Меч Белогора
Шрифт:
С этим ничего не поделаешь…
Чтобы выжить, надо приспосабливаться, развивать интуицию, держать удар.
И учиться чувствовать опасность заранее, набираться жизненного опыта, привыкать выпутываться из очередного, неожиданно свалившегося на тебя цейтнота.
Облачившись в обязательный реквизит, как и в прошлые разы, я, прижав к себе меч, поудобнее устроился в кресле и запустил в воображении запрос на доступ к видеоархиву хен-хая - закрыл глаза и представил себя подлетающим из космоса к Земле. Процедура входа в контакт становилась уже привычной.
Пароль сработал.
После
Но на этот раз я не почувствовал того облегчения, которое владело атаманом и его воинами после ухода татарского отряда.
Что-то изменилось.
Подул холодный ветер, и поле с высокими травами заволновалось, как море перед штормом.
Белогор стоял возле коня, опёршись руками о луку седла, и смотрел на низкую чёрно-коричневую мглу, наплывающую из-за горизонта, со склонов холмов, заросших кустарником.
Оставшиеся в живых казаки тоже встали, сбились в плотную группу и, приставив козырьком ладони к глазам, напряжённо глядели вдаль.
Оттуда доносился странный дробный шум.
Я выбрался из сознания атамана, взлетел над группой русских воинов и увидел то, на что смотрели защитники Изюмской сторОжи.
То были не тёмное облако на горизонте и не грохот далёкой грозы.
То надвигалась огромная армия, и раздавался топот копыт неисчислимой конницы.
Татарское войско, как потемневшее море, приливной волной цунами залило все холмы и поляны, затопило распадки и редколесье, и бурным потоком устремилось к центру засеки, где поджидал его никуда не ушедший и сильнопотрёпанный давешний отряд крымцев.
Я чувствовал весь ужас Мэгора, который оказался заложником сложившейся ситуации – хен-хай эндорфы пока так и не смогли телепортировать, хотя продолжали пытаться.
Я чувствовал спокойную обречённость и готовность к близкой смерти со стороны уставших, израненных казаков. Ощущал каждой клеточкой своего, оставшегося где-то очень далеко, тела, как в сознании атамана растёт раскалённой лавой неимоверное желание защитить, прикрыть родную сторону от татарской напасти. Неистово бьётся в нём мысль в поисках выхода, как вольная птица, посаженная в тесную клетку. Бьётся и не находит…
И понимал атаман, что нет на этот раз у него шанса отбиться. Горстка казаков не сможет сдержать этот вражеский вал из тысяч конников.
Но исконное право защитников рубежа – умереть на нём, не пропустить степных волков лютовать на белгородскую землю, пока жив хоть один ратник.
И я понимал, что этим правом воспользуются все изюмцы, иначе покроют они память о себе позором среди родичей.
Это в наших, современных войнах, можно было сдаваться в плен или отступать перед превосходящими силами противника, ссылаться на действующие конвенции, целесообразность или военные договоры, а четыреста лет назад, на московской Руси был только один закон, одно правило – не запятнать свою честь и честь родной земли позором.
Не бежать перед врагом с поля боя, показать, что русские бойцы презирают смерть и бьются до последней капли крови!
И другого быть не может!
И пусть боятся супостаты приходить сюда с огнём и мечом, знать будут, каквстретят. Не ждёт их тут ничего, кроме трёх аршинов сырой земли или просто голой степи, на которой будут белеть неприкаянные и никем не
оплаканные кости чужаков.Легко взлетел Белогор в седло. На раненом плече виднелась наспех сделанная повязка из обрывка белой нательной рубахи.
Голос атамана был суров и негромок
– Вот и пришёл наш час, други мои! Встанем, как один, на последний бой, заберём с собой, как можно больше поганых злыдней! Не посрамим великую Русь и заставим татар бояться даже сейчас, когда нас мало, но бьёмся мы за отечество наше!
Готовьте достойную встречу незваным гостям! Собирайте стрелы, берите луки, заряжайте пищали!
Приветим жарко стаю шакалов.
А ты, - Белогор обратил взор на Кречета, - садись на коня и скачи до князя. Расскажи ему всё, что видишь, - атаман показал на постепенно заполняющую поле перед засекой вражескую конницу, - да передай родным нашим и князю, что умерли мы достойно, защищая русскую землю. Пусть помнят нас…
С этими словами Белогор пришпорил коня и поскакал к месту предыдущего боя, где валялись мёртвые татары, и земля была щедро нашпигована стрелами.
Там атаман спешился и кликнул к себе казаков, решив, что надо поднапрячься и постараться завалить, проделанный ранее крымцами, проход в засеке.
Оставшиеся защитники сбежались к бреши и стали подтаскивать раскиданные противником стволы деревьев, пни, брёвна, валежник.
Работа закипела.
Проход вскоре был завален и укреплён, насколько это было возможно.
Казаки быстро, но, не суетясь, принялись собирать стрелы, заряжать пищали и занимать подходящие позиции для стрельбы.
В это время передовые отряды татарского войска всё прибывали и прибывали на поле, скапливались перед засекой, скакали вдоль неё из конца в конец, выбирая наиболее слабое место для атаки, и переговаривались с мурзой из уже побывавшей в сече с русскими, конной разведки.
Мне было совершенно ясно, что крымцы тут долго валандаться не станут. При таком превосходстве сил они мгновенно сметут редкую цепь защитников, как набегающая морская волна сносит детские песчаные замки на пляже.
И несколько своих убитых воинов – это комариный укус для огромной армии.
Задержать её здесь – невозможно!
Я услышал топот копыт на тропинке, ведущей в русскую сторону, то поскакал в крепость вестник о надвигающейся беде, молодой Антон Кречет.
Дай Бог, чтобы добрался и остался жив!
Провожая взглядом всадника, я заметил вдалеке на тропинке нескольких бородатых мужиков с топорами и косами. Они остановились и ждали, пока конник приблизится к ним.
Кречет, не осаживая коня, на ходу прокричал несколько слов крестьянам и помчался дальше.
Мужики бросились в густую рощицу прятаться.
Они будут свидетелями последнего сражения горстки защитниковИзюмской заставы против огромного татарского войска.
Мне было плохо.
Мне было ужасно плохо, оттого, что моё тело не со мной, что я не свободен, что я не могу сейчас вместе с этими простыми русскими воинами, моими земляками и предками, подобрать с земли меч и биться рядом с ними, плечом к плечу, отражая натиск чужой рати.
Не могу им ничем помочь! Не могу умереть вместе с ними! Я даже закусить губу не могу, чтобы почувствовать физическую боль, ощутить пот, выступивший на спине!