Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»

— Это арабский лазутчик, ведь так? — догадливо произнес отец Бонифаций и добавил после короткой паузы, безразлично пожав плечами: — Стоит ли придавать этому значение, ведь все купцы тайные соглядатаи. Да и не мало здесь магометан…

— Стоит, святой отец, ибо этот «купец» всего три года назад ранил меня в битве под Манцакертом, несчастной для греков. И он виделся и с Шендеманом, и с вашим монахом. К тому же Юсуф сотник гулямов, причем первой тысячи, лучших воинов халифа!

— Здесь шпионил сам сотник гулямов?!

Отец Бонифаций приложил ладонь к вспотевшему лбу — только сейчас он понял, какую западню подготовили крестоносцам и ему самому, ибо свое будущее нунций связывал именно с орденом Святого Креста, иной силы у римского папы просто не было. И эта слабая надежда, почти призрачная, могла быть безжалостно раздавлена!

— Хуже! Враги церкви и империи сплотились, и нас ждут тяжелые времена. А потому нужно действовать…

— Святой отец! — Дверь в кабинет внезапно отворилась, и в кабинет вошел брат Франциск, держа в руке свернутый в трубочку пергамент. — Вам послание от его святейшества из Лиенца…

Вот только глаза смиренного монаха на секунду загорелись яростным огнем, опалившим сгорбившуюся фигуру моментально преобразившегося в нищего Варды Склира.

— Иди, сын мой, я сейчас! Только исповедую этого беднягу! — прежнимголосом отозвался отец Бонифаций, сумевший взять себя в руки при виде предателя. Монашек поклонился и вышел из кабинета, нарочито бережно и плотно прикрыв за собою дверь.

— Отдайте это письмо командору или брату Павлу, я не хочу рисковать!

Трубка свернутого пергамента исчезла в сутане нунция. Лицо эпарха раскраснелось, ноздри породистого носа задрожали — грек уже жил в преддверии схватки, поняв, что попал в западню.

— Постой, сын мой! — Нунций схватил его за рукав. — Возьми этот меч, он всяко лучше того кинжала, что ты прячешь в своем рубище.

Варда Склир схватил короткий клинок, сделал им несколько неуловимых взглядом взмахов и тихо засмеялся, ощерив белоснежные зубы в страшном оскале изуродованных губ.

— Это же фехтовальный меч, каким я занимался в Палатине! Вы имеете превосходный вкус, святой отец!

— Я тоже в молодости участвовал в поединках, — тихо произнес отец Бонифаций, прекрасно знавший на своем опыте, как смертельно опасны византийцы в схватках на мечах.

Знатные эллины, обученные с детства, могли рубиться и против десятка обычных воинов одновременно, причем у последних было очень мало шансов на победу. Даже могучая сила и отчаянная смелость немного стоили в такой схватке перед отточенным мастерством, знающим сотни хитрых приемов и уловок.

— Я открою тебе потайную дверь, пусть хоть это даст тебе немного времени, эпарх! Ты выйдешь из дома напротив, и твои враги могут не ждать твоего появления со спины!

— Спасибо, святой отец! — Грек хищно осклабился и тут же улыбнулся. — Но как же вы?

— Выкручусь, скажу, что не хотел, чтобы нищий выходил через главную дверь. Такое раз уже было, и тогда, когда брата Франциска услал с поручением в Прагу!

Нунций открыл дубовую панель, искусно подогнанную с другими, за ней пахнули холодом каменные своды, и сильной рукою воина схватил Варду Склира за рукав:

— Подожди! Ответь только на один вопрос. Я ошибаюсь или нет, но все эти годы командор фон Верт провел в Византии?!

— Его у нас не было! — усмехнулся эпарх. — Но одну девицу он недавно обучил разным постельным тонкостям, о которых даже на изощренном Востоке не ведают. Рисунки подобных утех я видел только в индийском трактате «Камасутра», который мне показывали под большим секретом наши книжники из императорской библиотеки. Такому делу по изображениям не научишься, нужен долгий опыт и мастерство…

— Он нарушил целибат?!

Отец Бонифаций в ужасе отшатнулся, но грек схватил его запястье в стальные тиски своих пальцев.

— Командоры обета безбрачия не дают! Он никого не исповедал и не причащал, а потому не совершил святотатства. К тому фон Верт сейчас хоть и глава ордена, но не великий магистр, который рукополагается папой. Так что индийский опыт тут не во вред. Наоборот… Над одним только ломаю голову вот уже три дня — какие же тайные дела командор вершил на Ганге? Какое поручение ему мог дать гроссмейстер?

Эпарх потер ладонью лоб, было видно, что эта мысль на самом деле его тревожила и он не находил на нее ответа, и повернувшись к нунцию, Склир властно произнес, почти приказал:

— Постарайтесь вызнать все через купца Заволю, святой отец. Он наш человек и по настоянию командора стал мужем этой девки. И сам исповедуй ее! Прощай! Хайре!

Грек учтиво поклонился нунцию, который быстро перекрестил склонившуюся голову, и, крепко сжимая в ладони меч, упругим шагом воина вошел в каменную темноту хода…

ГЛАВА 7

Пламя одинокой свечи не могло полностью разогнать ночную тьму, но давало достаточно света, чтобы был виден на столе кувшин кислого вина с тремя кубками да расстеленный лист пергамента, служивший картой для троих собеседников, самых влиятельных и старейших братьев ордена Святого Креста.

Напряженное молчание воцарилось надолго, и первым его нарушить решился отец Павел:

— Чехи и поляки грызутся между собой, это так. Но такой лакомый кусок, как Плонск, они ни за что не отдадут. Нас ждет большая война, брат-командор, вести которую мы не сможем. Тем более в спину нам сразу ударит пан Сартский…

— Не ударит, — уверенно произнес Андрей. — Хотел бы, но пока не может. Он сейчас болен, а потому выступления его войск не состоялось вслед за нападением хирдманов, чего я так сильно опасался. Но и нам не стоит терять драгоценное время, тем более словаки уже выражают недовольство затянувшимся прозябанием в Белогорье. Да и почти все запасы подъели, орава у нас та еще!

— И что делать? Сожрали тут все, ты тут прав, кормить скоро будет нечем. Да еще «красных» на добрую сотню увеличилось! — Ульрих задумчиво посмотрел на собеседников с немым вопросом: «А сами что весной есть будем, если зимою все припасы скормим?!»