Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»
Шрифт:
— Пся крев!
Понимание того, что орденцы коварно обманули и вместо беззащитного обоза подстроили ловушку и теперь численный перевес на стороне врага, разъярило поляка, но остановить коня было бессмысленно и бесполезно — тот взбесился от постоянных покалываний острыми шпорами.
— У-у!
Неожиданно стоящая перед ним стена красных щитов куда-то исчезла, и Кароль почувствовал, что уже не скачет, а летит высоко в темное небо, заброшенный туда страшной силой, разорвавшей чудовищной болью правое плечо.
Завойский ухитрился перевернуться в воздухе и даже
«Мы окружены, это западня!»
Последняя мысль пронеслась в мозгу пана, который успел рассмотреть всадников в красных и синих плащах, что большими отрядами заходили для удара в спину, и остановить эту несущуюся смерть было нечем.
— Пся крев!
Страшный удар о твердую землю заглушил ругательство, и в тело рыцаря тут же воткнулись два смертоносных жала, даря ему спасительное, но вечное забвение…
ГЛАВА 10
Войтыла, сильно прихрамывая, погруженный в нерадостные размышления, кружил битый час по небольшой полянке, на которой была его землянка.
Заходящее солнце уже подсело, и все вокруг окрасилось в багрово-пунцовые тона. Агнешка, не боясь уже солнечного света, вышла из землянки и, усевшись на корточки, сосредоточенно ковырялась короткой палочкой в муравейнике.
— Хозяин! Твоя баранья лопатка уже готова, мураши объели ее дочиста! — Она запустила руки в кучу и вытащила молочно-белую кость. — Всего-то две седмицы назад я ее туда положила, и вот!
— А-а! — Колдун отмахнулся. — Забери себе! Мне не до нее! Проклятый Верт… — Он в сердцах ударил кулаком по дереву. — Я не чую больше звездную руду в его цепи!
Войтыла не находил себе места: он ясно почувствовал, как несколько месяцев назад Верт впервые надел командорскую цепь, словно он услышал дальний отзвук, короткие, едва различимые обрывки его снов.
Нет! Видеть его глазами и ведать его мысли он не мог, но был в состоянии ощущатьего, смутные, подобные дрожащему отражению в воде, отголоски его чувств и настроений.
Он чувствовал, когда Верт снимал цепь, Нить словно немного остывала, истончалась, но не прерывалась, но тут будто отрезало. Около двух седмиц назад Нить стала все прозрачнее и прозрачнее, а сегодня утром Войтыла перестал слышать Верта совсем.
«Будь проклят Сартский! Я хотел через его кровь усилить Нить, но, наоборот, все испортил! Старый идиот! Видимо, он так сильно ненавидит Верта, что Нить выбрала его новым хозяином… Ну что ж, это и будет его концом: он не сможет справиться с Нитью, и она поглотит его!»
— Ну же! — Агнешка вскочила и закружилась по полянке. — Хозяин! Я не видела вас таким мрачным ни разу! Что-то не так? Кого-то нужно убить? Вы только скажите, — она подскочила к Войтыле, схватила его за руки и попыталась увлечь за собой, — я сделаю все! Тот вельможный пан вас расстроил? Только прикажите, и я его разорву!
Она запрыгнула на нижнюю ветку огромного дуба, у подножия которого ютилась землянка, и, зацепившись согнутыми ногами, свесилась
с нее вниз головой. Длинные волосы развевались. Колдун подошел к ней, его глаза оказались на уровне ее глаз.Она широко распахнула глаза: от света зрачки по-кошачьи сузились. Улыбнувшись улыбкой, больше похожей на оскал, она обнажила прекрасные белоснежные зубы с неестественно большими, отличными от остальных зубов, клыками.
— Глупая! — Колдун растянул тонкие губы на сморщенном, словно печеная картофелина, лице. — Ты еще совсем девчонка!
Агнешка, расхохотавшись, ловко взобралась по веткам на самую вершину, но так же стремительно слетела вниз:
— Хозяин! Там верховые, четверо, в пяти верстах от нас! Они только въехали в Гнилую Падь! — Ее ноздри возбужденно трепетали, словно у хищника, почуявшего добычу. — Разреши мне поохотиться, мне уже надоела сырая оленина…
Вечерние сумерки почти уступили место ночной мгле, и всадникам пришлось зажигать припасенные факела. От этого сгущающаяся темнота показалась еще более непроглядной, а корявые деревья приобрели совсем уж демонические очертания.
— Будь неладен пан Сартский! — вполголоса, с затаенным страхом произнес один из всадников. — И чего ему приспичило поговорить с этим колдуном на ночь глядя?
— Полегче в словах, Юрек! — Ехавший справа тронул Юрека за рукав. — Радзимеш услышит и Замосцкому доложит, а пан Ярослав ох как тяжел на руку!
— Лучше уж, Зденко, от пана Ярослава вожжей на конюшне получить, чем в это проклятое место ехать!
— Да, ты прав! Такая тишина стоит, даже ни одна ветка не шелохнется! — Зденко закрутил головой. — Не к добру…
Головной всадник натянул поводья и повернулся.
— Чего треплетесь? — Злой голос резанул по ушам. — Вот вернемся, задам я вам!
— Еще вернись! — сквозь зубы процедил Юрек, с опаской поглядывая по сторонам. — Зденко, поспешай, я пока подпругу подтяну!
Трое всадников тронулись вперед, а Юрек спешился. Положив факел аккуратно на землю, он повернулся к лошади.
Легкий шелест и движение воздуха заставили его поднять голову вверх. Пламя еще раз дернулось и погасло, ледяные руки обхватили за шею, зажимая рот, но он уже ничего не чувствовал…
— Юрек! — Зденко, чуть приотстав, силился что-либо разглядеть в темноте. — Догоняй!
Удаляющиеся силуэты Радзимеша и Гжегожа в колышущемся свете факелов исчезли за поворотом, и он в нерешительности привстал на стременах: нужно было выбирать — или ехать вперед, или возвращаться за товарищем.
Вдруг Зденко услышал приближающийся стук копыт. «Слава Богу!» — выдохнул он, но в свете факела мимо него пронеслась обезумевшая лошадь со съехавшим набок седлом.
Ее светлый круп был вымазан темными пятнами и потеками, седло и потник блестели в свете факела не успевшей впитаться кровью, справа путлище мертвой хваткой держала кисть по локоть оторванной руки, руки Юрека.
— Пресвятая Богородица!
Он со всей силы ударил пятками в бока свой лошади, однако кобыла словно вкопанная не двинулась с места. Бока ее вздымались, как после бешеной скачки.