Меч Шеола

— Беги. Помоги бабке нарядить гостью. Есть хочется. Еще немного и от тебя откусывать начну. — Пошутил он, подталкивая ее к избе.

— Прямо сейчас и начинай. Не жалко. — Прищурилась на него, и игриво изогнувшись, подставила ягодицу. — А с какого места начнешь?

Закрутилась на одной ноге, показывая себя.

— Ладушка, — взмолился он. — Сил нет, есть хочу.

— То — то же! Не будешь на чужое заглядываться, когда своего с горкой! Погоди, вот придет ночь, так узнаешь… — И со счастливым смехом убежала помогать бабке.

Пироги оказались, как по заказу. С ягодами. И кикимора, переодетая в старое бабкино платье, бросала их, как в печку один за другим. Встала из — за стола Копытиха. Гости в доме, хозяйке места нет. Отвалилась от стола княжна. Радогор, насытившись, вяло пережевывал последний пирожок. А кикимора все без устали брала и отправляла в рот пирог за пирогом. Но сдалась и она. Тусклым взглядом поглядела на глинянное просторное блюдо, на котором оставалось еще с полдюжины подрумяненных пирогов и сокрушенно заявила.

— Брюхо ссохлось от голода. Не лезет больше. Спать пойду. В девках то я побойчее была. Со всем бы управилась, а сейчас… А и мастерица же ты, подруга! — Еще раз с сожалением посмотрела на пироги и полезла на печь. Коротко вздохнула и огласила избу богатырским храпом.

А Копытиха наскоро убрала со стола и перелила, принесенную Радогором болотную воду, в просторное блюдо. И запустила туда лягушку с пиявкой.

— Будто бы болото. — Пояснила она Радогору и, примостившейся рядом с ним, княжне, выставляя по углам стола восковые свечи. — С прошлого раза осталось.

Остановилась, сцепив руки под передником, задумалась.

Когда же это было? Не помню…

Радогор встал с лавки и пристроился рядом. Влада забралась с ногами по другую сторону стола. Храп неожиданно умолк. Радогор повернулся и увидел, что кикимора свесилась с печи. Прячась за его спиной и боязливо косится на Копытиху.

— А я помню, подружка. Чуть изба твоя тогда не сгорела. Хорошо еще, что я успела выбежать. А то было бы тебе горя, слезы лить по мне.

— А я?

— Не ждать же мне, когда ты доковыляешь.

Вода в блюде успокоилась и отсвечивала зеленью. Лягушка сидела, сохраняя полное спокойствие, в самом центре блюда, а пиявка, толстая и жирная улеглась у ее передних лап.

Копытиха вытянула руки, поводила ладонями над водой, н а распев, медленно и важно, начала читать заклинание. Радогор попытался вслушаться в ее слова, но ни чего не понял. Каждое слово ему казалось знакомым и в то же время нет. Над водой, клубясь. Медленно поднимался белесый туман. Густел, сворачиваясь в тугие клубки и снова падал в воду.

— Гляди, Радогор.

Услышал он тихий старухин шепот. И даже не шепот. Скорее угадал по шевелению губ. Или мысли услышал.

Наклонился над блюдом, до боли, до ряби в глазах, вглядываясь в зелень воды. туман, едкий и приторный до тошноты, забрался в ноздри. От напряжения помутилось сознание. А на дне блюда кроме лягушки и пиявки ни кого и ни чего.

— Смотри, Радогор, лучше смотри. На тебя заклинание говорено. Мне не откроется. И ни кому не откроется.

Показалось, что — то увидел. Чахлые деревца утонули у края дрягвы, в заросляхболотной травы. В траве крохотные оконца стоялой воды. Кочки, заросшие мхом, разбегаются в разные стороны. Густые, плотные мхи буграми поднимаются над водой. Одинокая, чудом уцелевшая березка…

Взгляд бежит, торопится дальше от кромки болота. Всюду одно и то же. Глазу зацепиться не за что. Окна пустой воды попадаются все реже и реже. На поверхность из бездонных хлябей с урчанием и бульканием выкатываются пузыри и рвутся с оглушительным треском. И снова мох… полями необъятными. Обманчивыми. Гибельными.

Совсем уж далеко взгляд поймал нечто, отдаленно схожее с человеческим жилищем. Четыре бревна торчком поднимаются на пол — сажени над болотом. А на них пристроилась избешка, плетеная из гибких прутьев, обмазанная донной глиной. И крытая толстым слоем болотной травы. Вместо дверей шкура, грубой выделки.

— Вот оно, логово Упыря! — догадался Радогор.

Шкура откинулась на сторону и перед ним появилось странное, нелепое существо. Обросло густой, грязной и свалявшейся шерстью, мало похожей на человеческий волос. Под шерстью, такой длины она отросла, ни ног, ни рук не видно. Не сразу и шкуру разглядел, в которую оно куталось. Сквозь шерсть на него уставились круглые не мигающие глаза. Существо подняло правую руку и неестественно вывернуло и раскорячило пальцы. Шерсть зашевелилась, открывая рот с острыми редкими зубами. С ладони сорвался горячий, с зелена, шар… И Радогор, что есть силы, ахнул по блюду кулаком. Вода заискрилась, заиграла в слабом свете свечей. А Радогор затряс ладонью, обоженную огнем. Но не огнем. Ошибся в горячах. Зимней стужей опалило. Холод заполнил все его тело и подбирался к сердцу, когда Радогор вырвал руку из блюда с водой.

Ахнула Копытиха и схватилась за сердце. Кикимора шмыгнула за трубу и следила за ними дурными от страха, глазами. И только Влада, не издав ни звука, бросилась к нему.

На руке Радогора искрилась корка зеленоватого льда, с каждым его вздохом увеличиваясь в размерах. Радогор чувствуя, как что — то холодное и скользкое добирается до сердца и тянется к нему могучими лапами, чтобы смять, раздавить в смертельных объятиях, грохнул глыбой льда по столу. Стол развалился, а от льда и крошки не отскочило.

— Назад! — Крикнул он княжне, делая страшное лицо. — Сам!

Закрыл глаза и, боясь впасть в беспамятство, сцепил руки перед грудью. Ладони медленно наполнялись теплом. Затем их опалило жаром и нестерпимым огнем. Сознание с трудом выдерживало боль, от которой сжималось сердце. Но он уже чувствовал, что хватка ослабевает. Еще одно усилие и лед ручьями потек на пол. А скоро освободилась и рука. Он облегченно вздохнул Сердце вздрогнуло и торопливо заколотилось. Но боль осталась прежней. Острой и нестерпимой. Перевел взгляд на руки. Та и другая вздулась, покрывшись волдырями.

— Ой, Радо!

У княжны глаза испуганные. И круглые. Каждое величиной с блюдце. Еще немного и на пол рухнет. Привстав на носки, дует на руки, вытянув их трубочкой.

Бабка Копытиха мечется по избе.

— Дура я, дура старая! Прошлый раз, хоть чуть избу не спалила, а ныне вовсе парня изувечила. Куда он теперь с такими руками?

Влада, услышав ее слова, разревелась.

А старуха продолжала метаться по избе.

— Хорошо бы гусинным жиром помазать. — Из — за печи подала голос кикимора. — Говорят. Помогает, хотя сама не пробовала. А вот пиявками пользовалась. Отпускало, когда ноженьки мои ходить отказывались.