Меч Юга

– Вижу, волшебнику не дадут покоя, - вздохнул Венсит.
– Я позабочусь об этом.

– Как?

– Со словом возвращения, если хочешь знать. Это простое заклинание, но оно вернет их настоящим владельцам. Тем не менее, я бы лучше наложил на каждое из них заклинание избегания, чтобы никто не заметил их, пока они не вернутся домой.

– Ну...
– сказал Базел, затем пожал плечами.
– Что касается этого, ты тот, кто хочет быть здешним волшебником.

– Ты заметил, - едко сказал Венсит.
– А теперь, если ты не возражаешь?

Он сделал прогоняющие движения, и Базел попятился с кривой усмешкой, затем повернулся, чтобы осмотреть павших, хотя был уверен, что выживших не было. Пока он был занят, Венсит нашел свое собственное облегчение от беспокойства о Кенходэне, обдумывая, как лучше сформулировать свои заклинания. Колдовство волшебной палочки всегда было буквальным, поэтому лучше всего было тщательно продумать эти вещи...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Музыка по ночам

Кенходэн проснулся.

Небо на западе было лишь слегка багровым, а на юге черными волнами висели облака. Он лежал неподвижно, рассматривая ночь, не делая попыток пошевелиться.

Он был жив, значит, они победили. У него были смутные воспоминания о бое, и его правую руку покалывало, но он не мог составить четкой картины боя. Произошла еще какая-то внутренняя перестройка, но он чувствовал себя странно равнодушным к этому. Он наполнил легкие сладким запахом травы и привкусом древесного дыма и посмотрел на собирающиеся облачные горы, и все, что он действительно чувствовал, было вымытым и чистым.

Двойные омуты света замерцали рядом с ним, и он улыбнулся им.

– Добрый вечер, Венсит.

– Добрый вечер.
– Спокойный голос волшебника был подобен эху ветра, когда он вышел из темноты и сел на траву рядом с ним.
– Как ты себя чувствуешь?

– Живым. Спокойным.
– Кенходэн еще раз глубоко вздохнул и посмотрел, как на севере, словно рассыпанные драгоценные камни, появляются первые звезды.

– Прекрасное чувство - покой, - тихо сказал Венсит.
– Некоторые люди рождены для этого, другие - нет. И все же одна константа, которую я подметил, заключается в том, что те, кто испытывает это меньше всего, ценят это больше всего.

– Ты становишься философом.
– Кенходэн положил голову на руки.
– Это плохой знак. Когда ты начинаешь философствовать, Венсит, всегда случается что-то неприятное.

– Не всегда. По крайней мере, то, что происходит, не всегда неприятно.

– Нет?
– Улыбка Кенходэна сверкнула в полумраке.
– Ну, оставь это.
– Он сделал еще один вдох.
– Кстати, где мы находимся?

– В нескольких милях к югу от последнего места, которое ты помнишь, рядом с Беллуотером. Это как раз вон там.
– Венсит указал на юг.

– Кто-нибудь пострадал?

– Нет - в немалой степени благодаря подаркам Бостика. Наш пограничный страж получила царапину, а Базел - несколько порезов, которые являются царапинами на нем, хотя для меня это было бы серьезнее. В остальном с ними все в порядке, и ни один из скакунов - или Глэмхэндро - не получил даже этого.

– Хорошо.

– А ты, Кенходэн?

– Хорошо, Венсит. Я чувствую себя хорошо.
– Он уставился на хрупкие звезды, ожидая, что почувствует горечь, но почему-то этого не произошло.
– Кем это делает меня?

– Собой, - мягко сказал Венсит.
– Только самим собой.

– Самим собой? Венсит, неужели я никогда не стану ничем иным, как пустым мешком вокруг того, что раньше было воспоминанием?
– Слова были горькими, но тон - нет.

– Нет, если выживешь, - сочувственно сказал волшебник.
– Но сейчас, по крайней мере, постарайся быть довольным. Ты потерял свое прошлое, но все еще остаешься собой. В этой простоте есть что-то почти чистое, Кенходэн. Цени это, пока можешь.

– Я проливаю кровь, как утка проливает воду, Венсит. Что в этом "чистого"?

– Жалость к себе - это последнее, что ты можешь себе позволить, - ответил Венсит немного более строго.
– Ты превосходный воин. Это повод для стыда?

– Чтобы пахло пролитой кровью?
– голос Кенходэна был по-прежнему мирным, но в нем звучала невыносимая усталость.
– Да, это так.

– В самом деле? Ты бы отказался убивать, если бы это позволило злу восторжествовать?

– Это несправедливый вопрос, Венсит.

– Почему? Чью кровь ты можешь вспомнить, пролитую без причины?

– Хорошо, - наконец сказал Кенходэн.
– Замечание принято. Но это нелегко.

– Я знаю - даже лучше, чем ты думаешь. Но иногда убийство - это единственный способ. Иногда будущее может быть построено только на смерти - или, во всяком случае, теми, кто готов отказаться от смерти.
– Голос волшебника смягчился.
– Никогда не бывает приятно усвоить этот урок, мой друг.

– Но может ли кто-нибудь действительно построить что-то хорошее на смерти?
– задумчиво спросил Кенходэн. Это был не спор. Это было больше похоже на то, чтобы подхватить нить разговора, который он не мог вспомнить, но знал, что его прервали.

– Это зависит от того, кого ты убиваешь... и почему.
– Венсит глубоко вздохнул.
– Я не скажу, что цель оправдывает средства, но иногда у кого-то нет другого выбора, кроме как выбрать, кто умрет. Возможно, кто из многих умрет. И как ты их выбираешь?
– Он сделал паузу, опустил веки, превратив свои горящие диким огнем глаза в светящиеся щелочки, затем медленно продолжил говорить.
– На моих руках больше крови, чем у любого другого живущего человека - вероятно, больше, чем у любого человека, который когда-либо жил... или будет жить. Делает ли это меня злым? Было бы меньшим злом позволить Темным Лордам проглотить Норфрессу так же, как и Контовар? Позволить им порабощать, пытать и убивать здесь, как они уже сделали в Контоваре? Я такой, какой я есть, и я делаю то, что должен, и в темноте ночи... ночи, когда я говорю себе, что помог сохранить немного свободы и надежды. И любви. И этого почти достаточно, мой друг. Почти.

Волшебник замолчал на долгое, неподвижное мгновение, затем встряхнулся и открыл глаза шире, их светящиеся круги стали ярче, когда он снова посмотрел на Кенходэна.

– Возможно, мой случай - плохой пример. Когда-нибудь ты, возможно, подумаешь, что это худшая мерная палочка из всех, и кто должен винить тебя? Но будь так же сострадателен к себе, как и к другим, Кенходэн. Боги знают, что нелегко признавать свои собственные ошибки. Слишком часто это попахивает софистикой или самооправданием, но это также единственный путь к здравомыслию.