Меченые

Тор пожалел мать: нежданные гости — лишние хлопоты. Но делать нечего — повелителя края не выставишь за порог без причины. Гильдис выслушала сына спокойно, и он так и не смог определить по ее лицу, обрадована она неожиданным визитом или огорчена.

— Тебе следует встретить ярла Эйнара у ворот замка.

Тор поморщился: он не любил Гоонского и не собирался скрывать это от матери.

— Скажи Ульфу, пусть позаботится о гостях.

— Я все сделаю сам.

Гильдис уловила в глазах сына плохо скрываемое раздражение и пристально посмотрела ему в глаза.

— Как знаешь, — произнесла она спокойно, хотя в душе ее шевельнулась обида.

Ярл Гоонский в сопровождении блестящей свиты из молодых владетелей уже вступил в Ожский замок через предупредительно распахнутые ворота. Густав принял поводья, небрежно брошенные повелителем края. Тор, придав лицу надменное выражение, придерживая рукой длинный и неудобный дедовский меч, сделал несколько шагов навстречу благородному Эйнару. Гоонский дружески обнял молодого владетеля. Пышно разодетая свита, сверкая зонтом и серебром расшитых по последней моде плащей, со смехом и шутками приветствовала владетеля Нидрасского. Тор улыбался молодым владетелям, но глаза его настороженно следили за Гоонским. Ярл перебросился несколькими словами со склонившимся перед ним Ульфом, и лицо его приняло озабоченное выражение.

Эйрик Маэларский, племянник повелителя края, подтолкнул плечом своего нового приятеля Сивенда Хаслумского, недавно прибывшего из Нордлэнда и плохо знакомого с приграничными нравами:

— А это те самые меченые, о которых ты меня расспрашивал, благородный друг.

Хаслумский с изумлением уставился на стоящую поодаль группу молодых воинов в черном, ничем особенно не отличающихся от прочих — разве что мечами, которые висели за спиной крест-накрест. Благородный Сивенд, ожидавший увидеть, по меньшей мере, чертей с рогами, не мог скрыть своего разочарования, чем чрезвычайно позабавил веселого владетеля Эйрика.

— Не все золото, что блестит, благородный Сивенд, — усмехнулся Маэларский. — Таких волков и в Приграничье ныне редко встретишь, а уж у вас в Бурге и подавно. Меченые на вохра ходят в одиночку, а нордлэндские владетели им на один зуб.

В словах Эйрика Хаслумскому почудилась насмешка, он хотел было уже обидеться, но тут глаза его встретились с такими черными и глубокими, как омут, глазами, что у Сивенда даже дух перехватило.

— Кто это? — спросил он у Эйрика.

Маэларский скользнул оценивающим взглядом по фигуре девушки — редкостная красавица, надо признать. Высока, стройна, крутобедра и полногруда, волосы цвета воронова крыла волной падают на спину. А таких лиц с черными дугами бровей и пухлыми устами у лэндовских девушек не бывает.

— Похоже, это Данна, подружка Тора, давненько я ее не видел. — Эйрик даже прищелкнул языком от восхищения. — Лет пятнадцать назад ее вывезли с той стороны границы. Ее отец был колдуном, сдается мне, что и она не без греха.

— За такие глаза ей любые грехи простятся, — заметил стоящий рядом ярл Грольф Агмундский.

— Не все так великодушны, дорогой Грольф.

Молодые владетели засмеялись. Сивенд Хаслумский подкрутил усы и огладил небольшую бородку, пытаясь, видимо, ослепить красавицу нордлэндским блеском, но в ответ получил лишь удивленный и слегка пренебрежительный взгляд. Маэларский в душе посмеялся над Сивендом, мнящим себя неотразимым. Последнюю буржскую моду Эйрик считал нелепой, а уж являться в таком виде в Приграничье, пленять красавиц — и вовсе смешно. Молодому Хаслумскому следовало бы брать пример со своего земляка Рекина Лаудсвильского, который то ли из бедности, то ли из скромности уже целый месяц ходит в простом коричневом камзоле, пошитом, надо полагать, еще во времена героических отцов. Впрочем, и на Лаудсвильского глаза красавицы Данны произвели большое впечатление. Но, в отличие от Сивенда, Рекин не пытался покорить девушку и, может быть, поэтому был удостоен более доброжелательного взгляда.

— Колдовской замок, — вздохнул нордлэндец, — меченые, ведьмы…

Лаудсвильский, видимо, наслушался в детстве буржских сказок о Приграничье и был страшно рад, что нашел в Ожском замке подтверждение самым смелым фантазиям. Маэларский счел своим долгом предостеречь заезжего гостя от слишком громкого и бурного проявления чувств. В Ожском замке не прощают обид. Лаудсвильский, однако, предостережению не внял и затронул тему, которой Эйрик никому бы не советовал касаться во избежание крупных неприятностей.

— Ах, бросьте, благородные владетели, — заступился Хаслумский за земляка, — о связи гордой хозяйки Ожского замка с командиром собственной дружины шепчутся даже у нас в Бурге, а вы делаете вид, что для вас это тайна за семью печатями.

— Эйрик прав, — вмешался осторожный Грольф Агмундский, — советую придержать язычок, благородный Сивенд, иначе тебе не миновать крупной ссоры с Тором Нидрасским, который в драке совсем не подарок.

— Вот как, — удивился Хаслумский, поправляя подвитые и уложенные по последней моде локоны, — неужели этот деревенский мальчишка чего-нибудь стоит?

— Гораздо больше, чем такая напомаженная шлюха, как ты.

Пораженный неожиданной отповедью, Сивенд резко обернулся: высокий воин с широким рваным шрамом через правую щеку смотрел холодными глазами прямо ему в лицо. Хаслумский трусом не был — побелев от гнева, он бросился на обидчика. Лось, не изменив позы и даже не расцепив сложенных на груди рук, спокойно слушал беснующегося владетеля.

Поднятый шум привлек внимание ярла Гоонского:

— Негоже, владетель, обнажать меч в гостях у друзей.

Эйрик Маэларский, повинуясь взгляду Гоонского, решительно вмешался в происходящее.

— Успокойся, благородный Сивенд, подобные размолвки между воинами не решаются криком.

Хаслумский осознал наконец что со стороны его поведение выглядит глупо, и вернул в ножны вытянутый уже но половины меч.

— Пусть кто-нибудь договорится с ним о поединке.

Гоонский неодобрительно покачал головой и, взяв Тора под руку, последовал с ним в дом.

— Я думаю, нет смысла терять время на примирение противников, — заметил Грольф Агмундский.

Ара согласно кивнул:

— Завтра на рассвете, каждый своим оружием.

Секунданты холодно раскланялись. Инцидент был временно исчерпан. Хаслумский собрался было покинуть Ожский замок, но Маэларский его удержал, намекнув, что поведение нордлэндского владетеля сочтут невежливым, а то и чего доброго, трусливым. Агмундский поддержал Эйрика, заметив, что оскорбление Сивенду нанес не владетель Тор, а сержант меченых, который не имеет кровных связей ни с Нидрасскими, ни с Хаарскими.

— Надеюсь, я не уроню себя в глазах приграничных владетелей этим поединком? — забеспокоился Хаслумский.

— Упаси бог, — не сдержал улыбки Эйрик. — Если ты благородный Сивенд, устоишь против меченого, то все приграничные замки сочтут тебя самым дорогим и желанным гостем.

Хаслумский объяснением был удовлетворен, зато Лаудсвильский глянул на Маэларского с удивлением. Видимо Рекин был поумнее своего земляка, а потому сообразил, что слава победителя меченых дорогого стоит. Вслух он, однако, ничего не сказал, не желая, видимо, огорчать и расхолаживать Сивенда накануне опасного поединка.

Владетели последовали в парадный зал Ожского замка, где для гостей уже был накрыт огромный стол. Хаслумского с Лаудсвильским посадили как раз напротив меченых, что позволило последнему попристальней присмотреться к героям самых страшных буржских легенд. Впрочем, дело было не только в легендах, но и в инструкциях ордена, которые Рекин получил перед отъездом в Приграничье. Меченые были молоды, словоохотливы и насмешливы. Лаудсвильский с ходу включился в разговор, затеянный Эйриком Маэларским. Речь шла о духах и таинственных чужаках, которые их время от времени посещают. Черноволосый Ара утверждал, что видел их собственными глазами, благородный Эйрик скептически хмыкал. Лось был, кажется, недоволен откровенностью своего товарища и даже бросил на него пару раз предостерегающие взгляды. Похоже, сержант меченых считал, что Ара в горячке спора сболтнул лишнее.