Меченые

Заинтересовавший Лаудсвильского разговор прервал ярл Эйнар, поднявший кубок за хозяйку Ожского замка, не преминув при этом отметить ее заслуги в борьбе против Башни. Меченые, сидевшие напротив благородных владетелей, встретили этот тост ледяным выражением окаменевших лиц. Поэтому тост ярла, к его удивлению, вызвал куда менее бурную поддержку, чем он ожидал. Кажется, Гоонский все-таки осознал свою бестактность, поскольку тут же предложил выпить за всех защитников Ожского замка.

К чужакам и духам разговор больше не возвращался: обсуждали недавнюю женитьбу благородного Фрэя Ингуальдского, к которому, к слову сказать, у Лаудсвильского были рекомендательные письма. Рекин, успевший уже побывать в замке благородного Фрэя, о новой хозяйке Ингуальда отозвался в самых лестных выражениях. Сивенд, прервав Лаудсвильского на самом патетическом месте, назвал благородную Кристин кривлякой, чем слегка шокировал почтенную публику и едва не вызвал новую ссору, на этот раз с благородным Рекином, который, слегка разгорячившись от выпитого вина, вздумал защищать честь дамы. К счастью, Лаудсвильский вовремя опомнился и махнул на Сивенда рукой. У Хаслумского сегодня явно неудачный день: что ни скажет, все невпопад.

Шум на дальнем конце стола обеспокоил Гоонского. Ярл подозвал к себе племянника, но Эйрик только руками развел:

— Сивенд и слушать ничего не желает.

— Мальчишка, — обругал нордлэндца ярл, — меченый расправится с ним, как волк с ягненком.

Маэларский был абсолютно согласен с дядей. Разве что у волка будет с утра хорошее настроение, и он ограничится тем, что попортит шкуру своему противнику.

— Поговори с Тором, — посоветовал Гоонский племяннику, — Не страшно, если Лось пустит кровь этому самодовольному прыщу, лишь бы нам удалось вернуть его живым высокородному папаше.

Эйрик недовольно скривил губы. Он не слишком жаловал высокомерного Хаслумского и был даже рад, что тот вляпался в неприятную историю, но отец Сивенда, первый министр короля Рагнвальда, был пока еще нужен Гоонскому в его нелегком противостоянии с владетелем Брандомским. Это следовало учитывать, и Маэларский взял на себя неприятную миссию переговоров с Тором.

Тора дипломатия владетеля Маэларского позабавила, но заставила и призадуматься. Эйрик не был его другом, но не был и врагом, то же самое можно было сказать и о Сивенде Хаслумском, попавшем по собственной глупости как кур в ощип. Смущало Тора только участие в этом деле Гоонского, а Эйрик вряд ли затеял бы этот разговор, не посоветовавшись с дядей. Тор оглянулся на дальний конец стола, где вновь о чем-то спорили владетели и меченые, и подосадовал, что Эйрик вздумал обсуждать столь деликатную тему прямо в зале. По насупленному лицу Лося было видно, что перемещения Маэларского не остались им незамеченными, и уж конечно сержант меченых отвергнет все предложения и просьбы Гоонского быка. Благородный Эйрик своей неуклюжей дипломатией, похоже, сослужил Хаслумскому плохую службу. Недаром же говорится, что благими намерениями дорога в ад вымощена.

Глава 2 ПОЕДИНОК

Утро выдалось сырым и холодным, а сгустившийся к рассвету туман окутал плотной пеленой подножие холма, на котором возвышался величественный Ожский замок. Но даже в этой молочно-белой густой дымке замок выглядел внушительно. Мрачно-серая громада спрессованных пролетевшими столетиями камней напоминала хищную птицу, присевшую отдохнуть и в любой момент готовую устремиться в небеса. По прикидкам Лаудсвильского, такой крепкий орешек если и можно было расколоть, то только очень сильным ударом. А не прибрав к рукам этой крепости, нависшей над Ожским бором, нечего было и думать о контроле над краем. Теперь Рекин начинал понимать, почему так старательно обхаживает благородную Гильдис ярл Гоонский и почему генерал серого ордена Труффинн Унглинский так долго и настойчиво рекомендовал своему посланцу непременно наведаться в Ожский замок и разузнать как можно больше о его обитателях.

— Умели ваши предки строить, — завистливо произнес владетель Лаудсвильский, кутаясь в длинный плащ, плохо спасающий, однако, от утренней сырости.

— Этот замок предок Тора, Гарольд Хаарский, получил от меченых в награду за помощь в войне против желтых шапок, — пояснил Эйрик Маэларский.

Владетель Хаслумский, озабоченный, видимо, предстоящим поединком, уныло ковырял землю носком кожаного сапога. Богато украшенный серебром стальной шлем он держал в руках, подставляя разгоряченный лоб свежему ветерку, дующему с озера Духов. По наблюдениям Лаудсвильского, Сивенд не так много вчера выпил, чтобы сегодня маяться с похмелья. Похоже, потел он если и не от страха, то от чрезмерного внутреннего напряжения, которое могло сильно ему помешать в предстоящей схватке.

— Дымка скоро рассеется, — заметил молчавший до сих пор Агмундский и, оглянувшись, добавил: — А вот, кажется, и они.

Тор первым вынырнул из тумана и, легко спрыгнув с коня, весело поприветствовал владетелей. Трое меченых его гвардии подъехали следом, холодными кивками отвечая на приветствия собравшихся. Ара и Лаудсвильский отошли в сторону, необходимо было уточнить окончательные условия поединка.

— Меченые привыкли драться двумя мечами, — послышался возмущенный голос Ары.

— У владетеля нет с собой щита, — резонно возразил Лаудсвильский.

Вспыхнувший спор разрешил Лось:

— Я буду драться только левым.

Во избежание недоразумений он передал правый меч Рыжему. Агмундский обратил внимание собравшихся на то, что меч Лося значительно короче меча Сивенда.

— Зато клинок много лучше, — возразил Маэларский.

Рыжий предложил Хаслумскому свой меч, но владетель предпочел драться собственным оружием. Поединок единодушно решили проводить до первой крови — обида не была смертельной. Сивенд пробовал слабо протестовать, но протест был решительно отклонен его же секундантами. Лось во время спора отмалчивался. Обезображенное шрамом лицо его казалось в лучах утреннего, с трудом пробивающегося сквозь туман солнца почти свирепым. Ярл Агмундский шепнул владетелю Лаудсвильскому:

— Похоже, у нашего друга не так много шансов.

— Не стоило Сивенду распускать хвост, — буркнул в ответ Рекин.

Хаслумский первым нанес удар, меченый легко уклонился в сторону. Казалось, он напрочь забыл о своем мече. Глядя холодными глазами на своего противника, Лось закружился в странном танце, резкими движениями крепко сбитого тела уклоняясь от разящих ударов. Лаудсвильский удивленно присвистнул — ничего подобного ему видеть не доводилось.

— Говорил же я вам — волки! — покачал головой Маэларский.

— Да это просто дьявол какой-то! — воскликнул Лаудсвильский.

Сивенд начал потихоньку выдыхаться. И так не слишком искусный рубака, он, встретив необычную манеру ведения боя, сначала пришел в ярость, а потом растерялся. Страх все сильнее сжимал его сердце, мешая вдохнуть полной грудью. Меченый, казалось, был неуязвим для ударов, а тяжелый его взгляд проникал в мозг владетеля, парализуя могильным холодом.

— Клянусь всеми святыми, — возмутился Лаудсвильский, — это не поединок, это дьявольское наваждение.

— Меченые дерутся именно так, — пожал плечами Маэларский, который еще надеялся, что Лось послушает Тора и оставит незадачливого противника в живых.

Сержант первый раз пустил в ход меч — шлем владетеля покатился по земле. Но, как ни вглядывались встревоженные секунданты, кровь на лице Хаслумского обнаружить не удалось, а значит, не было повода остановить поединок. Движения Сивенда становились все менее уверенными, еще недавно пышная прядь мокрым комком упала на глаза, мешая ему видеть противника. И все-таки развязка наступила неожиданно. Хаслумский сделал неловкий шаг вперед и тут же согнулся пополам, роняя меч из ослабевшей руки. Меченый нанес удар быстро и точно: клинок на мгновение мелькнул перед глазами зрителей, и в следующую секунду все было кончено. Ярл Агмундский первым бросился к упавшему владетелю, но спешил он напрасно: меченый свое дело знал. Нанес он только один удар, но это удар был смертельным.

— Это просто колдовство, — прошептал потрясенный Рекин, не успевший даже разглядеть момент удара.

— Чистая работа, — подтвердил Агмундский.

Маэларский был неприятно поражен: до последней минуты он рассчитывай на благоприятный исход поединка.

— Надеюсь, благородный владетель Нидрасский отдает себе отчет в том, что сейчас произошло.

Тор пожал плечами — поединок, ничего не поделаешь. На его лице не было ни радости, ни огорчения, лишь легкая тень сожаления по поводу чужой внезапно оборвавшейся жизни.