Меченый. Том 3. Жребий брошен

Неожиданно начавшиеся и так же неожиданно закончившиеся боевые действия в Пакистане имели колоссальный пропагандистский эффект внутри страны. Это была первая в истории СССР «справедливая война» на чужой территории, которая широко освещалась в прессе и на телевидении и к тому же завершилась победой да ещё и «малой кровью». Флеш-рояль, блин.

Вместе с войсками на территорию Пакистана были отправлены несколько десятков журналистских групп, которые освещали происходящее почти в реальном времени. Впервые граждане СССР почувствовали себя причастными к действительно большому и важному военному делу.

До этого как было? Либо партия предпочитала замалчивать события, ограничиваясь общими фразами об интернациональном долге, либо вовсе делала вид, что ничего не происходит. Например, в Корейской войне СССР официально — во всяком случае, так подавалось государственной пропагандой — вовсе не участвовал. А почему? Да потому что гражданская война между Севером и Югом была достаточно мутным делом, и «правота» КНДР под командованием Ким Ир Сена была отнюдь не очевидна. Тем более когда на той стороне воевали войска под флагом ООН, да ещё и закончилось всё это, мягко говоря, сомнительным перемирием. В таком деле очевидных политических вистов себе не наиграешь.

Или Вьетнам — тут, понятное дело, партия боялась эскалации и открытого столкновения с США. А вот Будапешт и Прага просто выглядели некрасиво, и советская историческая наука старалась вспоминать об этих эпизодах как можно реже.

Больше всего вопросов вызывал Афганистан. Иначе как провалом всё, что связано с этим конфликтом, в плане пропаганды назвать нельзя. Вроде бы вошли советские войска туда как защитники, по приглашению правительства, несли развитие и цивилизацию… Но при этом всё происходящее в Средней Азии с точки зрения простых граждан выглядело, мягко говоря, неприглядно. Не совсем понятные цели, цинковые гробы, покалеченные солдаты и, конечно, общее безразличие властей к вернувшимся. Да ещё и растянулось всё это на годы.

Пакистан же в этом плане оказался полной противоположностью. Ясные — и после взрыва в Саудовской Аравии максимально очевидные — цели недопущения распространения ядерного оружия, поддержка мирового сообщества, нейтральной Индии в частности, что было ценно само по себе, быстрая победа, за которую не пришлось платить тысячами жизней. Тут просто нечего было стесняться.

Короче говоря, СВО в Пакистане была использована нами по полной. Об этой войне писали газеты, выпускались ролики по ТВ, проводились партийные и комсомольские собрания, собирались митинги, а возвращающихся десантников — живых и мёртвых — встречали как героев. Демонстративно ничего не замалчивалось, наоборот, на участников этих событий пролился дождь наград, и каждая из них так или иначе была продемонстрирована общественности.

— Перед нами проходят курсанты Московского высшего военного общевойскового командного училища… — Тем временем диктор перечислял коробки, которые под звуки оркестра маршировали мимо Мавзолея. Первыми, как уже говорилось, прошла сводная коробка десантников — участников недавнего конфликта. Потом прошли ветераны, сверкающие медалями на весеннем солнце, курсанты, представители разных родов войск. Коробки гостей из стран ОВД и Кубы. Всё было красиво и торжественно, впрочем, удивить москвичей подобным зрелищем было сложно — сколько парадов уже прошло по этим отполированным бесчисленными подошвами камням? Не счесть.

Всё действо продлилось около часа. Поскольку историческую технику в этот раз на Красную площадь не гнали — медийная повестка нынче требовала демонстрации той техники, благодаря которой был достигнут недавний успех на южных рубежах нашей страны, — современные танки, бронированные машины и разная специальная армейская техника проехали достаточно быстро.

Ну а после того, как над собравшимися людьми пролетели самолёты и вертолёты, постороннему человеку могло показаться, что на этом мероприятие и закончится.

— Товарищи, — я обратился к коллегам по Политбюро, затем повернулся к Ганди и извинился, — прошу прощения, однако сейчас я буду вынужден вас оставить на некоторое время.

Индус, который, видимо, в детали сегодняшнего мероприятия вникал не слишком внимательно, лишь слегка удивлённо кивнул. Махнув рукой охране, я быстро спустился по красным гранитным ступеням и направился в сторону Исторического музея. Тут же ко мне подскочил помощник и сунул в руки деревянную планку с прибитым к ней куском тонкой фанеры. На фанеру был заранее наклеен портрет отца моего реципиента — старшего сержанта, кавалера двух орденов Красной Звезды Сергея Андреевича Горбачёва.

В прошлой жизни я о нём, естественно, ничего не читал, зато здесь не поленился и, отправив внутрь себя запрос, получил короткую справку. А у Горби-то отец оказался героическим мужиком. Прошёл всю войну — от Ростова через Курск, Днепр до самой Чехословакии. С двумя ранениями. Вот даже интересно, что бы он сказал, узнав про выверты своего сыночка. Впрочем, этого мы уже никогда не узнаем. А теперь я шёл, неся его портрет, чтобы встать во главе большой колонны москвичей, пришедших в этот день на Красную площадь, в том числе и чтобы почтить память своих великих предков.

Вместе со мной к торцу площади шли и другие руководители Союза. У старшего поколения сложно найти человека, у которого не было бы воевавших родственников. Не всегда это родители, тем более, что у людей вроде приснопамятного Громыко они зачастую просто не дожили до Великой Отечественной. Зато у Андрея Андреевича в боях погибли два брата, а третий умер уже после войны от полученных ран, так что сейчас бывший председатель Верховного Совета СССР вполне мог бы идти рядом со мной, неся сразу три портрета в руках. Если бы не был отправлен на пенсию после попытки переворота.

На то, чтобы в бодром темпе дойти от Мавзолея до створа Исторического музея и Казанского собора, понадобилось всего пару минут. Учитывая, что в том же направлении одновременно с нами потянулись и другие люди, желавшие поучаствовать в шествии, заминка вышла достаточно органичной. В это же время прямо на площадь высыпали операторы, которые должны были снимать людей прямо на ходу, в толпе.

Я подошёл к голове длинной-длинной колонны, уходящей хвостом куда-то в сторону Охотного ряда. Сколько здесь сегодня собралось москвичей? Не знаю. Много. А сколько людей вышло сегодня на демонстрации по всему СССР? Тысячи. Десятки тысяч.

Вокруг меня стояли члены Политбюро, некоторые иностранные гости — тут, правда, было сложнее, большая часть наших нынешних союзников в той войне воевала, как бы это сказать, под вражескими знамёнами, — дальше члены ЦК, участники московской парторганизации. Ну и просто горожане, откликнувшиеся на призыв партии почтить память героических предков. И во главе всего этого многолюдья стоял я. В голове почему-то мелькнули какие-то религиозные ассоциации, но я их быстро отбросил. В этот момент оркестр грянул «Прощание славянки» — а что ещё можно было играть в такой момент? — и мы все в едином порыве двинули вперёд.