Мечта дилетантов

– В каком смысле?

– У Лочмеиса это третий брак, у Ахмеда Нуриевича второй. И их молодые супруги гораздо моложе своих мужей. Супруге Лочмеиса вообще только двадцать шесть и она на полтора года старше меня. Представляете?

– Но у Абасова первая супруга умерла.

– Ей сейчас было бы сорок четыре, – напомнила Валентина, – а его супруге только тридцать три.

– У Ребрина и Гельдфельда жены не менялись?

– Я же сказала. У Ребрина старая бабушка, которой столько же лет, сколько ее мужу. Говорят, что они вместе учились в школе. Какой кошмар. Значит, они знакомы уже почти шестьдесят лет и еще не надоели друг другу. А у Гельдфельда супруга моложе на полтора года. Но они женаты уже почти тридцать лет. Тоже познакомились в институте. Ну, это евреи, там все понятно...

– Что понятно? – не выдержав, улыбнулся Дронго.

– Евреи всегда хорошо относились к своим семьям, – охотно пояснила ему Валентина, – они не бросают своих детей, всегда помогают своим бывшим семьям, а если их супруги еврейки, то вообще не разводятся.

– Какая интересная расовая теория. Это только евреи такие постоянные в браках?

– Мусульмане тоже, – вздохнула Валентина. – Если бы у Ахмеда Нуриевича не умерла жена, он бы никогда не женился во второй раз. Я вообще думаю, что нужно искать мужа либо еврея, либо мусульманина. Они не бросают своих женщин.

– Успехов вам в этом трудном деле, – пожелал Дронго. – А вашему боссу часто звонили незнакомые дамы?

– Если вы думаете, что у него были любовницы, то это не так. У него не было любовниц.

– Как удобно разговаривать с таким осведомленным секретарем. Тогда кто именно звонил ему иногда на мобильный? Какая-то незнакомая женщина.

– Откуда вы знаете? – снова испугалась Валентина, наклоняясь к нему и спрашивая почти шепотом. – Мы об этом никому не говорили.

– Кто это мы?

– Я и его водитель Саша. Иногда на его мобильный звонила какая-то женщина и начинала его нервировать. Мы об этом знали, но думали, что это его бывшая пассия.

– Имя которой вы не узнали.

– Конечно, нет. Но она иногда звонила, и он начинал нервничать, сердиться, кричать. Потом искал свою жену и тоже сердился.

– Понятно, – Дронго подумал, что пока все сходится.

– Но откуда вы знаете? – не успокаивалась Валентина. – Вам рассказал Саша?

– Нет. Но я случайно об этом узнал. А как он обычно разговаривал со своей супругой? Вы ведь должны были слышать его разговоры.

– Раньше разговаривал спокойно, а в последние месяцы очень нервничал. Как будто она все время была перед ним виновата. Даже кричал на нее. Я думала, что это из-за работы. Ребрин его нервировал, все время мешал проводить изменения в наших филиалах. Вот поэтому Ахмед Нуриевич и нервничал.

– Ясно, – он поднялся, – спасибо вам, Валя, вы мне очень помогли. И о нашем разговоре никому не говорите. Договорились?

– Я не маленькая. Могли бы и не предупреждать.

Он вернулся в приемную Гельдфельда, забрал копию характеристики и уточнил, где найти Вячеслава Константиновича Орочко. Спустился на два этажа вниз и прошел в конец коридора, где был его кабинет. Постучался. Прислушался. Шел уже второй час, и Орочко вполне мог уйти на обед. Но он оказался в кабинете. Очевидно, когда речь шла о его возможном назначении на высокий пост, он старался не покидать своего кабинета надолго. Даже во время обеда. Перед ним на разврнутой фольге лежали два сэндвича и стояла бутылка воды. Увидев входившего Дронго, он сердито махнул ему рукой.

– Обеденный перерыв, – сообщил Орочко. – У меня обеденный перерыв.

Растительность на его голове росла какими-то редкими кустами. Светло-коричневые брови, казалось, существовали отдельно от его лица. У него был большой, несколько сплюснутый нос, светло-карие глаза и огромные, непропорционально большие уши. На вид ему было лет сорок пять.

– Извините, что я вас беспокою, Вячеслав Константинович, – сказал Дронго, – я только сейчас закончил беседу с Иосифом Яковлевичем и Ральфом Рейнхольдовичем.

Услышав эти имена, Орочко убрал бутылку и завернул в фольгу свои сэндвичи, отодвигая их в сторону.

– Я вас слушаю, – сказал он, проглотив очередной кусок, – у вас ко мне конкретный вопрос?

– Да, – Дронго уселся напротив него, – дело в том, что я второй адвокат вашего вице-президента Ахмеда Абасова.

– Бывшего вице-президента, – кивнул Орочко, снова подвинув к себе сэндвичи и разворачивая фольгу. С адвокатом можно было не особенно церемониться. Он достал снизу бутылку.

– Вы не верите, что его могут оправдать? – уточнил Дронго.

– Я верю в любые чудеса и это не мое дело. Если он убийца, то его осудят, если он невиновен, его отпустят. Это не мое дело – комментировать такие страшные преступления.

– Но Паушкин работал в вашем отделе.

– В моем. И сидел рядом с моим кабинетом. В соседнем. Он сейчас закрыт и опечатан. И не нужно меня о нем спрашивать. Я вам все равно ничего не скажу. Все, что нужно, я уже рассказал следователю и вашему напарнику, первому адвокату.

– Мне нужно было узнать о ваших личных отношениях с Паушкиным.

– Нормальные. Мы с ним никогда не спорили. Ровные, нормальные, уважительные отношения.

– А с Абасовым вы спорили?

– Нет. Тоже никогда не спорили и не ссорились. Я вообще предпочитаю сохранять со всеми ровные, приятельские отношения.

– Вы знали Алдону Санчук до того как она вышла замуж и стала Алдоной Абасовой?

– Знал. Она работала у нас. Милая, симпатичная, умная женщина.

– У нее были друзья в аппарате?

– Может, и были. Я точно не знал.

– А Нелли Бродникова? Вы помните такую?

– Конечно, помню. Кто вам сказал про Бродникову?

– Значит, это правда?

– Я не знаю. Не буду ничего комментировать. Вы должны понять мое состояние. Алдона Санчук стала супругой нашего бывшего вице-президента, а Бродникова была женой бизнесмена, которого убили. Зачем мне вообще про них вспоминать. Я не хочу неприятностей, и вы должны меня понять.

– Понимаю. Но и вы должны меня понять. Я ведь адвокат Абасова и должен каким-то образом собрать факты, чтобы ему помочь. В день убийства Абасов приходил на ваш этаж и устроил разгром в кабинете вашего заместителя. В соседнем кабинете, господин Орочко. И вы ничего не слышали?

– Представьте, что нет. Ничего не слышал.

– И не знаете, кто туда приходил?

– Не знаю.

– Но вы видели Абасова?

– Нет, не видел.

– Разговор у нас явно не получился, – огорченно заметил Дронго.

– И не может получиться. Я ничего не знаю. Все, что я знал, я уже давно рассказал. И ничего выдумывать не хочу.

– Не нужно, – согласился Дронго, – значит, вы ничего не можете сообщить насчет неприязненных отношений между Абасовым и Паушкиным.

– Ничего. Я этого не замечал.