Мечты о прошлом

Вадим умел скрывать свои чувства и не любил пафосных интонаций, но о том, что его волнует, что было ему действительно интересно и дорого, частенько говорил с удовольствием, словно смакуя воображаемый чаёк, приготовленный на воображаемом костре вполне реальным шофёром. А потом уже совершенно спокойно, без смачных ноток, продолжил:

– Так что если хочешь больших денег, то иди в официанты или мясники. А если хочешь больше свободы и этой… как её… будь она неладна, романтики, то ищи своё место без оглядки на размер оклада. Нравится здесь? Тогда иди в шофёры, не век же тебе в сезонных рабочих ходить! И всегда на мягком сиденье в кабине ездить будешь! И потом…

– А Слава тоже пьяница и разгильдяй? – неожиданно прервал монолог начальника Андрей.

– Не спеши! Во-первых, у нас всё ещё только начинается и, во-первых, у нас всё ещё впереди. А разговор этот я начал к чему? Не догадываешься?

– К тому, чтобы в кузове не трястись.

– Правильно, но не совсем. Учиться тебе надо, Андрюха, – серьёзно произнёс Вадим, а потом, выдержав красивую паузу, вдруг скинул с себя серьёзность и хлопнул Андрея ладонью по плечу. – Учиться, чтобы расширить ширь своих возможностей в выборе интересного поприща.

– А ты, товарищ начальник партии, пошто в кузове со мной трясёшься?

– А чтоб тебя уму-разуму поучить! – мгновенно нашёлся Вадим.

Машина остановилась, громко хлопнула дверца кабины, а в дверном проёме фургона показалось улыбающееся лицо водителя.

– Всё, приехали.

Вадим ловко выпрыгнул из кузова на землю и огляделся.

– Ты что, Вячеслав Бензинович! Нам в столовую надо!

Слава показал на столб, к которому был приколочен красный круг с белым продолговатым прямоугольником посредине.

– Кирпич! Въезд запрещён. Дальше пешочком.

До столовой было метров двести, и вся компания неспеша двинулась к своей цели. Яркое солнце ласкало посаженные вдоль тротуаров цветы и кусты шиповника с только-только появившимися молодыми листочками. Андрей, щурясь от яркого света, продолжил начатый в полумраке кузова разговор с начальником.

– А мне один товарищ – кстати, торгаш – сказал, что для материального обеспечения своих увлечений и развлечений можно хоть навоз руками грузить, лишь бы платили хорошо. А увлечение и развлечение у него – фотография, любительское кино и путешествия. И знаешь, фотоаппаратура у него… как у профессионального фотографа. И кинокамера очень хорошая. Правда, он рассказывал, что обстановка в этой самой торговле как в банке с пауками.

– Что ж твой дружок не пошёл навоз руками грузить, чтобы себе кинокамеру купить? Он пошёл людей, а значит, и нас с тобой, обсчитывать и обвешивать.

– Но не все же обвешивают и обсчитывают.

– Да обстановка вокруг, окружение торгашеское туда затянет. Профессия, как говорится, обяжет. Слава! – и Вадим обернулся к идущему чуть сзади водителю. – Ты встречался с честными гаишниками?

Слава задумался на секунду и от души выразил своё отношение к предмету.

– Я одному и рубль, и два предлагал, а он мне дырку в талоне сделал. Гад! Третью! Меня на четыре месяца прав лишили. Четыре месяца в яме гайки крутил! А так… всё честные попадались. Рупь возьмут и… ехай дальше.

– Ясно. Спасибо, Слава, за интервью. Не помню, Сервантес, кажется, сказал, что каждый из нас сын своих дел. Пойдёшь, Андрюха, в милиционеры и будешь по-честному рублики сшибать.

Надежда всё это время не видела ничего, кроме оформления газона вдоль дорожки. Она представляла себе, как расцветёт тут скоро сирень, как распустятся летом розы. Поэтому в мужских разговорах участия не принимала.

Это в Италии все дороги ведут в Рим, а в остальных местах – по обстоятельствам. В данном случае проголодавшихся командировочных все дороги привели в столовую. Потому, вероятно, и встретились тут Вадим и его спутники с Николаем и Василием, которые тут же доложили начальнику, что не только нашли большой добротный сарай для склада, но и встретили машину с таборным имуществом. Сейчас она стоит возле этого сарая, шофёр ушёл куда-то, а имущество охраняет женщина из лесничества, у которой ключи от склада, так как в помещении пока хранится что-то принадлежащее лесничеству.

Возле столовой, в которой по приказу руководителя объекта они намеревались пообедать, была разбита большая клумба с розовыми кустами, а за ней возвышалась обрамлённая сиренью Доска почёта. Даже беглого взгляда на эту Доску было достаточно, чтобы заметить, что больше половины тружеников, удостоенных почёта, были с немецкими фамилиями. И за большим столом в самом углу зала, где поместились все шестеро, Андрей не смог удержаться от вопроса по поводу этих фамилий. Да и как же было удержаться, если одна из фамилий была Гиммлер?

– Интересно, откуда тут столько немцев? – спросил он у всех сразу. – Мария Шульц, Николай Миллер – ещё куда ни шло, но… Гиммлер! Как можно здесь выжить с такой, извините, фамилией? Только Геббельса с Гитлером не хватает.

– Так ведь… после войны… остались, – в перерывах между двумя ложками борща произнёс Василий и продолжил молча заниматься едой, уверенный, что пяти слов вполне достаточно для изложения истории появления немцев на стыке Западной и Восточной Сибири [7] .

7

Границей между Западной и Восточной Сибирью считается река Енисей.

Василия уважали и никогда не подтрунивали над его немногословностью, но его сверхкраткие монологи вызывали у коллег добродушный внутренний смех, выходящий наружу плохо скрываемыми улыбками. Замечал ли это Василий? Кто знает, что замечал этот молчун в людях, но в лесу он замечал каждую хвойную иголочку, знал причину трепета каждого листочка, понимал, почему покачивается без ветра веточка дерева.

Василий, сказав свои пять слов, замолчал, а Вадим доел борщ, положил ложку в тарелку, откинулся на спинку стула, словно передохнуть захотел, и начал своё, более пространное объяснение:

– Видишь ли, Андрюша, после войны пленные немцы некоторое время восстанавливали то, что порушили. В Ленинграде, например, есть целые улицы из домов, построенных такими вот немцами. Мне тогда уже одиннадцать лет было, и я помню, как они строем на работу ходили. Военная дисциплина у них оставалась даже в плену: младшие чины безоговорочно подчинялись старшим. Но пленных было так много, что работы даже в разрушенных городах на всех не хватало, да и еду надо было кому-то выращивать, ведь мужиков шибко много войной побило. Вот и отправляли пленных немцев в бескрайние наши просторы, где они с немецкой аккуратностью не только себя кормили, но государству прибыль приносили. А потом кто-то уехал к себе домой, кто-то тут, при большой нехватке своих мужиков, семьёй обзавёлся, и для них Сибирь, Совейский Союз стал Родиной.

Надежда при слове «совейский» дипломатично покашляла, а Николай покачал головой.

Вадим не был ярым антисоветчиком, но многое в своей стране ему не нравилось, и он, не скрывая этого, советское пренебрежительно называл «совейским». Поговаривали, что именно поэтому, несмотря на знания, большой опыт и честность, выше начальника лесоустроительной партии по служебной лестнице ему никогда не подняться.

– Что, Коля, не так я что-то сказал? Но мне, как беспартийному, это можно. А вот именно тебе, как партийному, нужно более критично смотреть вокруг себя, дабы пороки и недостатки искоренять.