Мечты прекрасных дам

– Хватит болтать, копайте! – скомандовал сэр Артур с прекрасной военной выправкой восседавший на своей большой кобыле и поднявший кнут, чтобы унять гончих.

Его жена, американка, новая мать Милли, вскричала:

– Ради Бога, Артур, скорее откопайте эту несчастную и покончите с ней. Я вся продрогла.

Милли, которой в ту пору было четыре года, наблюдала за происходящим из стоявшей рядом кареты и дрожала от ужаса.

– Вот она! – раздался торжествующий крик, и чья-то рука в перчатке вытащила за хвост лисицу из норы.

– Сажайте ее в мешок! Поскорее!

Свернув лисице нижнюю челюсть, чтобы она не покусала собак, тот человек бросил ее в мешок.

Не в силах пошевельнуться, Милли не могла отвести от этой картины глаз. К ее ужасу, из поры вылезли трое крошечных лисят: они еще не умели твердо стоять на ногах и, едва успев зажмуриться от яркого солнечного света, тут же были подброшены вверх терьером, подскочившим сзади. В ту же секунду на них набросились гончие, с лаем выдирая их друг у друга. На перерытую землю закапала кровь. Охотники сдерживали лошадей. Милли оцепенело уставилась на кровавую бойню, и до нее донесся крик отца:

– Так, теперь бросайте лисицу.

Доезжачий склонился, подняв извивающийся мешок, и швырнул его гончим. Они с рычанием и яростью накинулись па него, тут же разорвав его на куски. Мелькнула лисья мордочка, и уже через минуту в этой визжащей и хрипящей свалке тело лисицы превратилось в растерзанный кровавый комок сухожилий, костей и связок.

После того как гончих отогнали, один из охотников, встав на колени, ловким ударом ножа отделил голову лисицы от тела. На мгновение он высоко поднял се, чтобы все охотники могли на нее посмотреть.

– Что вы желаете с ней сделать, хозяин?

– Хочу, чтобы моя дочь приучалась к крови, – ответил сэр Артур Смит. Сойдя с лошади, он взял из испачканных кровью рук морду, с которой продолжала сочиться кровь. Милли продолжала сидеть в экипаже с открытым верхом. Широко открытыми глазами она смотрела на лисью морду, отец подносил ее все ближе и ближе, а потом начертил кровавым пальцем крест на рыжем лобике. Морда расплылась у нее перед глазами, мертвые глаза смотрели на нее с укоризной. Она со все возрастающим ужасом успела разглядеть вывалившийся язык и оскал зубов… и перед тем, как свет померк перед ней, она услышала, как ее мать горит с южной растяжечкой:

– Оставь это, Артур, ребенок сейчас потеряет сознание.

Ее на целую неделю уложили в постель – за то, что она опозорила семью перед соседями.

13

Джеймс Уэддерберн не понравился Милли с первого же взгляда.

Долгая холостяцкая жизнь и работа на Восточно-Индийскую Компанию отложила свой отпечаток на том молодом и честолюбивом бизнесмене, который когда-то отплывал в тропики из родной Англии; его ястребиный профиль выдавал его стяжательскую суть, о чем свидетельствовали все его сделки; чрезмерная же склонность к джину с тоником и отсутствие физической нагрузки превратили Уэддерберна в очень немолодого господина с брюшком и обширной лысиной.

Вместо здоровья он приобрел богатство: говорили (в том числе и Мами, хорошо знавшая его по многочисленным визитам в их дом), что он до неприличия богат; та компания, которую он основал вместе с отцом Милли, занималась в настоящее время недвижимостью, что давало баснословные барыши.

Придя на англиканское кладбище на несколько минут раньше Милли, Уэддерберн смотрел, как она идет к нему между рядами памятников. Одет он был безупречно и, в ответ на ее краткое приветствие, галантно ей поклонился.

– Доброе утро, – приподнял он свой цилиндр. – Вы получили мою записку?

– Записку? – На лице Милли выразилось удивление:

– Я послал вам записку с предложением встретиться здесь.

– Я не получала никакой записки, сэр. Я пришла сюда, чтобы, как обычно, положить цветы на могилу отца. – Милли наклонила зонтик пониже, прикрываясь от солнца.

– А, понимаю! Бесценная Мами, видимо, приняла мою записку как нечто само собой разумеющееся и не сочла нужным доложить вам о ней.

Что ж, весьма вероятно, подумала Милли.

– На Востоке так принято, вы знаете? – сказал Уэддерберн. – Проходя мимо дома друзей, можно оставить записку о том, что ты жив и здоров.

Он оскалил в улыбке все свои зубы и огромными ручищами любовно погладил свое брюшко.

Такие округлые животы всегда очень занимали любопытство Милли. Даже за то короткое время, которое она пробыла здесь в Гонконге, ей встретилось уже несколько обладателей таких же животиков. Ей казалось, что они появляются в результате благополучной жизни, но у Мами было на этот счет свое мнение.

– Нет, – говорила она, – это не так, сладенькая моя. У человека живот появляется не от переедания, как у свиней, а из-за силы притяжения. Вот только что кишки находятся у тебя наверху, а потом уже спустились к коленкам, а ем я так мало, что и тритона не прокормить.

– Нынче все перевернулось с ног на голову, – продолжал Уэддерберн. – Трудные времена настали для всех нас. Ваш отец умер так не вовремя. Доктор Скофилд полагал, что ему еще жить да жить.

– Доктор Скофилд?

– Доктор, который лечил его, – его личный врач. Ваш отец привез его с собой из Англии.

– Ах, да-да.

– Я полагал, вы знакомы с добрым доктором.

– Я была с ним знакома, когда была маленькой.

– Л разве не он лечил вашу маму, когда она болела?

– Не помню, мне было всего шесть, когда она умерла.

– Но вы должны были его знать. Разве не его назначили в Гардфилдскую школу, когда вы там учились?

– Да, но я мало с ним сталкивалась.

– Значит, меня неправильно проинформировали. Ваш отец дал мне понять, что доктор Скофилд много занимался вами; несомненно одно, что он очень хочет увидеться с вами снова.

Упоминание имени доктора Скофилда встревожило Милли; оно ассоциировалось с ее душевной болезнью, с тем временем, когда умер Том Эллери, и с теми странными видениями. Скофилд, в ту пору их школьный врач, просто замучил ее всякими сложными психологическими тестами. Тогда она и поняла одну закономерность: чем больше ты стараешься убедить людей, что находишься в здравом уме, тем меньше они тебе верят. Боже, она совершенно забыла о том, что Скофилд снова был теперь в Гонконге, в качестве личного врача ее отца.