Мечты сбываются в Сочи

– На берегу пустынных волн

Стоял он, дум высоких полн… – пробормотал Иван.

Однако сам он не стоял, а возлежал на деревянной кушетке под пляжным зонтом.

– И вдаль глядел, – услышал он вдруг продолжение «Медного всадника».

– Пред ним широко

Предстало море, но ему

На море было одиноко.

Фантазия на тему моря и одиночества, да притом ещё заявленная, как продолжение «Медного всадника», была произнесена негромко, но с чёткой артикуляцией хорошо поставленного голоса.

Иван встрепенулся, сел на своём топчане, и уставился на даму лет пятидесяти, в пёстром сарафанчике, сидевшую рядом в шезлонге.

– Это вы декламируете тут? – спросил он.

– Ну, я. А что? Вам можно, а мне нельзя? – обиделась дама.

Иван заметил, что отдыхающие на соседних шезлонгах и топчанах начинают обращать на них внимание, и понизил голос:

– А почему вы решили, что мне одиноко?

Дама последовала его примеру и так же тихо ответила:

– Прошу прощения. Вошла без стука в вашу душу и мне стало очень холодно. Захотелось сказать: у вас впереди ещё очень много счастливых дней.

Иван изучающе посмотрел на собеседницу. Узнала его? Будет автограф просить? Нет, не похоже. Поклонницы – и молодые, и престарелые – выглядят и ведут себя иначе. К тому же поставленный от природы голос, чёткая речь…. Да и взгляд серьёзный, вдумчивый. Не говоря уже о способности к стихосложению в подражание Пушкину. И потом – «вошла без стука в вашу душу»…. Это что ещё?

– Будьте так любезны, – со всей вежливостью обратился он к даме, – не будете ли вы столь добры разъяснить – каким таким образом вы входите в чужие души?

Собеседница усмехнулась:

– Буду любезна. Объясню. Одномоментно сбрасываю свою жизнь, ставлю её на паузу, и без стука, босиком, чтобы не вспугнуть реципиента, вхожу в чужую жизнь. Ву компроне?

– Стоп, – помотал головой Иван, – так не бывает. Вы – Стрельцова? Елена Сергеевна?

Дама кивнула.

– В книге не было вашей фотографии, поэтому сразу я вас не мог узнать. Вы автор методики расследования преступлений путём вхождения в образ подозреваемого.

– Метод, который никому не пригодился. А вы, стало быть, не удовольствовались сценарием и прочли мою книгу? Похвально. Я, в свою очередь, посмотрела ваш сериал. Миленько так. Только обычненько.

Иван рассмеялся.

– Да, представляю, как наша Народная артистка в роли вашей героини на глазах перевоплощалась бы в подозреваемых. У вас ведь актриса даже внешне походила на них. Это как?

– Микрочерты. Вы, вероятно, знакомы с этим наблюдением: муж и жена становятся похожи друг на друга, даже хозяин с любимой собакой. Кстати, не зря я употребляю словосочетание «любимая собака». Любовь играет тут большую роль. Любящие люди и даже животные невольно повторяют мимику друг друга. Тоже, что называется, входят в образ. Отсюда и постоянные повторы: один что-то скажет, а другой восклицает: а я подумал то же самое.

– Ну а к подозреваемым-то какая любовь может быть?

– Вы правы. В данном случае, хотя и не любовь диктует взаимопроникновение, но углублённое внимание к сущности, к сердцевине души, если можно так выразиться.

– Это сродни любви?

– Я тоже думала над этим. Быть может, тут любовь другого рода – любовь не к человеку, а к профессии. Наше дело такое, что полностью нас забирает. Впрочем, я говорю: «наше дело», хотя сама уже на пенсии.

– Но остались вопросы, загадки театра? Разгадываете их на морском берегу?

– Точно так. А вы-то что делаете здесь? В театрах ведь в мае сезон не заканчивается?

– Сбежал сюда по той же причине – загадки не дают покоя. Но это всё-таки невероятно. Я имею ввиду нашу встречу. Кто к кому притянулся – я к вам или вы ко мне?

– Я в Сочи первая приехала, значит, вы ко мне. И я очень хотела найти единомышленников. Вы, случаем, не читали книгу Риммы Кречетовой….

– О ядерной кнопке Станиславского?

– Что я слышу?

К ним подошла молодая женщина довольно яркой внешности, актриса, мелькавшая в сериалах, как правило, на вторых ролях.

– Ты и в Сочи твердишь о ядерной кнопке Станиславского?

– А ты, Майя неугомонная, и в Сочи меня нашла? – Иван был явно недоволен и не скрывал этого.

– Нашла, нашла. Меня зав. труппой сюда отправила за казённый счёт, между прочим. Премьера на носу, а ты сбежал.

– Какая премьера? У нас ещё застольный период не закончился, ещё даже на площадку не вышли. Премьера будет осенью, после отпуска. И у меня есть второй состав, между прочим. Пусть Глеб репетирует и в премьеру выходит. Я послал в театр заявление об уходе. Так что зря ты приехала.

– Нет, ну вы слышали? – Майя повернулась к Елене Сергеевне, – он просто с ума сошёл! Вы его родственница? Поговорите с ним, он же карьеру режет под корень!

– Ты где остановилась? – спросил Иван.

– Не волнуйся, в гостинице. К тебе на постой не претендую. Зав. труппой на неделю отпустила. Сказала, что с начальством договорится. Я позвоню ей, чтобы твоё заявление перехватила. Пока! Думай до завтра.

И она, помахивая сумочкой, удалилась, изящно огибая пляжные лежаки под тентами.

– Вот так, – вздохнул Иван.

– А что не так? – спросила Елена Сергеевна.

– Да так как-то всё….

– Большой оригинал, – кивнула Стрельцова.

Глава третья. Тайны пыльных кулис

Актёры между собой разговаривают репликами из спектаклей. Чем старше актёр, чем богаче его репертуар, тем живописнее он изъясняется.

Иван Касаткин и Стрельцова Елена Сергеевна перекинулись репликами из монолога Хлестакова:

«С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…» Большой оригинал».

На душе у обоих тотчас же воцарились покой и благоденствие от того, что словно окунулись в родную атмосферу.

Дело в том, что театр – весьма закрытая структура, сродни средневековому Ордену. Закрытый занавес. А что за ним? Какая жизнь, невидимая глазу зрителя, существует там? Замкнутое пространство, ограниченное занавесом, кулисами, навевает странные мысли. Если бы одинокий зритель попал сюда, в зрительный зал, задолго до спектакля, когда всё замерло в молчаливом ожидании…. Глухая тишина так испугала бы его, что он бежал в фойе, а далее, вниз по лестнице – вон! На улицу! К людям!