Мечты сбываются в Сочи
Шрифт:
– На берегу пустынных волн
Стоял он, дум высоких полн… – пробормотал Иван.
Однако сам он не стоял, а возлежал на деревянной кушетке под пляжным зонтом.
– И вдаль глядел, – услышал он вдруг продолжение «Медного всадника».
– Пред ним широко
Предстало море, но ему
На море было одиноко.
Фантазия на тему моря и одиночества, да притом ещё заявленная, как продолжение «Медного всадника», была произнесена негромко, но с чёткой артикуляцией хорошо поставленного голоса.
Иван встрепенулся, сел на своём топчане, и уставился на даму лет пятидесяти,
– Это вы декламируете тут? – спросил он.
– Ну, я. А что? Вам можно, а мне нельзя? – обиделась дама.
Иван заметил, что отдыхающие на соседних шезлонгах и топчанах начинают обращать на них внимание, и понизил голос:
– А почему вы решили, что мне одиноко?
Дама последовала его примеру и так же тихо ответила:
– Прошу прощения. Вошла без стука в вашу душу и мне стало очень холодно. Захотелось сказать: у вас впереди ещё очень много счастливых дней.
Иван изучающе посмотрел на собеседницу. Узнала его? Будет автограф просить? Нет, не похоже. Поклонницы – и молодые, и престарелые – выглядят и ведут себя иначе. К тому же поставленный от природы голос, чёткая речь…. Да и взгляд серьёзный, вдумчивый. Не говоря уже о способности к стихосложению в подражание Пушкину. И потом – «вошла без стука в вашу душу»…. Это что ещё?
– Будьте так любезны, – со всей вежливостью обратился он к даме, – не будете ли вы столь добры разъяснить – каким таким образом вы входите в чужие души?
Собеседница усмехнулась:
– Буду любезна. Объясню. Одномоментно сбрасываю свою жизнь, ставлю её на паузу, и без стука, босиком, чтобы не вспугнуть реципиента, вхожу в чужую жизнь. Ву компроне?
– Стоп, – помотал головой Иван, – так не бывает. Вы – Стрельцова? Елена Сергеевна?
Дама кивнула.
– В книге не было вашей фотографии, поэтому сразу я вас не мог узнать. Вы автор методики расследования преступлений путём вхождения в образ подозреваемого.
– Метод, который никому не пригодился. А вы, стало быть, не удовольствовались сценарием и прочли мою книгу? Похвально. Я, в свою очередь, посмотрела ваш сериал. Миленько так. Только обычненько.
Иван рассмеялся.
– Да, представляю, как наша Народная артистка в роли вашей героини на глазах перевоплощалась бы в подозреваемых. У вас ведь актриса даже внешне походила на них. Это как?
– Микрочерты. Вы, вероятно, знакомы с этим наблюдением: муж и жена становятся похожи друг на друга, даже хозяин с любимой собакой. Кстати, не зря я употребляю словосочетание «любимая собака». Любовь играет тут большую роль. Любящие люди и даже животные невольно повторяют мимику друг друга. Тоже, что называется, входят в образ. Отсюда и постоянные повторы: один что-то скажет, а другой восклицает: а я подумал то же самое.
– Ну а к подозреваемым-то какая любовь может быть?
– Вы правы. В данном случае, хотя и не любовь диктует взаимопроникновение, но углублённое внимание к сущности, к сердцевине души, если можно так выразиться.
– Это сродни любви?
– Я тоже думала над этим. Быть может, тут любовь другого рода – любовь не к человеку, а к профессии. Наше дело такое, что полностью нас забирает.
Впрочем, я говорю: «наше дело», хотя сама уже на пенсии.– Но остались вопросы, загадки театра? Разгадываете их на морском берегу?
– Точно так. А вы-то что делаете здесь? В театрах ведь в мае сезон не заканчивается?
– Сбежал сюда по той же причине – загадки не дают покоя. Но это всё-таки невероятно. Я имею ввиду нашу встречу. Кто к кому притянулся – я к вам или вы ко мне?
– Я в Сочи первая приехала, значит, вы ко мне. И я очень хотела найти единомышленников. Вы, случаем, не читали книгу Риммы Кречетовой….
– О ядерной кнопке Станиславского?
– Что я слышу?
К ним подошла молодая женщина довольно яркой внешности, актриса, мелькавшая в сериалах, как правило, на вторых ролях.
– Ты и в Сочи твердишь о ядерной кнопке Станиславского?
– А ты, Майя неугомонная, и в Сочи меня нашла? – Иван был явно недоволен и не скрывал этого.
– Нашла, нашла. Меня зав. труппой сюда отправила за казённый счёт, между прочим. Премьера на носу, а ты сбежал.
– Какая премьера? У нас ещё застольный период не закончился, ещё даже на площадку не вышли. Премьера будет осенью, после отпуска. И у меня есть второй состав, между прочим. Пусть Глеб репетирует и в премьеру выходит. Я послал в театр заявление об уходе. Так что зря ты приехала.
– Нет, ну вы слышали? – Майя повернулась к Елене Сергеевне, – он просто с ума сошёл! Вы его родственница? Поговорите с ним, он же карьеру режет под корень!
– Ты где остановилась? – спросил Иван.
– Не волнуйся, в гостинице. К тебе на постой не претендую. Зав. труппой на неделю отпустила. Сказала, что с начальством договорится. Я позвоню ей, чтобы твоё заявление перехватила. Пока! Думай до завтра.
И она, помахивая сумочкой, удалилась, изящно огибая пляжные лежаки под тентами.
– Вот так, – вздохнул Иван.
– А что не так? – спросила Елена Сергеевна.
– Да так как-то всё….
– Большой оригинал, – кивнула Стрельцова.
Глава третья. Тайны пыльных кулис
Актёры между собой разговаривают репликами из спектаклей. Чем старше актёр, чем богаче его репертуар, тем живописнее он изъясняется.
Иван Касаткин и Стрельцова Елена Сергеевна перекинулись репликами из монолога Хлестакова:
«С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…» Большой оригинал».
На душе у обоих тотчас же воцарились покой и благоденствие от того, что словно окунулись в родную атмосферу.
Дело в том, что театр – весьма закрытая структура, сродни средневековому Ордену. Закрытый занавес. А что за ним? Какая жизнь, невидимая глазу зрителя, существует там? Замкнутое пространство, ограниченное занавесом, кулисами, навевает странные мысли. Если бы одинокий зритель попал сюда, в зрительный зал, задолго до спектакля, когда всё замерло в молчаливом ожидании…. Глухая тишина так испугала бы его, что он бежал в фойе, а далее, вниз по лестнице – вон! На улицу! К людям!