Мечты сбываются

К словам Газанфара внимательно прислушивался и Юнус. Да, он, как и многие другие в зрительном зале, до слез смеялся, глядя, что вытворяет в женском платье и шляпке этот Сейфулла. И все же Газанфар, пожалуй, прав — ведь у каждого рабочего человека есть много серьезных вопросов, и было бы хорошо, если бы театр помогал эти вопросы решать. Юнус вдруг вспомнил о Кулле, об этой волоките с рабочим изобретательством и еще о многих других промысловых делах. Чем помогает рабочему человеку такая пьеса, как эта «Тетка»? Да ровным счетом ничем!

Подошла электричка. Актеры с шумом устремились в вагон.

Несмотря на поздний час, там было много народу — возвращались с вечерней смены рабочие, живущие в городе. Кое-кто готов был уступить Баджи место, но она осталась стоять в тамбуре.

Электричка плавно тронулась, мелькнули на перроне дружеские лица, поднятые руки и шапки провожающих, яркие станционные огни. Поезд легко набрал скорость.

Дверь из тамбура в вагон была полуоткрыта, и до Баджи доносились голоса товарищей. То и дело к ним присоединялись голоса случайных попутчиков, еще не успевших задремать в этот поздний час после работы и склонных потолковать с встретившимися им необычными пассажирами.

— Мы за такую пьесу, которая всем нужна и интересна! — слышался голос Виктора Ивановича.

— На всех, дорогой худрук, не угодишь, — звучал в ответ голос Сейфуллы. — Уж я-то нашу вздорную публику знаю — поверьте мне!

— Не угождать нашему зрителю призываю я, а побеждать его — силой правды и таланта!

— А разве мы не победили его сегодня — смехом?

— Из того, что зал смеялся, вы заключили, что пьеса и спектакль имели подлинный успех?

— Разумеется!

— Это глубокая ошибка! Как часто люди искренне смеются во время спектакля, но уже в гардеробной, у вешалки, вдруг неожиданно изрекают: «Пустая вещь!», «Нежизненно!» Да, сидя в зале, они находились под обаянием игры актеров и смеялись, подсознательно веря драматургу и театру, что те приведут их к каким-то интересным выводам о жизни. Но, поскольку этого не случилось, зритель выносит театру суровый приговор. К сожалению, этого приговора актер обычно не слышит.

Баджи вздрогнула: разве не так получилось сегодня? Но только она, Баджи, по дороге на вокзал слышала этот приговор собственными ушами…

— Ты чего губы надула? — послышался вдруг подле нее голос Телли.

Баджи не ответила. Уткнувшись в окно, она с преувеличенным вниманием вглядывалась в ночную мглу.

— Впервые вижу тебя такой мрачной! Обиделась, что ли, на кого-нибудь?

— Да, право же, ничего…

Телли покачала головой: нет, здесь что-то неладно! Интересно узнать, в чем дело? Набравшись терпения, Телли принялась допытываться.

— Только всего? — с облегчением и несколько разочарованно воскликнула она, узнав, что тревожит подругу.

— А по-твоему — мало? Неужели недостаточно, что рабочие нас раскритиковали?

— Я больше слушала, как нам аплодировали! — Телли покровительственно обняла Баджи за плечи. — Пойми, не наше это дело — заботиться о том, какие пьесы нужны рабочим.

— А чье же?

— Тех, кто составляет и утверждает репертуар — Наркомпроса, управления театрами. Что же до нашей «Тетки Чарлея», то мне известно, что эту пьесу рекомендовал сам Хабибулла-бек.

Так вот, оказывается, кого нужно благодарить за эту злосчастную «Тетку»!

— Ну и что ж из того, что Хабибулла-бек? — спросила Баджи с вызовом.

Глаза Телли широко раскрылись:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что разбираешься в этих делах лучше, чем он?

— Я хочу сказать, что эта глупая «Тетка» нашему зрителю не нужна!

Телли махнула рукой, отошла. Странная она все же, эта Баджи! Придумывает себе всяческие беды, неприятности, расстраивается по пустякам и других баламутит…

Электричка неслась сквозь ночь. Прильнув к окну, Баджи всматривалась в огни промыслов, заводов!

Где-то там, в Черном городе, стоял знакомый «фирменный дом» в тридцать два окна, где-то там находился завод, ворота которого некогда охранял ее отец, сторож Дадаш.

В тамбур доносились знакомые голоса — кто-то продолжал спорить о пьесе, о спектакле. Но Баджи не вслушивалась. Теперь все о «Тетке Чарлея» стало для нее ясным. И Баджи испытывала стыд — будто она обманула тех, кто хотел в нее верить и верил.

„СКУПКА КОВРОВ“

Время от времени Шамси брал из дому какой-нибудь ковер и направлялся к магазину с вывеской «Скупка ковров».

Входя в магазин, он вздыхал: входишь сюда со своим ковром, а уходишь с пустыми руками, хотя и с толикой денег, вырученных от продажи. Это про такие деньги говорят «сало на реке»: вода утечет — унесет с собой сало. Мало радости доставляют такие деньги!

Но странно: стоило Шамси погрузиться в бесшумный полумрак коврового царства, как возвращалось утраченное чувство уверенности и покоя, какое некогда испытывал он, бывший владелец коврового магазина. Правда, некогда он входил в магазин как хозяин, со связкой ключей в руках, а теперь, уподобляясь амбалу Таги, с ковром на плече. Да, многое изменилось…

Прошли времена, когда, раскидывая перед покупателем один ковер за другим, Шамси умел утомить, сбить с толку глаз покупателя и под конец подсунуть ковер, который ему хотелось продать; прошли времена, когда он посылал Таги в ближнюю чайную и покупатель, распив с хозяином пузатый фарфоровый чайник, вновь принимался разглядывать и откладывать в сторону ковры из числа ранее отобранных. Теперь продажа совершалась быстро — никого не уговоришь, ничего не выторгуешь… И все же Шамси не спешил уходить. Он задерживал взор на коврах, присматривался, прислушивался к разговорам, изредка сам вставлял словцо.

В магазине «Скупка» Шамси обретал чувство уверенности и покоя. Но в этот раз ковер, принесенный на продажу, был, по мнению Шамси, оценен столь низко, что нельзя было не выйти из себя.

— Ты что, смеешься надо мной? — вскипел Шамси, вырывая ковер из рук оценщика. — Где ваш заведующий?

Оценщик указал на дверь в глубине магазина. Шамси свернул ковер в трубку и направился туда. За столом, стуча костяшками счетов, сидела женщина.

— Аллах праведный!.. — воскликнул Шамси, недоуменно останавливаясь в дверях. — Ты ли это, Ругя?

— Я самая!

— Каким образом?

— Я здесь уже второй месяц, выдвинули меня на должность заведующей… Входи!

Шамси не мог опомниться: Ругя, его бывшая жена, женщина, — заведующая магазином?

— Всегда ты что-нибудь да выкинешь! — пробормотал он, медленно приближаясь к столу.

Они разговорились — есть о чем потолковать старому ковроторговцу с заведующей ковровым магазином. А беседа, как известно, что мешок проса: прорвется — рассыплется, одно слово тянет за собой другое.