Мечты

Как и выйти на организаторов. Кто-то очень умный, обладающий властью и ресурсами играл с ними. И явно близкий к трону. А значит, у него был реальный шанс организовать покушение так, что они не успеют его предотвратить, просчитать заранее. Вот и сбивались отделы с ног, каждую минуту ожидая подвоха.

Охрану короля усилили. Он отказался от посещения публичных мероприятий, Дарос настоял. Дядя посверлил его глазами и задал только один вопрос:

– Ты думаешь, это так серьёзно?

Дар ответил односложно:

– Да.

– Хорошо. Но ты ведь помнишь, что скоро праздник "Первой чаши"? И нам придётся там быть. Обоим!

Дарос чуть кивнул. Он помнил, а дядя, как обычно, в одной фразе высказал ему своё одобрение и доверие, обратил внимание на дату вероятного покушения, когда под удар попадут оба представителя правящего дома. И, кроме того, усомнился в его способностях. Кто поймёт его? И то, что он на самом деле думает, чувствует и планирует?

Глаза старого, видавшего всё дракона на гладком молодом лице... Король бросил взгляд на него и усмехнулся:

– Примерно так это и происходит, мой мальчик. Я всегда оставляю возможность для предательства другим и свободу манёвра для себя.

Дарос парировал:

– Не слишком ли сложно? Так можно самого себя переиграть!

Король рассмеялся, ласково глядя на племянника:

– А вот ты, мой дорогой, слишком прямолинеен. Таким был и твой отец. Несмотря на все свои достоинства, он не делал ни того, ни другого. И вот результат: его предали собственные сын и племянник, а он своими терзаниями загнал себя в угол так, что не оставил никакого окна возможностей. Никакого...- произнёс король медленно и со значением.

Это было предупреждение. Он что-то подозревает, ему что-то нужно или это всего лишь обычная проверка лояльности? Дар не мог быть уверен ни в чём. С ним, нет. А потому старательно держал лицо. И заговорил. Сам. И снова предельно прямо.

– Ты в чём-то подозреваешь меня?

Смех короля рассыпался часто и дробно как ядовитые орехи кава сыплются с деревьев, отравляя всё вокруг:

– Тебя? Нет. Но я не оставил бы тебя в живых, мой дорогой, если бы ты не остался у меня один. Подумать только! Трое братьев, и на выходе только один наследник!..

Король мечтательно и возвышенно смотрел вдаль. Вот опять: взгляд существа для которого нет преград. Азарк смотрит так же, когда задумывается. Только мальчик чист и готов на всё, ради других. Дядя - ради себя. Он из тех, кто погубит целый мир, отряхнёт манжеты и отправится дальше. И ничьи вопли боли и мольбы о милости не потревожат его сон.

Армос обратил на него свой лучистый взор:

– Несмотря на всю мою любовь к тебе, мой мальчик, я уничтожил бы тебя!.. Ты слишком силён и идеалистичен, а значит непредсказуем. Это плохо для меня и для государства. Потому наиболее оптимальным было бы, если бы ты стал посещать смотрины и оставил потомство!..

Король снова рассмеялся. Дарос подхватил этот смех, а после спросил светским тоном:

– Разве оптимально предупреждать жертву о своих планах?

Время замерло и лихорадочно билось между ними. Вот он - момент истины! Кто знает, чем руководствуется этот больной? Король любит его, заботится и ненавидит одновременно. Даже если он и питает слабость к нему, ненависть и безумие победят, рано или поздно. Если племянник не будет начеку и не упредит удар...

– Если ты не будешь начеку, мой мальчик, я однажды не удержусь и убью тебя,- мурлыкал Армос наклонившись к нему.

Король приблизил прекрасное и страшное в своей утончённости лицо:

– Это будет невосполнимая потеря для меня. Хотелось бы думать, что ты окажешься способен отрастить в себе немного злобы, коварства и беспринципности. И, быть может, опередишь меня...

Король гибко и плавно поднялся с кресла, подошёл к Даросу и, глядя ему прямо в глаза, мягко но властно дотронулся до его лица рукой. Скривился:

– Свободен, непокорен, а потому прекрасен... Каким и Варг был... Пока был...

Хмыкнул и быстро вышел из комнаты. Дарос с трудом перевёл дух. В голове не укладывалось...

***

Он почти не помнил, как добрался до департамента, а когда вошёл внутрь, натолкнулся на Арса. Тому хватило одного взгляда:

– Пить или на острова?

– И то, и другое...

Арс исчез, а вскорости появился у него в кабинете с руками, полными бутылок. Даже иллюзией не потрудился прикрыть. Откупорил одну и сунул в руки Даросу:

– Пей!

– А стакан?

– Стакан будет после. Пей!

Дарос, запрокинув голову, не отрываясь, осушил бутылку. В ушах зашумело.

– Вторую!- прокаркал он. Горло драло от невыносимой крепости и горечи.

Арс тут же сунул бутылку ему в руки. Дарос осушил её и откинулся в кресле, отдышался:

– Кастор прав, гномий самогон вовнутрь помогает от всего. Вопрос только в количестве!

Арс, пивший в это время, фыркнул и рассмеялся. Дарос тоже. Они хохотали как ненормальные, до слёз, до спёртого дыхания. В этом смехе было всё: усталость, горечь, поддержка, насмешка над собой и над необходимостью жить.

Отсмеявшись, они увидели Кошку, что неслышно пробралась в кабинет и смотрела на них расширенными от удивления глазами. Под их взглядами она прошла по кабинету, вспрыгнула на стол, обнюхала стаканы. Чихнула. Сурово глянула, но не ушла. Легла на дальнем конце стола, уставилась на них немигающими глазами. Перевести это можно было так:

– Вы, конечно, пьяницы и это отвратительно. Но раз вам плохо, то я потерплю. И буду рядом с поддержкой и надзором.

Мордочка Кошки была такой выразительной и осуждающей, что они расхохотались снова. Да так громко, что в кабинет начали заглядывать сначала главы отделов, потом рядовые агенты. Кто-то свистнул экспертам и те явились в полном составе, да со своими удивительными "эликсирами".

Стихийная пьянка приобрела всеобщий характер. Даросу было плевать. Такое он позволяет себе только во второй раз, а значит его реноме переживёт. А нет, то и пошло оно туда, куда драконы не летают.

В первый раз это были "поминки", что друзья устроили ему после похорон отца. Он тогда явился чуть живой и тоже пил то, что давали в руки, без разбора и без меры. Напился так, что едва помнил себя. И спать остался на диване в кабинете.

Утром вышел и обозрел этаж. Тот был похож на побоище: всюду тела, и в самых необычных позах. Усмехнулся, первый раз за весь тот год, когда почувствовал, что отцу остаётся всё меньше...

На поминках Олиха уже он держал себя в руках и бдел, чтобы подчинённые и друзья не натворили дел. Они ведь тоже знали и любили брата. Свою потерю он оплакал ещё тогда, когда поговорил с отцом и боролся за свободу выбора для Олиха. Когда очнулся в такой узкой подземной камере, что не обернуться. И с ошейником из аколита на шее. Он плакал, сдирая его с себя. Не только и не столько от физической боли...