Медь в драгоценной шкатулке

— Такова воля Неба, крепись, — как-то сказал он, повторив слова императрицы. — Утешься хотя бы тем, что у тебя есть Лиутар. Остальным не дано и этого.

Я кивнула. Признаться, эти вечерние посиделки были несколько скучноваты. Вот с Тайреном всё было не так. С Тайреном мы говорили на многие интересные темы, спорили, смеялись. А теперь всё было чинно до скрежета зубовного, я почтительно поддакивала суждениям августейшего супруга, а если и осмеливалась высказать какую-нибудь мысль, то трижды обдумав её перед этим. Выразительно приподнятые брови и советы не забивать голову неподходящими для женского ума вопросами начисто отбивали желание пробовать ещё раз. Даже если б мне хватило смелости.

И всё же один раз я решилась заговорить на действительно волнующую меня тему:

— Ваше величество, можно задать вам один вопрос? Уповаю, что вы не разгневаетесь и войдёте в моё положение…

— Ну?

— Вы не думали, что это может быть не волей Неба… а волей человека?

— Что? Твой выкидыш?

— Мой. И всех остальных.

На этот раз императорские брови приподнялись особенно выразительно.

— Ты что же, хочешь сказать, что кто-то травит моих жён и наложниц, вытравливая детей из их чрева?

— Да, ваше величество, — я облизнула губы. — Разве Небо будет губить ни в чём не повинных детей? А вот людям свойственна жестокость.

— И кого ж, — император нехорошо прищурился, — ты в этом подозреваешь? Своих сестёр? Моих слуг? Императрицу, быть может? Всех тех, кто много лет беспорочно служил во Внутреннем дворце, когда тебя ещё здесь и в помине не было?

— Но я слышала, что императрица однажды уже прибегла к яду…

— Вот уж языки в три чуна, и все без изъяна… Она это сделала из любви ко мне, понятно? Она любит меня, своего повелителя, она знает, что такое долг. Да, она может понять его превратно, но и она, и все в этом дворце скорее умрут, чем осмелятся причинить мне вред. Ну, давай, в чём ты её ещё подозреваешь? Может, мне позвать её и устроить вам очную ставку?

— Прошу прощения у вашего величества, — я торопливо вскочила из-за столика, упала на колени и поклонилась. — Я говорила по недомыслию. Не хотела обидеть ни ваше величество, ни её величество императрицу.

Его величество тяжко вздохнул.

— Ладно, вставай. Нет, наивная моя девочка, никто не поил тебя ядом. Знаю, бывает трудно смириться с несчастьем, хочется найти виноватого и потребовать его к ответу. Но если кто и виноват в происходящем, то только я.

— Вы, ваше величество?

— Это кара мне.

— Но… Чем же вы так нагрешили, ваше величество? Я не могу себе представить, чтобы вы совершили что-то настолько плохое.

— И тем не менее. Ты знаешь, что у меня были братья?

— Я слышала о них, ваше величество, но я не знаю, что с ними сталось.

— Что сталось, что сталось… Один из них поднял мятеж ещё при жизни моего отца и был казнён, а вот с остальными… С остальными разобрался я.

— Вы их убили?!

— Ну, не своими руками… Двое погибли на поле боя, одного казнили по моему приказу. Я получил всё, на что претендовали они. А поскольку страшнее братоубийства только убийство родителей, то теперь Небо карает меня, послав мне лишь одного наследника, да и того негодного. И смеётся над моими попытками научить его уму-разуму.

— Они… ваши братья… хотели получить трон вашего величества себе?

— Конечно. Мы все хотели. Иначе мне не пришлось бы воевать.

— Но тогда, если б преуспели они, то это ваше величество погибли бы на поле боя или были б казнены. Можно сказать, что ваше величество защищались. Разве это такой страшный грех?

Ответом мне был взгляд, который я уже видела у Тайрена — удивление и снисходительная жалость одновременно. Впрочем, Тайрен уже давненько так на меня не глядел. Но в этот момент стало очень заметно, насколько отец и сын похожи.

— Не забивай тебе голову, — сказал император. — Это дела давно минувших дней. Тебя они не касаются.

Глава 16

Персик прекрасен и нежен весной — Ярко сверкают, сверкают цветы. Девушка, в дом ты вступаешь женой — Дом убираешь и горницу ты. Ши Цзин (I, I, 6)

— У старшей сестры очень мягкие волосы, — Усин отложила гребень. — Вот если бы они были подлиннее…

Я критически осматривала себя в зеркале. Кто ж возразит, что будь мои волосы подлиннее, было бы куда лучше. Но чего нет, того нет.

— Вот когда старшая сестра носила маленькую госпожу Лиутар, они были так хороши…

— Знаешь что, — перебила я, — а отрежь-ка ты их.

— Старшая сестра?

— Вот так, — я показала на середину шеи. — Всё равно раз они не станут длинными, какой смысл их отращивать? А на людях я так и так ношу парик.

— Но… — идея короткой стрижки укладывалась в голове Усин с явным трудом. — Сестра снова хочет принести их в жертву?

— Угу, — чтобы не тратить времени и сил на объяснения, кивнула я.

Она тут же понимающе кивнула, вышла и вернулась с рукодельной шкатулкой, где хранились и портновские ножницы. Стрижка прошла быстро — хоть Усин и не была парикмахером из моего мира, но в причёсках всё же кое-что понимала. Теперь моя голова выглядела куда аккуратнее. А если его величество спросит, то и для него сгодится то же объяснение. Жертва предкам, мол. Может, помогут.

Императора я ждала, как обычно, вечером. Я всё-таки старалась как-то разнообразить наши посиделки: рассказать какую-нибудь сказку моего мира, легенду или просто случай, казавшийся мне забавным, выслушать порой ставившее меня в тупик мнение о рассказанном, или сама просила рассказать мне что-нибудь, благо интерес к мифологии и истории всё же не считался таким уж неподходящим для женского ума. Во всяком случае, в ответ на такие просьбы Иочжун не кривил лицо так, как на просьбы просветить меня в делах государственных. Иногда это проводило к тому, что по его приказу ко мне приводили музыкантов, певцов или танцоров, которые исполняли песни и танцы, связанные с каким-нибудь историческим или мифологическим событием. Пожалуй, в этом мире есть все предпосылки для возникновения оперы и балета, думала я. Ролевые танцы уже есть, пение по ролям — тоже. Им просто надо немного расширить рамки, и готово.