Медь в драгоценной шкатулке

Однако уйти на это могло ещё не одно столетие. Я как-то спросила, почему, если в кукольном спектакле допускается наличие на сцене многих действующих лиц, то живые актёры выходят на сцену только поодиночке или парами? И услышала в ответ, что чернь не умеет чтить традиции. Традиции же, как я успела убедиться, здесь имеют статус второй религии.

На этот раз император явился несколько раньше обычного, едва только последняя остриженная прядь упала на пол. Я с улыбкой поднялась из-за туалетного столика, готовясь поприветствовать своего господина и повелителя… и запнулась, увидев его выражение лица. К тому же в этот раз он пришёл не один, и даже не с Каном Гуанли. То есть господин Кан при нём тоже был, но не один — позади толпилось ещё не меньше полудюжины евнухов.

— Соньши приветствует ваше величество, — справившись с удивлением и даже некоторым страхом — уж очень недружелюбным был вид у императора — сказала я.

— Скажи мне правду, — глядя на меня тяжёлым взглядом, проговорил Иочжун, — ты пишешь моему сыну?

— Нет, ваше величество, — удивилась я.

— Правду, Соньши.

— Я никогда не писала писем принцу Тайрену, — ни тогда — зачем писать тому, кто всё время рядом? — ни, тем более, сейчас. Иногда у меня мелькала такая мысль… Но я не могла придумать способа передать письмо, особенно если учесть, что Тайрена охраняют. Да и что бы я могла ему написать? Извини, мол, что так вышло?

Нет, как бы я ни скучала по моему принцу, как бы часто ни думала о нём, прошлое осталось в прошлом. Нет запрета взять себе женщину сына, но есть запрет взять себе женщину отца. Тайрен для меня потерян навсегда, и попытка связаться с ним, даже если она окажется удачной, лишь разбередит душу нам обоим.

— Лгунья!! — вдруг рявкнул император в полный голос, и я вздрогнула. — И ты ещё смеешь отрицать?

— Что отрицать, ваше величество?

— Мой сын словно взбесился несколько недель назад! Метался по всей крепости и молился о твоём здоровье, а потом вдруг успокоился. Он знал о твоей беременности, узнал и о выздоровлении. Откуда?

— Я не знаю, ваше величество.

— Ах, не знаешь, мерзавка? Ну, так я тебе скажу. Ты ему пишешь, а он пишет тебе.

— Возможно, ему кто-то пишет, но не я. Это может быть кто угодно.

— Никто больше не посмеет, — безапелляционным тоном отрезал его величество. — Так забыться могла только ты!

— Ваше величество принимает тень от лука в чаше за змею.

— В самом деле? — император прищурился. — А кто мне врал насчёт кольца?

— Кольца?

— Единственная память о твоих родителях, так? Наглая ложь! Это он тебе подарил, не правда ли? Потому ты и таскаешь эту медяшку, не снимая!

Я кинула взгляд на свою руку и инстинктивно сжала пальцы в кулак, опасаясь, что кольцо сорвут прямо сейчас. И этот жест окончательно вывел императора из себя.

— Шлюха! — багровея на глазах, заорал он. — Ты смеешь смотреть мне в глаза, когда у тебя на уме только он! Идёшь к своему императору, а сама только и думаешь, как отдаться другому, будто уличная девка! Не думал, что доживу до того дня, когда в моём дворце расцветёт гуев цвет!

— Ваше величество, — тихо попросил Кан Гуанли, — умоляю, смирите гнев.

Как ни странно, это подействовало. Император замолчал, отдуваясь, как после долгого бега. Остальные его сопровождающие стояли с каменными лицами. Я прикусила губу, потом подобрала юбку и встала на колени.

— Раз мнение вашего величества обо мне таково, я не смею спорить. Прошу ваше величество назначить наказание.

Император побагровел ещё больше, хотя это казалось невозможным. Открыл рот…

— Ваше величество! — вдруг пискнула Усин. И, прежде чем я успела её остановить, отважно бросилась вперёд, упала перед Иочжуном и уткнулась лицом в пол. — Госпожа никому не писала писем! Я всегда при ней, я бы знала!

— Ещё и слуг научила?! — его величество развернулся к сопровождающим. — Гоните сюда остальных.

Его повеление было немедленно выполнено, и всех моих слуг согнали в комнату, однако допрос, если его можно было так назвать, ничего не дал. Император расхаживал из угла в угол и сыпал проклятиями и ругательствами, а слуги, простёршись ниц и трясясь, как осиновые листья, твердили чистую правду: нет, они никому ничего не передавали. И ни разу не видели меня пишущей что-либо, кроме каллиграфических упражнений. Нет, нет, ваше величество, ничего они не знают!

— Обыскать тут всё! — император махнул рукой. — Если найдут хоть одну строчку…

Да ищите, хоть обыщитесь, угрюмо подумала я, глядя в пол. Даже те несчастные стихи Тайрена я после прошлого раза сожгла от греха подальше, заучив их предварительно наизусть. Опасность была лишь в том случае, если мне опять что-то подкинули, но слуги бдили и никого чужого не видели. Между тем пришедшие с императором евнухи действовали далеко не так аккуратно, как дядьки дворцового исправника. Они бесцеремонно вытряхивали содержимое ящиков, шкафчиков и шкатулок, дёргали занавеси и покрывала, бросали на пол подушки. Совали носы даже в стоящую на столике косметику и во многочисленные, по большей части холодные курильницы. Но искали тщательно, обыск затягивался, я стояла на начинавших ныть коленях, прислуга валялась на полу, император всё так же ходил туда-сюда, и его лицо постепенно возвращалось к нормальному цвету. И когда евнухи один за другим отрапортовали о том, что ничего не нашли, он в последний раз выдохнул, окинул меня и всю комнату мрачным взглядом и, больше ни сказав ни слова, вышел. До смерти хотелось бросить ему вслед, не забыл ли он поискать в моём платье, где тоже можно не так уж мало спрятать, но я сдержалась, решив не будить лиха. И когда последний из императорской свиты перешагнул порог и аккуратно закрыл за собой дверь, мои люди выпрямились со вздохами облегчения.

— Думаю, старшая сестра может не беспокоиться, — сказала Усин следующим утром. — Пока она ещё спала, приходил посланец из дворца Великого Превосходства и спрашивал о её самочувствии. Должно быть, его величество понял, что был жесток без причины.

— И что же сказали посланцу?

— Правду. Что сестра плакала от нанесённой ей несправедливой обиды.

Я поморщилась. Вот уж чего мне точно не хотелось, так это давить слезами, не важно, с каким результатом. Вчера вечером, когда слуги, хоть и выдохнули, но всё равно остались в тревоге, мне пришлось потратить некоторое время, чтобы их успокоить. Но оставшись наедине с Усин, я сама вдруг разревелась, как девчонка, и уже ей пришлось меня утешать. Сообрази я раньше, запретила бы говорить об этом, но что уж теперь, поезд ушёл. Никогда не любила ревнивцев и старалась не иметь с ними дела. Не нахожу в этом ничего приятного или возбуждающего. И вот приехали.

Но сейчас меня больше занимало другое. А именно — откуда Иочжун узнал про кольцо? О том, чей это подарок, знали я, Тайрен и Гюэ Кей, но этих двоих можно исключить сразу. Я тоже ни с кем никогда не откровенничала на этот счёт. Кто ещё мог знать?

Усин. Пусть я ей ничего не рассказывала, но она могла запомнить, что кольцо появилось у меня не сразу.

— Усин, ты когда-нибудь кому-нибудь рассказывала что-то про это кольцо?

— Про это? Нет, я… — Усин вдруг замерла с приоткрытым ртом.

— Что?

— Однажды сестра Ли спросила у меня, почему госпожа Соньши носит такую дешёвку? Ну, я и ответила, что это первый подарок его высочества, а не просто так медяшка какая-нибудь.

— А откуда ты узнала, что это первый подарок?

— Я слышала, как старшая сестра говорила об этом на дне рождения его высочества.

Да, точно, было дело, вспомнила я. Тайрен удивился, почему я до сих пор его ношу, пришлось объяснять. А рядом были ещё Кольхог и Мекси-Цу. Ну, Кольхог-то вряд ли могла послужить информатором, а вот принцесса… Кто знает, но многовато времени прошло.