Media Sapiens. Повесть о третьем сроке

Поначалу Зайцев держался молодцом. Он читал переданную ему через адвоката прессу, очень радовался бездействию властей и убеждался в правоте нашего сценария. Но, по мере того, как на него давили органы, прапор грустнел, а после той печальной съёмки так и вовсе начал упрашивать нас через Шварца «сделать что-нибудь». Наши устные заверения о благополучном для него исходе и печатные свидетельства того, что «люди властям не верят», больше не действовали. И к началу майских праздников он таки сделал заявление о том, что его подкупом и обманом принудили к даче ложных показаний два неизвестных подлеца. Поскольку официально его палату до съёмочной группы Восьмого канала никто не посещал, а мы с Вадимом в день означенных им переговоров находились в городе-герое Минске (чему, как понятно, имелись многие свидетели), то заявление прапора, с нашей лёгкой руки, превратилось в показания, «выбитые из него следователями». Отечественные и международные правозащитные организации возопили, СМИ это масштабировали, Интернет негодовал, а митинги переместились непосредственно к больнице с требованиями перевести Зайцева в международный госпиталь. На одном из наших внутренних собраний даже прозвучало предположение о том, что «ежели кого из митингующих у больницы случайно убьют, то народ просто разнесёт её по кирпичам». Но ввиду тройного кольца оцепления больницы и постоянно направленных на неё телекамер это так и осталось предположением. В целом, «Дело Зайцева» находилось в той точке, после которой скандал неминуемо сходит на убыль, несмотря на все искусственные подпорки. Зайцева готовили к суду, свободомыслящая общественность готовилась к тризне, по очередному отроку «от кровавой гэбни умученного». Моя структура готовилась пожинать плоды столь неожиданно успешного дела. В целом, все были довольны. За исключением Зайцева, конечно.

Второй горячей темой начала мая стал показ на том же Восьмом канале «документального» фильма «Реальные Боги из подвалов», снятого Аристархом по моему сценарию. Картина вышла настолько сочной и местами правдоподобной, что я даже пожалел о том, что так поздно обнаружил в себе талант сценариста.

За неделю до премьеры мы запустили точечную рекламную кампанию в своих СМИ, в которой «Реальные Боги» преподносились аудитории как материал, на основе которого был снят художественный фильм «Боги из подвалов», с успехом шедший на больших экранах. Реклама этого кино была везде – на биллбордах, в журналах, в Интернете, по Первому каналу, и, как следствие, количество посмотревших фильм в кинотеатрах было огромным. Фильм уже вошёл в пятёрку самых кассовых проектов года. Понятно, что человек, посмотревший фильм в кинотеатре, обязательно посмотрит по телевизору на «реальные события, лежащие в основе…». Было бы глупым, с нашей стороны, не сесть на хвост этой рекламной кометы со своим материалом.

Документальный фильм на следующий день после премьеры был выложен нами в Интернет. Там же был запущен слух о том, что «Реальных Богов» запретила официальная цензура, что дало повод аудитории рассуждать о провале национального проекта по борьбе с беспризорностью. Если в случае с прапором мы чуть не убили одного «зайца», то здесь прострелили навылет сразу двух. Во-первых – аудитории предъявили традиционного голема «борьбы за свободу слова», во-вторых – объяснили, в очередной раз, каким подлым образом власть перевирает действительность. Линия поведения для аудитории была любезно подсказана нашими «народными» аналитиками, коих в количестве огромном Генка Орлов расплодил в рунете: «Государство объявляет о значительных успехах в области национального проекта по борьбе с беспризорностью. Для народной поддержки этого утверждения финансируется фильм „Боги из подвалов“, рисующий розовую картинку страны Путина, в которой дети-бомжи стали олигархами, помогающими выбраться из подвалов таким же бездомным. Однако в реальности ничего в этом нацпроекте не сделано, что убедительно доказывает документальный фильм о жизни настоящих беспризорников – „Реальные Боги из подвалов“, запрещённый цензурой на следующий день после премьеры на Восьмом канале». Как и в «Деле Зайцева», основной ареной, на которую выплеснулся «гнев народный», стал Интернет, чья аудитория после подобных аналитических выкладок не могла сделать иного вывода о деятельности правительства, кроме как: «ни черта они не делают, наверняка проекты просрали, а деньги украли, раз фильмы запрещают».

Надо сказать, особенного общественного резонанса этот наш проект не вызвал, если не считать сумбурное выступление какого-то чиновника по культуре, заявившего, что никто «Реальных Богов» не запрещал и все это искусственно созданная истерия. В Администрации Президента поступили ещё умнее, признав, что «проблемы с беспризорностью ещё существуют, и фильм „Реальные Боги“ ещё раз убедительно доказал, что правительство не зря придало борьбе с беспризорностью статус национального проекта». Безусловно, супер-успехом наше кино назвать было сложно, но важнее было другое. Через неделю после его показа на Первом вышел документальный фильм о людях без чести и совести, «отщепенцев от славной плеяды отечественных кинематографистов», готовых снимать за деньги любые сюжеты. От детской порнографии до сцен убийств животных. В конце этого фильма было показано интервью с одним из таких режиссёров, якобы снятое скрытой камерой. В нём он рассказывал о том, как снимал каких-то актёров, загримированных под малолетних бомжей, в подвале, по заказу одной оппозиционной партии. Резюмируя материал, диктор недвусмысленно дал понять, что все это как-то странно напоминает показанный недавно на «одном из каналов якобы документальный фильм про детей-беспризорников». И это был ответ мне от «товарищей» из Комитета Третьего Срока. Этой наспех сляпанной шнягой они как бы дали понять, что приняли поданный нами мяч. И что в их силах ответить сильнее, да только с нас хватит и ответа таким фуфлом. Знаете, как два конкурирующих писателя играют друг с другом, оставляя в своих книгах маячки – подъебки, понятные лишь им обоим да узкой группе поклонников, следящих за творчеством этих людей и всем, что их окружает. То же чувство испытал и я. Мой проект увидели, подъебку с бомжами отметили и удостоили пусть пренебрежительным, но ответом. И это ощущение было дороже денег, карьеры и статусов. Это было чувство признания моей профессиональной состоятельности. И это означало, что игра началась. Пусть пока не на равных, но это было всего лишь началом.

Третьей темой, которая ещё только разгоралась, был грядущий банковский кризис. Начавшись с банального side-проекта, решающего локальную задачу атаки на банк «Зевс», мешающий Никитосу получить контроль над нужным ему заводом, она переросла в нечто большее. После столь удачно инспирированной Сашкой паники в Интернете я подключил Генку Орлова с его студентами, которые организовывали ежедневные «флеш-мобы» перед отделениями «Зевса» с требованием вернуть деньги вкладчикам. Увидев, как быстро паника распространяется, я решил, что неплохо было бы придать акции более масштабный характер. На следующий день после встречи с Угольниковым орловские «интернет-рысаки» стали бить копытом также и у центрального офиса «Альфа-банка», что-таки убедило Костю Угольникова написать у себя в «Коммерсанте» отличную статью – «Банковский кризис 2007. Уроки прошлого, которые никого не учат». В статье профессионально расписывалась связь кризиса 1998 года с нынешними событиями, давалась оценка финансового состояния банков первой десятки и был сделан шокирующий вывод – неминуемое банкротство двух банков из «Десятки» – «Зевса» и «Альфы» повлечёт за собой коллапс всей системы. Некоторые из официальных СМИ показали съёмки толп народа у офисов вышеозначенных банков, один из таких репортажей попал в новости на Первый канал, а дальше всё стало развиваться по принципу «бабки с солью».

Одна бабка сказала другой, что соль скоро подорожает. Другая рассказала третьей, третья – четвёртой и т д. Вечером все бабки скупили соль, и на следующий день она реально подорожала. Так получилось и в нашей ситуации. Только, в отличие от притчи, роль второй бабки исполнил глупый журналист, а третьей – остальные СМИ. И вот теперь мы с нетерпением ждали неизбежного подорожания соли/финансового кризиса. Под организацию более мощных выступлений общественности и журналистов Вербицкий выделил дополнительные бюджеты, и теперь мы всерьёз обсуждали последствия банковского краха для политической обстановки в стране.

Мы с Вадимом сидим в кабинете Вербицкого на шестом этаже офисного здания, принадлежащего фонду «Гражданское общество», возглавляет который Аркадий Яковлевич, собственной персоной. За последние три недели появляюсь я в этом кабинете уже раз десятый. Из чего сделал вывод, что Вербицкий, подобно монархам прошлого, приглашает подчинённых в свой офис только в знак особой благодарности, поэтому каждый мой визит сюда совпадает с успешно реализованным проектом. (За три месяца с начала работы, когда дела у нас шли неважно, я был тут раза два или три. В основном на разборе полётов.)

Мы сидим за роскошным столом для переговоров, напротив друг друга, а Вербицкий ходит по кабинету и рассказывает о своей поездке в Лондон, о том, насколько положительную реакцию вызвали в «тех кругах» наши последние дела, и о том, что значат наши победы для будущего страны. Причём фразу «в тех кругах» он произносит с пониженной интонацией, тогда как «будущее страны» звучит в его устах, как стихи Маяковского. Что-то вроде:

Будущее

СТРА-

НЫ!

Он даже останавливается, для придания своей речи вящей торжественности.

Что же, не знаю как для страны, а для меня последние успехи имели колоссальное значение. Во-первых, Вербицкий стал воспринимать меня чуть ли не героем отечественной медиа. Ввёл в ближний круг, намекал на скорый совместный визит в Лондон, а однажды даже пригласил на семейный ужин в «Царской охоте». Во-вторых, в глазах Вадима и его непосредственных подчинённых я стал кем-то вроде гуру. На собраниях люди внимали моим речам подобно откровениям Дельфийского оракула (я даже перестал выступать на собраниях в состоянии похмелья, дабы особо ретивые из них не поспешили воплотить в жизнь какую-нибудь совсем уж сюрреалистическую из моих задумок). Некоторые молодые сотрудники копировали мои жесты и манеру говорить. Что мне, безусловно, импонировало. В-третьих, нам существенно увеличили финансирование.

Пока Вербицкий рассказывает, мы сидим и занимаемся обычными для такой ситуации делами: Вадим рассматривает собственные ногти, а я – стены кабинета. Вербицкий, увлечённый собственной речью, не обращает на нас никакого внимания. Как всякий человек, испытывающий страсть к ораторству, но оратором так и не ставший, Аркадий Яковлевич использует любую возможность, чтобы превратить свой кабинет в трибуну. Малочисленность аудитории его не смущает. Вероятно, в эти моменты он представляет себе, что вместо нас двоих перед ним сидит несколько сотен слушателей, замерших в благоговейном трепете. Смотря, как увлечённо Вербицкий ораторствует, я спрашиваю себя, тренируется ли он в одиночестве? Мне представилось, как Вербицкий подходит к картине, занимающей всё свободное пространство стены между книжным шкафом и окном, встаёт перед ней и что-то долго вещает, попеременно всматриваясь в каждое из лиц. Лиц было шесть штук – три в верхней части полотна, три в нижней.

Когда я увидел картину в первый раз, я подумал, что это подлинник Уорхолла. Действительно – лики Джона Леннона в типичных круглых очках, написанные розовой, голубой и оранжевой краской, смотрелись очень аутентично. Но, присмотревшись к ней однажды внимательнее, я понял, что изображения на картине чередуются: одни действительно являются лицами Леннона, а другие – лишь ловко стилизованными под Леннона лицами Михаила Ходорковского. Также в круглых очках. В углу полотна чётким типографским шрифтом было написано: