Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26

— Вы правда хотите узнать?

— Разумеется!

— Что вы делаете в воскресенье?

— Да ничего особенного…

— Тогда предлагаю кое-куда съездить. Форма одежды спортивная. Я позвоню в субботу вечером!

* * *

Екатерининский, или Катькин, садик, как называют в народе сквер перед Александринским театром, когда-то был одним из любимейших мест Аллы. Маленький, но уютный, он является частью ансамбля площади Островского. Рядом — здание Публичной библиотеки, по центру — красивейший фасад театра с колоннами и скульптурами. Весной сад наполняется тонким запахом сирени, кусты которой посажены по всему периметру. Сейчас он выглядел безрадостно, и громада памятника Екатерине Великой работы скульпторов Чижова, Опекушина и Грима доминировала над окружением, не облагороженная зеленью и пышным цветением. Алла знала каждое здание в районе Невского проспекта, хотя жила здесь сравнительно недавно. Ее детство и юность прошли в одном из спальных районов, но несколько лет назад Алла унаследовала от родственницы квартиру в доме на улице Марата. С тех пор в Катькином саду она частенько проводила время, сидя на скамеечке и размышляя над каким-нибудь делом. Или просто о жизни. С некоторых пор это место для Аллы было омрачено тем, что здесь произошел ее последний перед расставанием разговор с Михаилом. Она высказала ему все, что думала, положив конец ставшим мучительными отношениям… Но Анна Иродова назначила встречу именно тут. Сидеть на скамейке было холодно — хорошо хоть вечер выдался ясный, — поэтому Алла медленно обходила памятник, глазея по сторонам. Влюбленные парочки обычно встречались здесь перед тем, как идти в театр. И время как раз подходящее, дело к семи часам…

— Извините, я опоздала! — Телеведущая быстрым шагом приближалась со стороны театра.

— Все нормально, я недавно подошла, — успокоила женщину Алла. — Вам отдали тело Юли?

— Да, спасибо. А вещи ее вам еще нужны?

— Какие вещи? — удивилась Алла.

— Видите ли, пропали Юлины серьги. Очень дорогие, семейная реликвия — от прабабушки достались.

— Неужели? — пробормотала Алла. — А вы уверены, что ваша дочь была в них в тот день?

— Она их не снимала, разве что на ночь.

— Я читала отчет, и там ничего не говорилось о серьгах… Обязательно проверю! Между прочим, денег и телефона при ней тоже не нашли, и мы пришли к выводу, что Юлю ограбили.

— На самом деле я не об этом хотела поговорить, — сказала Анна. — Вы спрашивали о мужчинах, с которыми общалась Юля, об одноклассниках и учителях.

— Мы побеседовали со всеми, — кивнула Алла. — Преподаватели добровольно согласились пройти тест ДНК на совместимость с… плодом, ждем результатов. — Алла едва не выговорила слово «ребенок», но в последний момент спохватилась и заменила его нейтральным словом «плод». Матери лучше не думать о нем как о живом существе, которое, при благоприятных обстоятельствах, могло появиться на свет через несколько месяцев.

— Вы ведь говорили только с мужчинами, верно? — уточнила Анна. — Видите ли, я обычно расплачивалась с Юлиными репетиторами в конце месяца. Какое-то время мне, понятное дело, было не до этого, да и они проявили понимание, не стали требовать оплаты. Я не люблю оставаться в должниках, а потому на днях перечислила деньги и со всеми рассчиталась. Но Юлина репетиторша по русскому языку позвонила и сказала, что я должна ей только за два занятия, потому что два других Юля пропустила.

— А почему учительница не позвонила вам и не сообщила, что ученица не пришла?

— По ее словам, Юля предупредила заранее. Понимаете, она ведь девочка взрослая, и Галина Степановна склонна… вернее, была склонна верить ей на слово. — Алла понимала, как тяжело Иродовой свыкнуться с мыслью о том, что дочки больше нет, и говорить о ней в прошедшем времени. — Галина Степановна сказала, что в первый раз Юля ходила к врачу якобы со мной, а во второй — ее задержали после школы, чтобы переписать контрольную. Я ничего не знаю о походе к доктору, и никаких контрольных Юля не переписывала, она училась только на «хорошо» и «отлично». В последние несколько месяцев учителя отмечали, что ее активность на занятиях снизилась, она растеряла часть энтузиазма к учебе, но ни одной двойки она домой не приносила, ведь я регулярно проверяла дневник!

— Ну знаете, дети умеют скрывать от родителей неприятные факты!

— Я лично позвонила классной руководительнице и поинтересовалась, остались ли у Юли долги. Она вообще не поняла, о чем речь!

— Получается, Юля соврала репетитору?

— Да, но зачем?

— Чтобы получить в свое распоряжение несколько часов свободного времени.

— Вы думаете, в эти часы она встречалась с… с тем мужчиной?

— Анна Трофимовна, вы сами говорите, что Юлин день подчинялся строгому расписанию. Значит, она не имела времени видеться с кем-то, кто в этот распорядок не вписывался, так?

Иродова молча кивнула.

— Жаль, что Юлин телефон пропал, там могла быть важная информация!

Собеседница вдруг встрепенулась.

— Слушайте, а ведь информация о ее звонках и сообщениях есть в Интернете! Однажды у меня сдох телефон, и я чуть с ума не сошла, восстанавливая его память. Вот тогда-то Юля и сказала, что нужно держать все в каком-то «облаке»… Понятия не имею, как это делается, но она знала.

— Можем мы забрать компьютер вашей дочери?

— Конечно, присылайте своих людей ко мне на работу — я завтра возьму его с собой. Моя дочь пользовалась ноутбуком только для учебы — печатала доклады, делала презентации. А остальную информацию она хранила в телефоне.

— Наши техники разберутся, — заверила ее Алла, кляня себя за то, что до сих пор не занялась этим вопросом. Конечно же, в наш электронный век все, что только можно узнать о человеке, есть в гаджетах. Белкин изучил социальные сети, в которых была зарегистрирована девочка, и никакой полезной информации не нашел. Юля оказалась не из тех подростков, вся жизнь которых проходит в сети: она имела странички только «вКонтакте», даже на «Фейсбуке» не засветилась. Несколько альбомов с фотографиями, фильмы, любимые книги, поздравления с праздниками от друзей и виртуальных знакомых — вот, в сущности, и все, что удалось обнаружить. Возможно, с данными из телефона повезет больше?

* * *

— Дамир, как у нас дела с допросами потерпевших из приюта? — спросила Алла, едва войдя в кабинет, где уже ожидали трое оперов.

— Закончены, Алла Гурьевна. Показания задокументированы, нет ни малейших оснований сомневаться в виновности Лапиной. Остается поболтать с усыновителями, чьи имена она назвала. Охранник тоже сознался, валит все на директрису.

— Неудивительно! — усмехнулась Алла. — Отделается легким испугом, ведь он, скорее всего, к сделкам с продажей детей отношения не имел?

— Похоже на то. Хотя он не мог не понимать, что творится прямо у него под носом!

— Это недоказуемо. Лучше скажите, есть ли что-то, о чем я пока не знаю?

— Я поболтал с Анной Расуловой. Она, кажется, знала Яну Четыркину лучше других.

— По словам Лапиной, Четыркина предпочитала не распространяться о личной жизни и не сообщала о себе ничего сверх той информации, какая требовалась для попадания в приют.

— Это так, но Яна частенько болтала с Анной… кстати, Анна из тех немногих девушек, кто не хотел отдавать ребенка на усыновление. Она тянула время, не говорила Лапиной ни да, ни нет в надежде на то, что в роддоме, среди других людей, найдет понимание. Правда, как и остальным, идти ей было некуда, но она надеялась…

— На что?

— Наверное, на какое-нибудь чудо, — пожал плечами Дамир. — И оно явилось — в нашем лице!

— Не уверена, — хмыкнула Алла, — в том, что мы сумеем что-нибудь сделать для этих женщин. Что касается возвращения детей, проданных усыновителям, вы должны понимать, что с этим будут разбираться органы опеки и суд. Матерям придется доказывать, что на самом деле они не желали расставаться со своими чадами… Что по большей части неправда, если верить Лапиной. Анна сообщила что-нибудь интересное о Яне?