Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Я голоден, — объявил Антон, водружая провизию на стол и принимаясь ее распаковывать. — Присоединишься?
Каримов молча кивнул, не сводя голодного взгляда с коробочек и кульков. Несколько минут оба сосредоточенно ели.
— Зачем ты сбежал? — спросил Шеин, решив, что дал гастарбайтеру достаточно времени.
Тот едва не поперхнулся при звуке его голоса.
— Откуда сбежал, начальник? — попытался прикинуться дурачком Каримов. — Когда?
— После пожара в доме у свого работодателя Дремина, — спокойно пояснил Антон.
— Я… я ничего не делай! — ответил он, с трудом сглатывая кусок и вытирая рот
— Ну не знаю, не знаю… Человек погиб, а ты с друзьями был на месте преступления!
— С какими друзьями, начальник? Нету никакие друзья, я один, совсем один…
— То есть ты один убил гражданина Дремина, после чего поджег его дом и сбежал? Так и запишем.
— Убил? — выпучил глаза Каримов, подпрыгнув на стуле. — Кого убил? Я никто не убил, клянусь, начальник! Я только работал, утро-вечер, ничего не видел!
— Может, ты ничего и не видел, только вот тебя видели на месте преступления, гражданин Каримов! И двух твоих товарищей. Они сейчас в соседней комнате сидят, и все зависит от того, кто первый заговорит. Как ты понимаешь, нам достаточно одного, двое других сядут за предумышленное убийство по предварительному сговору.
— Сядут? За что — сядут?! Мы ничего не делай!
— А, так все-таки «мы»?
— Мы не убивай хозяин, начальник, честно! Он хорошо платить, мы хорошо работать! Не убивай, начальник, не убивай!
— Ну тогда рассказывай, как все было, — милостиво согласился Шеин. На самом деле приятели Азамджона до сих пор находились в бегах — очевидно, рабочие разделились, решив, что так безопаснее. Рано или поздно их найдут, только вот времени ждать нет, потому придется колоть того, кто попался.
— Что рассказывать? — нервно облизнув губы, спросил Каримов.
— Все, что случилось в ту ночь, когда погиб главбух.
— Глав… кто?
— Хозяин ваш. Имей в виду, Азамджон, я все знаю, мне нужно только твое признание.
— Я не убивай!
— Тогда кто?
— Я не знай…
— Рассказывай.
Таджик покрутил головой, будто бы в поисках помощи со стороны, но в комнате, помимо них двоих, никого не было. С тяжелым вздохом он отложил недоеденный сэндвич и приступил к рассказу, постоянно запинаясь, вспоминая русские слова.
— Мы пойти спать. В десять часов — ничего не видно, темно. Делай крыша целый день — крутая, тяжело.
— Вы спали в доме, все четверо?
— Хозяин только — в доме. Мы — в сарай. Специально для нас строй, для рабочий.
Шеин вспомнил документы пожарного инспектора с детальной зарисовкой построек на участке Дремина. Действительно, там было подсобное помещение, отстоящее от главного здания метров на двадцать, у забора. За забором находился подлесок, за которым располагалась основная часть дачного поселка. Дремин отхватил себе местечко у воды. Жаль, не успел воспользоваться.
— Дальше! — потребовал Антон.
— Ночь я хотеть туалет. Хозяйский — нельзя, идти кусты.
— Ты захотел отлить и пошел в кусты, — кивнул Шеин. — Как далеко от дома?
— Не далеко. Слушай — машина едет.
— Ты услышал звук подъезжающей машины?
— Да.
— Она к дому подъехала?
Азамджон энергично закивал.
— Человек выходи. Я сиди в кустах — страшно.
— Почему ты испугался?
— Тот день тепло, семнадцать градус. А человек — кожаный
перчатка!— Мужик носил перчатки, ясно.
— Кто в зимняя перчатка весна, а?
— Ты все верно говоришь. Что он сделал, тот мужик?
— Вытаскивай из ба… бог…
— Из багажника?
— Да, из багашник большой… такой большой… штука… — Азамджон широко развел руки, показывая размер того, что незнакомец вытащил из багажника машины. — Для газ.
— Газовый баллон?
— Да. Он положи ба… лон на земля, снова машина иди. Нехорошо — я понимай. Он какой-то плохо задумай… Ну, я надевай штаны и в сарай — говори Бободжон и Ерали.
— Почему хозяина не предупредил?
Вопрос Шеина остался без ответа, таджик только опустил глаза, делая вид, что разглядывает собственные руки, лежащие на столе.
— Ты рассказал друзьям, ладно, — подытожил Антон. — И что вы сделали?
— Уйти. Через дыра в забор. Чтобы тот, который с машина, не видал.
— А дальше?
— В лес сиди, жди. Потом — ба-бах, ба-бах!
— Вы услышали взрыв?
Азамджон закивал.
— Очень громко! Дом — огонь, сильно гори…
— Ты видел, как тот человек выходил из дома?
— Видел. Он выходи — через два минута взрыв. Он бежать, быстро-быстро! Голова руками, вот так, — и Каримов прикрыл голову обеими руками, словно защищаясь от опасности сверху.
— Что вы сделали после того, как тот человек ушел?
— Быстро беги, к дорога. В город иди…
— Ты хорошо того мужика запомнил?
Каримов пожал плечами.
— Лучше, чтобы запомнил, — предупредил Шеин, грозно сдвинув брови и нависая над допрашиваемым. — Сейчас сюда придет художник, опишешь ему внешность. Подробно, ясно? Смотри, я проверю!
Глядя на опера снизу вверх, Азамджон Каримов съежился, словно пытаясь раствориться в воздухе, чтобы избежать дальнейшего общения с сердитым оперуполномоченным. Он об этом не просил. Он всего лишь работал не покладая рук, чтобы прокормить семью за тысячи километров отсюда. Он добровольно согласился на то, чтобы жить в чуждой, зачастую откровенно враждебной среде, на плохую пищу и отсутствие самого необходимого. И уж точно не планировал вляпаться в историю с преступлением!
Антон сочувствовал Азамджону, но размышлять о судьбах иностранных рабочих не входило в сферу его деятельности. В сферу его деятельности входило расследование убийства и поджога, что, в свою очередь, могло вывести на другое убийство. По крайней мере, он на это надеялся.
Алла через стекло разглядывала сидящую в комнате для допросов женщину. Такая комната в главном следственном управлении была единственной, и Алла «выбила» ее специально для разговора с Дарьей Гальпериной: ей хотелось как следует подготовиться, уловить настроение невестки Гальперина и, чего уж греха таить, заставить ее нервничать. По распоряжению Аллы Дарью задержали без объяснения причин. Ей пришлось приехать прямо из «ОртоДента», поэтому на Дарье был деловой костюм (очевидно, из какой-нибудь коллекции, ведь к моде, как выяснилось, невестка Гальперина питала страсть). Алла пыталась уловить в ней признаки волнения. Если принять во внимание то, что любой человек чувствует себя неуютно, когда его насильно вырывают из привычной среды и доставляют на допрос, Дарья не выглядела напуганной — разве что раздраженной.