Медицинский триллер. Компиляция. Книги 1-22

— Ее ведь не убили? Ведь не убили, правда?

Сьюзан внезапно ужаснула мысль, что смерть подруги могла быть делом человеческих рук.

— Ну что вы! Мы нисколько не сомневаемся, что эта девушка умерла естественной смертью. — Такая уверенность была странной и, мягко говоря, не оправданной фактами, но Сьюзан не следовало этого знать.

Закрыв дверь, Сьюзан бросила взгляд на пришедшую за день почту. Похоже, что большую ее часть составляли счета. Когда Сьюзан нагнулась, чтобы подобрать их с пола, ее затошнило. Стремясь сохранить равновесие, она закрыла глаза и какое-то время простояла, прислонясь к дверному косяку. Почту она машинально положила на столик справа и мгновенно забыла о ней. Затем, почти ничего не видя перед собой, Сьюзан кое-как добрела до кровати.

Она даже не заметила мигания автоответчика, сообщавшего, что в ее отсутствие ей кто-то звонил.

Хартман добрался до дому лишь к семи вечера. Но все равно было еще слишком рано — и это несмотря на то, что он добирался полтора часа, что черт знает сколько миль его автомобиль двигался по шоссе со скоростью черепахи, что за это время его трижды подсекали неандертальцы в огромных сверхдорогих тачках, что… Марк Хартман терпеть не мог свою работу и ненавидел сидеть за рулем, а тот факт, что в последние полчаса ему настоятельно требовалось облегчиться, окончательно довел его до бешенства.

И в восемь, и в девять, и в десять было бы очень рано.

— Марк? Это ты?

Нелепый вопрос донесся до него сверху, едва он закрыл за собой входную дверь.

Нет.

Пока Аннетт спускалась по лестнице, он успел снять пальто и повесить его в прихожей. Ну конечно, она приоделась и накрасилась. Хартман сразу понял, что все это значит. Поэтому он был готов и к следующему вопросу:

— Ты… ведь ты не забыл?

— Конечно не забыл. — Хартман изобразил на лице жалкое подобие улыбки, которое не произвело на Аннетт никакого впечатления. — Прости, что припоздал. Знаешь, завал работы, и потом, жуткие пробки, черт бы их побрал…

— Не выражайся, Марк! — упрекнула она его, не отворачиваясь от зеркала и продолжая прихорашиваться. Эти ее слова убили всю его ложь, будто острым скальпелем вскрыв давний нарыв. Затем она добавила: — Ты бы поспешил. Мама с папой будут с минуты на минуту.

А он-то ломал голову, кто бы это мог пожаловать к ним на ужин! Но слова жены не развеяли его мрачного настроения. Он ничего не ответил Аннетт и поплелся наверх, в спальню, а голос жены за спиной продолжал подстегивать его: «Пошевеливайся, дорогой».

Он медленно разделся и потом долго стоял под душем, методично натирая мылом живот и пытаясь ответить на множество возникавших в его голове вопросов — в том числе на главный из них: «Когда я начал ее ненавидеть?»

Вопрос о том, когда он перестал ее любить, Хартман не задавал себе уже давно — с тех пор, как понял, что, в сущности, вообще ее не любил. Это была не любовь, а простое увлечение, которое он принял за самое прекрасное из человеческих чувств, решив, что Аннетт и есть женщина его мечты. На деле все было куда прозаичнее: он запал на ее вздернутый носик… и ее деньги.

При воспоминании о вздернутом носе Аннетт Хартман почувствовал, как по его спине побежали мурашки.

Увлечение, принятое за настоящее чувство, оказалось достаточно долгим, чтобы он стал мужем Аннетт и отцом маленькой девочки, а затем и сына. Между тем привязанность к жене, некогда огромная, как море, постепенно таяла — море превратилось сначала в озеро, потом в маленькую лужицу и наконец пересохло совсем. Отчуждение сменилось неприязнью, которая медленно, но верно перерастала в откровенную ненависть.

Хартман выключил воду и вышел из ванной. Он забыл взять полотенце, и теперь ему пришлось идти босиком по виниловому полу, оставляя за собой мокрые следы. Он знал, что это рассердит Аннетт и, возможно, станет поводом для очередной ссоры. Но это еще не причина вытирать за собой пол.

Ненавидит ли она его? Этот вопрос уже который месяц продолжал оставаться без ответа. Конечно, она его давно не любит, однако он не мог сказать с уверенностью, обратилась ли ее былая любовь в свою противоположность. Они ссорились все чаще и по все более смешным поводам, но их размолвки еще не перешли ту грань, за которой наступает последнее и окончательное выяснение отношений. Поэтому он мог лишь подозревать, что чувства жены аналогичны его собственным. И все же умом Хартман понимал, что подозревать в такой ситуации лучше, чем знать наверняка. Все это действовало ему на нервы и непрестанно разъедало душу, оставляя открытые раны и ощущение болезненной неудовлетворенности.

Ни чистых носков, ни трусов! Прачке платят за то, чтобы она стирала и гладила вещи, а не рассовывала их черт знает по каким углам! У Аннетт же, естественно, проконтролировать ее, как всегда, не было времени. Хартман с раздражением отыскал и надел грязное белье. Хорошо еще, что нашлись чистая рубашка и домашние брюки. Тесть всегда заявлялся в пиджаке и при галстуке, но он, Марк Хартман, не станет рабом социальных условностей в собственном доме! Он с вызовом оставил воротник рубашки незастегнутым, натянув поверх нее легкий шерстяной свитер.

…А что если она его ненавидит? Что если она и в самом деле его ненавидит?..

Что если она оставит его, вынудит его оставить ее?..

Последствия будут такими…

От одной только мысли об этом мозг Хартмана съеживался и выворачивался наизнанку. Лишь нечеловеческим усилием воли ему удавалось отогнать ее от себя.

Ну и что с того, что с любовью покончено? Хартман прекрасно понимал, что брак — это нечто намного большее, чем голые эмоции. Конечно, его брак с Аннетт давно превратился в запутанный клубок сожалений, разочарований…

Нет!

Хартман сделал резкое движение, и расческа, которую он держал в руке, пролетела через всю комнату и стукнулась о дверцу шкафа. Бессмысленный жест, зримый символ его бессмысленной жизни.

Кого он обманывает? В их браке нет взаимозависимостей — только зависимость. Он зависит от Аннетт. От Аннетт, дочери судьи Верховного суда; Аннетт, преуспевающего молодого адвоката; Аннетт, зарабатывающей втрое больше его; Аннетт, свободно распоряжающейся деньгами из попечительского фонда своего деда; Аннетт, которой принадлежит большая часть их имущества и которая обеспечивает его существование.

Хартман продолжал стоять, словно окаменев, прислушиваясь к своему дыханию и пытаясь подавить панику, которая поднялась в его душе при мысли о том, насколько он зависит от жены. Зависит или нуждается? Его жизнь пойдет под откос, если Аннетт надумает вдруг со всем этим покончить, — не из-за того, что он когда-то получил от нее, а как раз из-за того, что не получил.

— Марк? Мне кажется, они приехали. — Голос жены звучал откуда-то издалека — у Хартманов был большой дом. Затем так же издалека раздались радостные возгласы детей, встречавших дедушку с бабушкой.