Медленно схожу с ума
Шрифт:
— Понимаю.
— Да это я не тебе.
— Он все равно не услышит. А я — понимаю!
— Сначала я говорю, что совершенно не употребляю. Потом говорю, что иногда, в хорошей компании… Потом я пью одну за одной и не пьянею… Они называют меня сестренкой, а? У меня прямо кровь в жилах леденеет! Я хочу сказать, что сестренки и братки бывают у гомосеков, лесбиянок и митьков — да упаси меня Бог! Сказать-то я хочу — да уже не могу. Только думать и могу — прям какое-то Му-Му…
— А чего тебе митьки сделали?
— Их уже никто не трогает — а они всё прикидываются и прикидываются! На чудачестве жирок копят — ну не гадость? Наемные юродивые — разве не погано? Идею говнюки извращают…
— Можно остаться талантливым любителем, заработать кучу денег, славу какую-то поиметь… А есть второй путь: становиться настоящим
— Я понимаю, это все так и есть. Но я знаю, что есть и другое. То есть этот выбор — не для меня: не нравится мне ни первое, ни второе. Первое — это когда тебя лелеют народные массы и не любят коллеги. Второе… Вот я слышала (то есть не я это придумала, понимаете?): скромность — худший вид гордыни. Вот во втором пути как раз что-то такое. Я хороший писатель, но не для всех, и — никогда не буду хороший для всех. Но разве стремление — грех? Чтобы тебя понимало как можно больше людей и коллеги при этом — может и не шибко бы любили, но хоть уважали за умение работать. Любви никогда не бывает слишком много. Трудно усидеть между двумя стульями — но можно ведь и постоять… Я быть может бред несу — у вас в этом мире больше опыта, но я вот так чувствую сейчас — что у меня еще есть силы вообще на эти стулья не садиться. А потом, возможно, меня подкосит, — и тогда я вынуждена буду плюхнуться. Либо на первый, либо на второй, а может — просто жопой на асфальт. Я не хочу планировать это заранее, понимаете? Это как: а какого мужчину я полюблю в следующий раз? А вот какого: высоченного блондина с голубыми глазами! Я не знаю, кого полюблю — может он будет маленький, с брюшком и алкоголик. Главное — чтобы я его действительно любила…
— Однако размах у вас, Лялечка…
— Простите, ради Бога. Скромность действительно не входит в список моих пороков….
— Нет-нет-нет! Это — не карма! Это — месть в черном теле содержимой интуиции, это страх непонимания, это жажда широкой нормальности, это комплекс гадкого утенка, это яд нормализованной фальши, это безотцовщина без конца и без края, это ужас первых морщин… Не поливайте мне крылья клеем!
— Это не клей…
— Да? Тогда поливайте, поливайте!
— Все эти творческие работнички такие щепетильные в мелочах — и совершенно слепые на главное. Они запутались в своих словах, нотах и красках. По жизни художество разводят, а простое в упор не видят. Правде не то что не верят — они её просто не воспринимают. Обманывать их было бы сущим удовольствием, когда бы не было так противно — они ведь прямо дети! И я в вечных матерях… Упаси Бог с товарищем по тупому перу да без выкрутас! Их всех волнует по-настоящему только одно: насколько они талантливы. Очень? Или слегка? Или я вообще гений? А меня совсем другое волнует: я ему нравлюсь или нет? Он мне друг или как? Мне — а не моим чертовым нетленкам! Они ж ненавидят прямо грязную природу, им же лесопарк нужен с пивными ларьками на каждом углу… Смотрю на такого и думаю: блин, что он ощутит (они ж все ощущалища!), если я сейчас брякну: «Слушай, давай лучше потрахаемся, что ли… Или за водкой еще сходим и потрахаемся в душе с теми, с кем хочется, а? У меня мозги устали от восхищения мощью твоего интеллекта! Меня твой ум совсем не греет, совсем!» Я знаю, что говорю — у меня муж был художник, краски ему в жопу!
— Началось…
— Чего это она?
— Творческий полет. Плюс а вдруг кто-нибудь ей поверит? Завтра придет домой, отоспится, и всё это цинично зафиксирует в трех экземплярах… В жизни не видел бабы холодней. Прямо автомат! Асфальтовый каток.
— А в смысле…
— Не пробовал, не тянет. Но подозреваю, что она даже когда трахается, думает: как я потом всё это пронзительно опишу!
— Ужас…
— Н-да… Хотелось бы нашей весталке быть тем, что она пишет, да вот не дано…
— Чего это мне не дано?
— Тебе, Лялечка, всё дано! Это одной знакомой нашей — не всё. Мы вот вспоминаем, чужому горю сочувствуем…
— Сочувствие — это хорошо. Я ей тоже сочувствую. Так и скажите: Лялечка тебе состраждет, будет чего не дано — приходи кофеек пить, может сыщем и сами возьмем, хоша и не дадено…
— Так и скажем!
— Мне ведь тоже не всё дано — а я вот как огурчик! Так ей и передайте — типа радуйся, что вообще хоть что-то дано! Жадность нас губит…
— Так и передадим!
— Вот и чудненько. Вы её не обижайте, знакомую
вашу… Женщина ведь не сосуд греха — она просто сосуд: чего нальешь, то и пьешь… Вчерась мне снился эротический сон. Я рожала — а ты, ангелочек, принимал у меня роды… Очень было эротично!— А кто родился — мальчик, девочка?
— Ганс Христиан Андерсен, представляешь? Я глянула — и прямо обалдела! Страшненький такой, сморщенный — а уже Ганс Христиан… Стихи вот мне написал скрюченной ручонкой, прямо на пеленках так и написал…
Прошелестел идеал Ангельскими крылами… Под ноги взгляд упал — Не оторвать — пропал! На руки взял кота, Под руку — том ума… Усиками крота Пощекотала тьма. Не был ли был ли здесь? Тут ли порол муру? Трудно лелеять спесь — Мертвый почти к утру… Прошелестел — пропал. Даже не помню слов. Градусами углов В острие закопал… Ведаешь ты язык — И не один, увы! Лепет мой безъязык, Как поцелуй пиалы.— А я животных не люблю! Я с ними сосуществую, пока не оборзеют. Я лучше пьянице нищему подам, чем избалованной киске буду «Вискас» покупать. Не хочешь супчику — ну и отвали! Они о братьях меньших заботятся — а рядом старшие братья нефиг делать загибаются! «Мы ответственны за тех, кого мы приручили!» Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Каждый день миллионы народу друг дружку приручают и не ответственны ни хрена! В Африке блин дети голодают!
— Я понял: это стори про фальшивый гуманизм…
— Про безопасный. Заботиться о животных — безопасно, это верняк голимый, понимаешь?
— Слушай, а чего ты такой умный, а? Я тебя прямо боюсь…
— Я тебя — тоже.
— За это надо выпить, это не каждый день!
— И ничего не пошло! Любовь и острые кости между ними — это же античная трагедия прямо! У людей горе — люди в полном перпендикуляре! А вы над чужой бедой насмехаетеся… Им так одиноко и страшно… Это как Тристан и Изольда — и острый меч со всех сторон! Их души рвутся друг к другу — а несуразные тела торчат препоной, как носы при поцелуе! Боже, спаси их! Округли их углы! Они же наверное все глаза там выплакали…
— Кто дал Ляльке водки, гады? Ей уже всех жалко!
— Клевета! Некоторых мне жалко только после их смерти. Вовчик, это я про тебя говорю.
— За что?
— А чтобы не щипался — у меня что, задница безразмерная? Всего ничего задницы осталося: один отщипнет, другой… А на чем сидеть, а?
— Ты пытаешься убежать от реальности — но это не выход. Она всегда догоняет.
— Вот пусть и догоняет меня всегда — чтобы жизнь сахаром не казалась. А то расслабилась, понимаешь, эта офигенная реальность!
— Слушай, ну я серьезно! Ну разочек, ну я прошу: ты что, вправду была замужем?
— Ой, ну ты меня достал… Ну хорошо. Эксклюзив. Только для тебя. Узнаю, что проболтался — задушу. У тебя силушки воли-то хватит не трепаться?
— Да нахрен мне нужно о тебе трепаться! Ну не томи — ну хоть словечко правды, а?
— Значится так… Строго между нами… Я никогда не была замужем. С мужиками я спала два раза — ну для детей, понимаешь? Представляешь, какая я несчастная с физиологической точки зрения? Вот так-то, дружище… Как ты думаешь, сколько мне лет? Да не кочевряжься, я не обижусь!
— Ты говорила, что тридцать восемь…
— Это я говорила. Ты мой паспорт видел? Правильно, не видел. Мы тут все интеллигентные и в паспорта не смотрим. Строго эксклюзив: весной мне стукнуло сорок пять. Прикинь? Представляешь, как мне хуёво? Хоть в петлю…
— Господи, Лялька…
— Вот именно. Понял теперь, почему я такая злая?
— Да, прояснилось…
— Гулять так гулять! Надоело, знаешь, носить все это в себе и героя изображать… Слушай дальше. Когда мне было три годика, меня изнасиловала банда негодяев. Врачи полгода боролись за мою жизнь, собрали буквально по кусочкам, я потом до десяти лет — всё по больницам да по больницам…