Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Простите, — сказал я. — Тут, кажется, жили Цеплисы…

— Цеплисы? — переспросила она и покачала головой. — Не знаю… Не знаю никаких Цеплисов, — холодно повторила она, подозрительно посмотрев на меня, и вдруг чуточку смягчилась: — Впрочем, я живу здесь недавно… Если это жильцы, которые жили тут до прихода немцев, так вам лучше всего осведомиться о них в полиции, — решительно посоветовала она и, чуть помедлив, добавила: — Их, кажется, забрали в полицию. — Мне показалось, что она меньше всего хочет вступать со мной в разговор, потому что еще раз покачала головой и торопливо захлопнула передо мной дверь.

Однако, по существу, она сказала все, что требовалось узнать. Я оглянулся — на лестнице не было никого — и тем же путем вернулся на улицу.

Рухнула единственная надежда!..

Впрочем, этого следовало ожидать. Трудно было предположить, что оккупанты оставят Цеплисов в покое, тем более что агенты гестапо, засланные в Прибалтику еще задолго до войны, к приходу гитлеровских войск, несомненно, составили проскрипционные списки всех местных жителей, подлежавших обезвреживанию и уничтожению.

Милый, скромный, молчаливый Мартын Карлович Цеплис. Можно было только догадываться, что с ним случилось.

Во всяком случае, надежда на помощь с его стороны рухнула. Оставалась только одна возможность — стать, так сказать, мстителем–одиночкой, мстить оккупантам сколько возможно и подороже продать свою жизнь. Вполне вероятно, что я вступил бы на этот путь, если бы…

Я понимал, что действовать в одиночку следовало только в крайнем случае, лишь окончательно убедясь, что отрезаны все другие пути. Поэтому некоторое время следовало выжидать, пытаться использовать для установления связи каждый случай, а до тех пор получше ориентироваться в окружающей обстановке, узнать как можно больше секретов, и в частности попытаться использовать Янковскую в целях, которые отнюдь не совпадали с целями самой Янковской.

Наступило еще одно мое обычное и одновременно странное утро. Я встал, побрился, умылся, равнодушно проглотил кашу и яйца, приготовленные для меня заботливой Мартой, прошел в кабинет, взял попавшийся мне под руку том Моммзена, полистал его… Нет, римская история мало интересовала меня в моем положении!

Так я сидел, решая задачу со многими неизвестными, и ожидал появления одной из унаследованных мною девушек. Пожалуй, только посещения блейковских девиц и разнообразили мою жизнь.

Однако вместо какой–нибудь официантки или массажистки около одиннадцати часов появилась сама Янковская, свежая, бодрая и оживленная.

На ней был элегантный коричневый костюм, черная бархатная шляпа и такая же лента на шее. Она небрежно играла черными шелковыми перчатками и ни словом не упомянула о нашем вчерашнем разговоре. Впрочем, следует сказать, что больше она никогда уже не предпринимала попыток перейти границу установившихся между нами корректных и внешне даже приятельских отношений.

— Все в порядке? — спросила она.

— Если вы считаете мое безделье порядком, то в порядке.

— Как раз его–то я и хочу нарушить. — Она села поближе к письменному столу и испытующе посмотрела на меня. — Может быть, поработаем? — предложила она.

— Мне неизвестно, что вы называете работой, — нелюбезно отозвался я.

— То же, что и все, — примирительно сказала она и поинтересовалась: — Вы сегодня ждете кого–нибудь из девушек?

— Возможно, — сказал я. — Я не назначаю им времени для посещений, они приходят, когда им вздумается.

— Вы ошибаетесь, — возразила Янковская. — У каждой из них есть определенные дни и даже часы. — Она насмешливо посмотрела на меня. — Где их список?

Я удивился:

— Список?

— Ну да, не воображаете же вы, что они не состояли у Блейка на учете. Он был педантичный человек. Где ваша телефонная книжка?

Она сама нашла ее в пачке старых газет. Это была обычная узкая тетрадь в коленкоровом переплете для записи адресов и телефонов. В ней значилось много фамилий, по–видимому, друзей и знакомых, с которыми Блейк поддерживал отношения.

Янковская указала мне на эти списки:

— Вот и ваши девушки.

Их легко было выделить среди прочих адресов, около каждой из фамилий стояло прозвище или кличка: Пчелка, Лиза, Роза, Эрна, Яблочко — и уже затем адрес и место работы.

Законы конспирации были сведены здесь как будто на нет. Любой мало–мальски сообразительный человек, интересующийся деятельностью Августа Берзиня, без особого труда обнаружил бы его миловидных агентов. Но именно потому, что Блейк вербовал в число своих агентов только молодых и преимущественно хорошеньких женщин, перечень их естественнее было принять за донжуанский список художника Берзиня, чем за реестр секретных сотрудников резидента Блейка. И все же мистер Блейк оригинальностью не отличался. Тот, кто мог догадываться об истинных занятиях Берзиня, легко догадался бы и о том, что и список и особы, в нем перечисленные, заведены лишь в целях дезинформации. Хотя я сам не был профессиональным разведчиком, я бы сказал, что это была грубая работа, рассчитанная на наивных людей. Что касалось подлинной, более серьезной и более действенной агентуры, наличие которой следовало предположить, я не мог обнаружить ее следов, как не могла их обнаружить даже непосредственная сотрудница Блейка Янковская, но об этом я узнал позже.

Пока что она пыталась приспособить меня к деятельности, которой занималась сама.

— Кто из девушек ходит к вам чаще других? — спросила меня Янковская.

Я задумался.

— Кажется… кажется, такая полная блондинка, — неуверенно сказал я. — Если не ошибаюсь, она служит в парикмахерской.

— Ну а теперь вспомните, когда она к вам приходила?

Я опять наморщил лоб.

— Мне кажется, она приходит раза два в неделю… Да, два раза в неделю, по утрам! По–моему, ее зовут Эрна…

— Следует быть более наблюдательным, — упрекнула меня Янковская. — Эти посещения надо как–то учитывать и отмечать получаемое девушками вознаграждение…

С наивной насмешливостью посмотрел я на своего ментора.

— Нанять бухгалтера?

— Нет, этого не нужно, — спокойно возразила Янковская. — Но ни один резидент не положится в таких делах на свою память…

Я вздохнул.

На самом деле я вел очень точный учет своим посетительницам. В спальне у меня имелось несколько коробок с пуговицами; голубая пуговка означала, например, Эрну, таких пуговок находилось в коробке семь, по числу ее посещений, а пять мелких черных брючных пуговиц свидетельствовали о том, что Инга из гостиницы «Савой» являлась всего лишь пять раз. Нет, я вел учет, который зачем–нибудь да мог пригодиться, но не хотел сообщать об этом Янковской.

— А кроме девушек, к вам никто больше не приходил? — спросила она меня затем как бы невзначай.

— Приходил, — сказал я. — Владелец какого–то дровяного склада.

— И чего он от вас хотел?

— Чтобы я приобрел у него дрова на тот случай, если в нашем доме перестанет действовать паровое отопление.

Янковская испытующе посмотрела на меня.

— И больше ничего?

— Больше ничего.

Этот посетитель и в самом деле ни о чем больше со мной не говорил и только в течение всего нашего разговора держал в руке почтовую открытку, на которой были изображены какие–то цветы…

Но хотя я не собирался в каждом посетителе видеть секретного агента или шпиона, визит этого торговца показался мне странным, он явно чего–то ждал от меня, это чувствовалось. Вполне логично было предположить, что он произнес какой–то пароль и что я мог вступить с ним в общение, которое помогло бы мне ближе познакомиться с практической деятельностью Блейка, но я не знал ни пароля, ни отзыва и, можно сказать, мучился от сознания своего бессилия. Однако и об этом я тоже не нашел нужным говорить Янковской.