Медведь

– Плюнь на этого мерзавца! Хватит изводить себя! – причитала мама, -

куда ты поедешь? Люди на юг едут отдыхать, а ты в Сибирь, комаров

кормить!

– Ну, надо же мне хоть раз побывать на Родине предков! С Матреной

хочу познакомиться, – настаивала Марина.

– Да там, наверное, и мобильный-то не берет, вдруг случится чего, не дай Бог, конечно, а я и знать не буду! Ты, что хочешь, чтобы я инфаркт заработала?! Нет, не могу отпустить!

– Мамуля, я уже взрослая, что со мной может случиться? В лесу, что ли заблужусь? Обещаю, пока будет связь, изведу тебя звонками, а потом, с каждой станции буду слать телеграммы. И как доберусь, тоже сообщу. А хочешь, мам, поехали вместе! – это был хитрый психологический ход. Марина знала, что мама откажется, она закоренелая горожанка, москвичка в неизвестно, каком колене. Ее и в ближайший подмосковный лесок за грибами не заманишь, не только в сибирскую тайгу. Трюк удался:

– Что ты, Мариночка, а папу-то мы на кого оставим, у него, ведь, работа, да и что мне там делать? – выкрутилась мама, – ты уж поезжай, раз решила, а мы с папой тут волноваться будем, только звони и пиши, непременно, но я все равно, валокордином запасусь!

Вопрос с мамой с повестки дня был снят. Оставались подруги, ну, кроме Оксанки, конечно. Девчонки просто пребывали в шоке от такого вероломства и Марину жалели, а Оксанку презирали:

– Марин, да плюнь ты на них! Ничего ведь у этих придурков не

получится! Вот увидишь! На чужом несчастье, своего не построишь!

Да и не любовь у них никакая, подлость тупая только, а у Антохи, так вообще, дурь! Это Оксанка – стерва, всё от зависти, а Антоха – настоящий тупой баран!

– Ты, что, Мариш, с ума сошла? Клин клином выбивать надо: клубы, тусовки разные. Давай уж лучше на Кипр махнём или хоть в Турцию, ну на худой конец, в Крым, а ты в какое-то Мухоморово собралась!

– Еду искать снежного человека, в Москве парни – говно! – отшучивалась Марина.

– Может, поищем пляжного человека? – предлагали девчонки. Но Марина была непреклонна, и подруги смирились, -

– Ладно, поезжай, только возвращайся и снежного человека не забудь, или, хотя бы, его шкуру. И еще кедровых орехов, побольше…

Глава 4.

И вот, наконец-то позади долгая дорога: несколько дней в поезде промелькнули, как многосерийное кино, основным лейтмотивом которого были виды, сменяющие друг друга за окном, постепенно переросшие в один сплошной лес, потом автобус, и телега с лошадью, что совсем уж непривычно для столичной пассажирки…

Укатанная грунтовка вильнула в очередной раз между сосен, и глазу открылась потрясающая красота: небольшая речушка, окутанная утренним туманом, петляла на свободном от леса пространстве и уходила в чащу. В изгибе ее петли, на небольшой возвышенности рассыпались высокие избы с огородами. И все это в обрамлении светлого, почти прозрачного березняка. А трава – просто изумруд, такой зелени в Москве не увидишь. Солнце поднялось над кронами совсем недавно и осветило деревню, спрятавшуюся в лесу. Роса еще не высохла, и от этого изумрудные лужайки мерцали бриллиантами крупных капель. Воздух был чистым и прохладным с ароматами трав и сосновой хвои. Дорога плавно спускалась в туман, к мостику через речку и снова, слегка поднималась в деревню.

– Вот и Калиновка – конечный пункт назначения, – гордо сообщил дед

Матвей, сосед бабки Матрены, которого она специально откомандировала на станцию, встречать внучку. Всю дорогу, а она заняла почти три часа, дед исправно развлекал Марину, периодически покуривая самокрутки с ядрёным самосадом. Колоритный старик, как из старых советских кинофильмов: загорелое обветренное лицо, всё вдоль и поперёк изрыто морщинами, большие такие же морщинистые и тёмные кисти рук с толстыми загрубевшими ногтями, а между средним и указательным пальцами правой руки всё жёлтое от цигарок. Одет дед Матвей тоже был традиционно по-деревенски: штаны, заправленные в кирзовые сапоги, старая клетчатая рубаха под ремень, а сверху потрёпанный, видавший виды пиджак, ну, и засаленная кепка, прикрывала лысину, куда же без неё! Как потом выяснилось – это был постоянный имидж бабушкиного соседа.

Вскоре миновали мостик, поднялись в горку и въехали в деревню. Издалека казалось, что все укрыто сном, но деревня уже ожила: хозяйки выгоняли разномастных коров на выпас, и те послушно собирались в стадо, продвигаясь по деревенской улице, гонимые пастухом. Кричали горластые петухи, встречая солнце, лаяли неутомимые собаки, в общем, кипела жизнь.

– Маришка, глянь-ка, кто на крыльце-то стоит? – спросил дед Матвей.

– На каком? – Марина вертела головой во все стороны.

– Да, вон, третья изба от края, Матренина, а на крыльце – Матрена. Уж заждалась, наверное!

Марина отсчитала третью избу и увидела на крыльце сухонькую старушку в белом платке – это и была бабка Матрена. Сердце так и защемило, как же похожи они с бабулей. Хоть та, конечно, горожанка, платков вообще не признавала, держалась гордо. Но, чем ближе подъезжала телега к дому, тем отчетливей в этой старушке проступали родные черты бабушки Дуси: те, же глаза, улыбка, да всё неуловимо было, похоже. Наконец, Марина не выдержала, спрыгнула с телеги и, раскинув руки, бегом побежала к крыльцу:

– Бабуля! Это – я!

– Мариночка! Внученька! – только и смогла вымолвить бабка Матрена.

Встреча была бурной, со слезами и с радостью. Сразу стало понятно – встретились родные люди, просто разлука была очень долгой. Дед Матвей принес с телеги Маринину сумку и встал у калитки, громко шмыгая носом и, вытирая глаза рукавом пиджака:

– Вот, Васильевна, и дождалась внучку то, и ты не одна теперь, – прокряхтел он, – ну, ладно, поехал я.

А Матрена уже вела Марину в дом, откуда разносился такой соблазнительный аромат свежеиспеченных пирогов, что можно было захлебнуться слюной. Весь день бабка Матрена не расставалась с новообретенной внучкой, вспоминали бабушку Дусю, листали старые альбомы с фотографиями, говорили обо всем, Матрена, лишь изредка отлучалась по хозяйству. За разговорами и воспоминаниями не заметили, как наступил вечер, и деревню накрыла ночь…

Глава 5.

… И вот уже утро. Марина еще немножко понежилась в постели, силясь вспомнить лицо незнакомца из сна, но потом бросила пустое занятие и встала. Бабка Матрена в это время вовсю хлопотала на кухне. На столе стояла кринка парного молока, а из печи она доставала пухлую, запеченную до румянца ярко-желтую, почти оранжевую яичницу.

– Встала, моя родная, давай к столу, кормить тебя буду, как раз и яишенка горячая готова.

– Какая красивая! – изумилась Марина.

– А на домашних яичках, да в русской печке, только такая и получается.

За завтраком бабка Матрена сказала:

– Письмо твое родителям отослала с Михеичем, он сегодня опять на станцию ездил, за внучкой. Может, вам с ней подружиться, а то, что тебе со мной – старухой целыми днями делать? Так и заскучать недолго.

– Что ты, бабуля, мне с тобой совсем не скучно! А кто у нас Михеич?

– Так, дед Матвей, тот, что вчера тебя привёз – Михеич и есть, а внучка у него – Верка, в районе живет с родителями, в техникуме учится. К деду каждое лето ездит с измальства. Твоя ровесница, примерно.