Медвежье молоко

Ее кормили рябиной сначала жалеючи, потом – насильно. Белый почти видел, как девочке протягивают горсть, полную алых ягод. Она мотала головой, просила отпустить, и тогда ей насильно разжимали рот…

Втянув окружающие его запахи, Белый вдруг подумал, что совершенно не чувствует запах убийцы. Девочка была тут, это он знал совершенно точно – ее шлейф висел в воздухе, будто прокладывал невидимую тропинку, а вот почуять убийцу отчего-то не удавалось. Он мог быть мужчиной или довольно сильной женщиной, иначе как унести на руках двенадцатилетнего подростка? Девочка к тому же отличалась спортивным телосложением и, судя по всему, занималась верховой ездой. Она обожала молочный шоколад и лошадей, наверняка мечтала о собственном пони и накануне ходила с подружками в пиццерию – от нее еще пахло тестом и колбасками пепперони. Она вошла в Лес, не зная, что ее подкарауливает хищник. И этот хищник сделал все, чтобы оставаться невидимкой.

Что-то с шорохом осыпалось с веток, мягко стукнуло по затылку. Белый глянул вверх.

Небо наливалось предвечерней чернотой, хотя наручные механические часы показывали полдень: в Лесу время двигалось по-своему, пространство искривлялось, и если уж вошел в лес, будь готов, что выйдешь из него совсем в другом месте и другом времени, даже если пробыл в нем всего-то пару минут.

Ветви рябин гнулись под тяжестью гроздьев. Ягоды алели кровавыми сгустками, время от времени падали в мох и хвою – под ногами стлался ковер из прошлогодних листьев и свежих ягод. А еще на рябинах сидели снегири – не рано ли для начала октября? Великое множество снегирей! Алогрудые, точно вымазанные рябинным соком, они уставили на Белого немигающие горошины глаз и выжидали.

Белый выпрямился, медленно опуская руки. Главное в Лесу – сохранять спокойствие, даже если над головой черно от птиц. Их неподвижность была неживой и оттого пугающей. Белый понимал, отчего они собрались тут, неподалеку от трупа девочки, в Лесу, полном осенней сырости и предзимнего умирания. Но все-таки нужно проверить.

Почти небрежно потянулся к карману. Пальцы нащупали оплавленный краешек, потянули.

– Руки за голову!

Негромкий окрик прозвучал в Лесу громовым раскатом. Снегири порхнули – красно-черная туча взвилась над рябинами, воронкой втянулась в небо. Белый повалился на землю, заслоняясь от бьющих по лицу крыльев, выронил закопченное стекло. Сквозь мельтешение птиц видел, как женщина за его спиной втянула голову в поднятый ворот пальто, но удержалась на ногах, не сводя с Белого пистолета.

– Живее! Руки, я сказала!

Ее голос перекрывал вихревый гул. Последняя замешкавшаяся птица порхнула с ветвей, просыпав несколько ягод. Не оборачиваясь, Белый поднял ладони:

– У меня есть разрешение.

– Молчать! Ноги на ширину плеч, лютый! У меня серебряные пули! И я не побоюсь всадить их в твою задницу, перевертень!

– Ликан, с вашего позволения, – поправил Белый.

Она приблизилась со спины, умудряясь оставаться на безопасном расстоянии. Фигура была обведена мерцающим ореолом – это было ожидаемо, ведь обычный человек не сунется в Лес, тем более не отыщет перевертня по следу.

– Разрешение в левом кармане, – повторил Белый. – Взгляните сами.

Цепкие пальцы выудили из кармана мантии бумагу. Женщина вчиталась, хмуря брови и время от времени дергая уголком рта. На вид – немногим больше тридцати, высокая и поджарая, красивая строгой северной красотой, с каштановыми волосами, собранными в пучок.

Легавая.

Она дочитала и издала грудной вздох, как показалось Белому – сожаления, бросила небрежное:

– Штрих-код?

– Я могу опустить руки? – осведомился Белый.

Не дождавшись ответа, молча оттянул ворот мантии, обнажая татуировку у основания шеи. Кажется, женщину это удовлетворило.

– Капитан Астахова, – представилась она. – Вероника Витальевна, начальник местного угро по Медвежьегорскому району. Значит, вас прислал Сергей Леонидович.

– Он, – подтвердил Белый, оборачиваясь и протягивая ладонь. – Резников Герман Александрович, специалист по запаховому следу. Но все зовут меня Белым. Вы видите, почему.

Он склонил белую голову в полупоклоне, но женщина и бровью не повела.

– Нюхач, значит.

– Одоролог. Могу предъявить сертификат.

– Тогда рассказывай, что унюхал, лютый. Только из Леса выйдем, – сказала Астахова, давая понять, что инцидент исчерпан и что она предпочла бы перевертню хорошего кинолога с овчаркой, но против веского слова Лазаревича возражений не имела. Впрочем, руки так и не подала.

Что люди, что двоедушники одинаково брезгливо относятся к перевертням и альбиносам, но за тридцать лет привыкаешь и не к такому.

И Белый начал рассказывать.

2. Побег

Альбина рисовала снегирей, фломастеры поскрипывали – процесс в самом разгаре. Закончив, девочка протягивала матери изрисованный лист, сопровождая радостным:

– Еще птички!

Их на переднем сиденье скопилось с дюжину – бока алели спелыми яблоками, густо заштрихованные безглазые головы с несоразмерно вытянутыми, будто у ворон, клювами, производили на Оксану отталкивающее впечатление.

– Может, нарисуешь зайчика? – предложила она, не отрывая взгляда от дороги и опуская козырек: солнце жарило в лобовое, даром что октябрь. – Степашку, как в «Спокойной ночи»?

Альбине одиннадцать, а ума – точно у пятилетки. Солнечное дитя. Синдром Дауна.

Светлая макушка в отражении упрямо колыхнулась влево-вправо, и скрип фломастеров возобновился. Оксана вздохнула: пусть лучше рисует, чем хнычет. Если верить навигатору, до Медвежьегорска или Медгоры, как говорили местные, оставалось чуть менее тридцати километров. Еще один утомительный час в дороге, не считая остановок – бесконечные дорожные работы прибавляли к поездке лишнее время и выматывали долгим ожиданием.

Оксана покрутила колесо настройки радиоприемника. Шипение сменилось отдаленными голосами:

– … Авсейкин Никита, десять лет, Приозерск… неизвестно… родинка на правой щеке… в джинсы, синие кроссовки… любую информацию… пятьдесят четыре – пятьдесят два… проверка информации…

Сморщившись, выключила приемник. Слушать новостные каналы стало решительно невозможно, ориентировки «Лизы Алерт» передавали с завидной регулярностью: восемь пропавших детей за последнюю неделю, из них – трое погибших. Черно-белое фото тринадцатилетней девочки с подписью «Найдена. Погибла» занимало первые полосы газет.

Оксана поклялась не спускать с Альбины глаз, втайне надеясь, что в Карелии будет безопаснее, нежели в Ленинградской области, где родители провожают детей за ручку до самых классов и встречают, отпрашиваясь с работы; где расклеены оранжевые объявления с портретами пропавших, трое из которых уже никогда не вернутся домой, потому что найдены обескровленными, голыми, с набитыми рябиной ртами. И какому психу придет на ум такое?

Несколько раз вдохнув и выдохнув через сжатые зубы, чтобы успокоить скачущее сердце, спросила через плечо: