Медвежье молоко

– Просто закрой глазки, – как можно мягче сказала она. – Нам нужно ехать.

Карий глаз лося завращался и закатился под веко, явив налитый кровью белок.

Сдерживая тошноту, Оксана медленно тронулась с обочины.

Только бы вернуться на полосу.

Только бы никто не помчался по встречке.

Только бы раненое животное не решило, что «Логан» представляет для него опасность, и не взялось атаковать.

Косясь на зеркала, Оксана осторожно вырулила на дорогу. Солнце поплавком повисло над косматыми, поросшими соснами холмами, щедро обливая дорогу янтарным светом, и все позади машины – деревья, отбойники, неподвижная, точно окаменевшая, фигура лося, – превратились в силуэты.

Оксана вдавила педаль в пол.

«Логан» рванул, набирая обороты, стена леса покатилась назад.

Время от времени Оксане казалось, будто по асфальту грохочут гигантские копыта – но это лишь сердце беспокойно колотилось в груди, да где-то под сиденьем беспрерывно вибрировал телефон.

До Медвежьегорска оставалось тринадцать километров.

3. Отчий дом

Отец ушел из семьи, едва Оксане исполнилось три года. Она не помнила его, но помнила ощущение полета: чужие руки подбрасывали ее вверх, было страшно и весело, а глаза слепило домашнее шестидесятиваттное солнце. В ящике письменного стола долго хранила фотографию и едва узнавала себя в малышке с огромным бантом, чудом крепившимся к воробьиному хохолку, а у отца был острый вороний нос и черные волосы. Мать косилась и неодобрительно шипела:

– Опять на кобеля любуешься? Ну смотри, смотри. Помни, кто тебя безотцовщиной оставил.

Во взгляде матери сквозило садистское злорадство. Оксана плакала украдкой, засыпая. Потом душила злость. Потом пришло спасительное равнодушие. И она испугалась, когда после выписки из роддома с незнакомого номера пришло сообщение: «Медвежонок, поздравляю с дочкой. Папа».

Это было похоже на шутку. Злую, затянувшуюся на двадцать три года шутку.

– Твои друзья? – спросила у гражданского мужа.

Тот прочитал смс осоловелыми от продолжительных пьянок глазами и ответил, что абонент ему неизвестен, что Оксану с дочкой ожидал домой только через пару недель, поэтому обещал Андрэ и Лешему пожить у него, что они талантливые музыканты, что он, Артур, будет у них на вокале и скоро – если Оксана наберется терпения и перестанет быть такой сукой, – они станут знамениты на весь мир, тогда бабки польются рекой.

Но Оксана быть сукой не перестала, ей нужны были деньги уже сейчас: на подгузники и смеси, на коляску, на ползунки, на вещи, в которых Артур понимал еще меньше, чем сама Оксана в фолк-роке. И потому случилась первая после выписки и самая крупная за последний год ссора.

Артур швырял из шкафа ее вещи и орал, чтобы она катилась со своим ребенком к матери. Оксана отвечала, что ребенок и Артуров тоже, и к матери катиться не захотела. Более того, от одной мысли ее бросало в холодную дрожь: представлялся торжествующий взгляд матери. Ее монументальная – руки в боки – фигура, и ядовитые, ненавидимые Оксаной слова: «Я-же-говорила!»

Оксане до подкожного зуда хотелось послать все на хрен, но возвращаться было нельзя. Оставлять Альбину без отца было нельзя! И поэтому запрятала обиду глубоко, на дальний чердак своей памяти, где зарастали паутиной душная злоба на мать и покинувшего семью отца.

И странное сообщение забылось под грузом насущных проблем.

А потом в дверь позвонил курьер.

– Вы, наверное, ошиблись, – сказала Оксана, подозрительно разглядывая огромного плюшевого медведя, перевязанного розовой лентой.

– Галерная, семнадцать, квартира десять, – ответил курьер и подсунул Оксане бумажку. – Распишитесь здесь и здесь.

На обратной стороне значился адрес и знакомое имя.

Оксанин желудок, измученный перекусами и изжогой, ощетинился иглами страха. Она машинально расписалась, посадила медведя в кресло и села напротив, свесив между колен дрожащие руки.

Альбина ревела, но, увидев игрушку, сразу замолчала.

Артур вторые сутки не появлялся дома. А вернувшись, вопросов не задавал. Зато на Оксанин номер пришло еще одно сообщение: «Внучке понравился подарок? Перезвоню в 19:00. Возьми трубку, пожалуйста. Папа».

Время потянулось.

Оглушенная недосыпом, Оксана механически готовила, меняла памперсы Альбине, что-то отвечала мужу, выдыхающему перегар и вдохновенно рассказывающему о новом приобретении – клетчатом мешке с множеством трубок, который Артур называл волынкой и который купил по дешевке с рук всего за тридцать шесть тысяч.

От озвученной суммы Оксана сжимала зубы и чувствовала обжигающий гнев. Но в воображении возникала снисходительная улыбка матери, и «яжеговорила» казалось страшнее волынки, безденежья и хронической усталости.

На всякий случай Оксана положила телефон в карман домашней кофты.

В половину седьмого она вышла с Альбиной на прогулку. Сердце колотилось прерывисто и безумно.

Она думала: а если это маньяк?

Думала: может, это жестокий розыгрыш?

Альбина ворочалась и никак не хотела засыпать. Оксана машинально качала коляску, глядя, как две вороны дерутся за кусок чего-то влажно-алого.

Когда телефон зазвонил, она уже не думала ни о чем и поднесла его к уху.

– Привет, медвежонок.

Голос оказался высоким и надтреснутым, будто у заядлого курильщика. Оксана не нашлась, что ответить, едва удерживая телефон в потеющей ладони.

– Прости, что долго не звонил. Маша не давала видеться. Но теперь все будет по-другому. Разрешишь?

Оксана сглотнула вставший в горле комок и спросила:

– Вы кто?

– Папа, – ответили в трубке. – Разве не узнала?

– Где вы достали мой телефон?

– У твоего мужа. Я не поклонник рока, но пенсионеров приглашали бесплатно. Поет он отвратительно, зато водку пьет профессионально. И болтает без умолку.

– Действительно, – пробормотала Оксана, гадая, где и кому Артур еще мог выболтать ее номер, подробности семейной жизни и прочие личные, а может, и постыдные вещи.

В коляске снова захныкала Альбина.

Оксана качнула коляску, мазнув взглядом по воронью: их карканье было неприятным, режущим слух.

– Не знаю, кто вы и что вам нужно, – сказала Оксана. – Но не звоните мне больше и ничего не присылайте. Иначе я обращусь в полицию. До свидания.

– Нет, подожди, – голос в телефоне прозвучал бескомпромиссно, и она замерла. Словно невидимая рука сжала ее запястье, не позволяя убрать телефон от уха и нажать отбой. – У тебя родинка на пояснице, – продолжил незнакомец. – И неправильный прикус. Ты просила маму поставить брекеты, но Маша ответила, что не позволит дочери выглядеть дурой с этими железками во рту и что над тобой будут издеваться одноклассники. Хотя почти все девочки в твоем классе их носили. А на выпускной ты пришла в старом платье, купленном на Авито. Хотя я выслал пятнадцать тысяч на новый наряд. Маша вернула их почтовым переводом. У твоей дочери светлые волосы, как у тебя, и карие глаза, как у меня – если бы ты в одиннадцатом классе не порвала фотографию, то увидела бы сходство.