Мэгги

— Я думаю, ты переборщила на сегодня, Мэг. Почему ты не вернулась раньше?

— Ты шутишь? Я бы лучше умерла. Ведь мистер Мюллер тоже остается до конца со всеми… — Мэгги спокойно взглянула на Пита. — А разве я могла вернуться раньше?

— Я так ругаю себя за то, что не сказал тебе об этом, но мистер Мюллер возвращается всегда раньше, каждый день. Завтра у тебя все будет чертовски болеть.

— Да что говорить о завтра! Ты не представляешь, что происходит сейчас.

Говорили они об этом шепотом рядом со стойлом Строптивой. Лошадь, не обращая никакого внимания на Мэгги с Питом, стояла, уткнувшись в сено.

— Можешь ли ты сама идти?

— Мне уже лучше, хотя не знаю, как дойду отсюда, может быть, ползком.

— Хочешь, чтобы я понес тебя?

— Я бы очень этого хотела, — Мэгги усмехнулась, — но что скажут окружающие? — Оба засмеялись над этой шуткой.

— Ну а все-таки ты дойдешь сама? — все еще смеясь, повторил Пит свой вопрос.

— Если ты еще раз задашь мне этот вопрос, Пит, я убью тебя, — рассердилась Мэгги.

— Ради Бога, ничего у тебя не получится, — снова засмеялся Пит. — У тебя не хватит сил даже на то, чтобы поднять ногу и пнуть маленькую собачку, Мэг, — он ласково посмотрел на женщину. Она и на самом деле казалась совсем обессиленной, с уставшим лицом и в промокшей одежде.

Было уже начало седьмого, когда Мэгги добралась до дома, где Пит передал ее заботам хозяйки. Энн не могла возгласа огорчения при виде подруги, которая буквально вползла в комнату и со стоном свалилась на тахту.

— Боже! Неужели ты скакала верхом весь день? — И когда Мэгги кивнула не в состоянии вымолвить слово, Энн в сердцах начала ее отчитывать. — Ведь ты хотела просто проехаться верхом. Зачем надо было так себя мучать? Неужели ты всерьез решила заменить Людвига? Это совершенно не нужно, я же тебе говорила, что мистер Джоунс со всем справляется.

Мэгги блаженно улыбалась, слушая ворчание Энн.

— Дело не в этом, — ответила она, с трудом поворачиваясь на другой бок. — Конечно, я не смогу заменить Людвига, даже не помышляю об этом, особенно теперь, когда немного познакомилась с хозяйством. Такой размах не по моим силам. Ты же знаешь, что у нас в Дрохеде всем этим тоже занимаются мужчины. Мне бы только лошадь другую, эта совсем меня замучила, — пожаловалась под конец Мэгги. — Скажи своему управляющему, чтобы он больше не давал мне Строптивую. У нее только имя такое бодрое, а сама она кляча клячей.

Энн от неожиданности даже поперхнулась воздухом:

— Никуда ты больше не поедешь, ни на Строптивой, ни на другой лошади. Ты приехала сюда отдохнуть и повидаться с нами, вот и отдыхай. Я тебя больше не отпущу на целый день.

— Ну как ты не понимаешь, Энн. Сегодня я почувствовала, что работа для меня лучшее лекарство. Мне показалось, что я на Матлоке вылечилась от своей тоски, но вот приехала сюда, и мне опять начал мерещиться Ральф. Во сне ко мне постоянно приходит Дэн, мой мальчик. Я должна занять свое время, свои мозги, переключиться на что-нибудь другое. В конце концов уставать до изнеможения и ни о чем больше не думать.

Энн с жалостью посмотрела на подругу.

— Ну хорошо, Мэгги. Только не доводи себя до крайности. Я скажу мистеру Джоунсу, чтобы он поменял тебе лошадь.

14

Помывшись и расчесав волосы, Мэгги почувствовала себя совсем хорошо и во время ужина дала Людвигу полный отчет о проведенном дне. Он еще не поправился и очень по этому поводу переживал, ему хотелось уже заняться делами. Он с восторгом рассуждал о своем нововведении, которое здесь всех удивило. Никогда еще в этих местах не устраивали такие крупные фермы. Все занимались производством сахара. Сахарный тростник рос здесь великолепно, чего еще надо? Но Людвиг, пожив в Дрохеде, увлекся фермерским хозяйством и решил, что, может быть, это дело пойдет и здесь. И наладил его. Получилось на удивление выгодное дело. Мясо шло нарасхват. И то ведь надо же было кому-то решиться. Раньше-то мясо привозили из других мест, часто издалека, а теперь — его можно было купить рядом. Другие плантаторы с интересом присматривались к новому делу, но пока не решались следовать примеру Мюллера. Конечно, хлопотное дело. Живой скот, выпасов не так много. Всю свободную землю отводили под сахарный тростник. Хоть и тяжкий это труд, но привычный. А тут не знаешь, с какого боку подступиться, то падеж, то хворь какая-нибудь, то корма добывать. Но Людвиг ни на кого не обращал внимания, и дело у него шло отлично. Мэгги похвалила его, как он все устроил, и он расплылся от удовольствия.

— Теперь ты сама все видела. Конечно, не просто, но ведь можно и здесь разводить скот, — начал он свою излюбленную тему. Энн с любовью посматривала на мужа, заботливо поправляя плед, в который он был укутан. Мэгги украдкой наблюдала за ними. Оба очень сильно сдали. Особенно Людвиг. Глубокие морщины избороздили его лицо, волосы совсем седые и редкие, кое-где на голове просвечивалась бледно-розовая кожа. Никогда не подумаешь, что Энн намного старше своего мужа. Удивительный мужчина. Всю жизнь прожить фактически с калекой и оставаться верным, любящим человеком.

Людвиг не стал засиживаться за столом и ушел к себе, а Мэгги с Энн, захватив с собой чашечки с кофе, перебрались на свой любимый диван.

— Может быть, тебе все-таки не стоит ехать завтра, Мэгги. Ты должна поберечь свои силы, — продолжала Энн начатый в начале вечера разговор.

Мэгги еще оставалась под впечатлением своих мыслей об этой удивительной паре, о том, как, должно быть, им хорошо вдвоем и старость не кажется такой печальной. Она не сразу ответила подруге, и та решила, что Мэгги ее не услышала. Некоторое время длилось молчание, потом Мэгги тихонько ответила:

— А для чего мне беречь их? Жизнь проходит, и все, что у меня было хорошего, осталось в прошлом. Я даже и не заметила, как все произошло, — и, помолчав добавила, — а теперь и вовсе ничего не осталось.

Энн молчала, не находя слов утешения. Впрочем, она знала, что Мэгги только рассердится, если ее начать утешать. А вообще-то она, конечно, была права. Энн повезло, что рядом с ней в жизни оказался такой человек, как Людвиг. А если бы его не было? Энн даже не могла представить себе такого и не хотела об этом думать. Единственное, что она знала, окажись она на месте Мэгги, состояние у нее было бы такое же, если не хуже. Обе молчали, глядя на сгущающиеся за окном сумерки. Энн первой нарушила молчание.

— Как тебе наш управляющий? Он очень незаурядный человек, правда?

— Мерзкий сукин сын! — не удержавшись, заявила Мэгги. — Он всегда такой?

Энн улыбнулась.

— Вероятно. Но мне кажется, что он намеренно так себя ведет с незнакомыми женщинами. Людвиг рассказывал мне, что у него не все удачно сложилось в жизни. Как будто бы жена оставила его много лет назад, уехала с сыном хозяина, у которого они в то время работали. Потом она вышла за него замуж, и ее новый муж даже усыновил сыновей Джоунса. Еще до того, как его жена погибла. Жена Джоунса и ее муж погибли в автомобильной катастрофе. Джоунсу удалось вернуть себе одного из сыновей, хотя мальчик уже не носил его имя. А другого, младшего, увезла сестра его жены к себе в Америку. И Джоунс его потерял. Так что с ним остался только один сын. Мне кажется, что Джоунса не особенно волнует, какое у мальчика имя, он просто без ума от сына. Джоунс никогда не упоминает даже имени жены. Но, наверное, вся эта история с ней определила на стиль его отношений с женщинами на всю жизнь, за исключением… — щеки Энн зарделись, и она на мгновение задумалась, — … за исключением женщин легкого поведения. До меня доходили слухи об этом. Он говорит, что его сыну где-то около 30 лет, так что вся эта история произошла очень давно.

Мэгги внимательно слушала Энн.

— Ты знаешь его сына?

Энн пожала плечами и покачала головой.

— Нет. Я знаю только, что Джоунс нашел ему работу в прошлом году неподалеку отсюда. А так Джоунс вообще мало рассказывает и о себе, и о сыне. Не любит распространяться о личном, как и большинство мужчин. Но Дик ездит навещать сына каждую неделю.

«Такая же одинокая и брошенная душа», — подумала Мэгги, пытаясь разобраться, что же так притягивает ее в характере Дика Джоунса. Может быть, как раз то, что они оба одиноки и изо всех сил стараются не показывать окружающим, как они одиноки. Им и остается только демонстрировать свою независимость, чтобы, не дай Бог, люди не поняли их душевных терзаний, не обнаружили их незаживающие раны и не начали еще больше растравлять их.