Мегрэ и порядочные люди
Шрифт:
Мадам Жослен сидела на своем стуле неподвижно, очень прямо, а дочь то вставала, то снова садилась.
— Входите, месье Фабр…
Получив приглашение явиться сюда, врач, видимо, приготовился к тому, что дело приняло новый оборот, и выглядел встревоженным.
— Я пришел так быстро, как только смог, — сказал он.
Он был без шляпы, без плаща, чемоданчик, вероятно, оставил в машине.
— Садитесь… Я недолго вас задержу…
Мегрэ уселся за стол напротив, медленно раскурил трубку и произнес с мягкой укоризной:
— Почему же вы не сказали, что у вашей
Должно быть, Фабр ждал этого вопроса, но уши у него все равно вспыхнули, как, вероятно, случалось всякий раз, когда он волновался.
— Но вы у меня не спрашивали… — ответил он, стараясь выдержать взгляд комиссара.
— Я просил вас назвать тех, кто бывал у родителей вашей жены…
— Он там не бывал.
— Означает ли это, что вы никогда его не видели?
— Да.
— Он не присутствовал на вашей свадьбе?
— Нет. Я знаю о его существовании по рассказам жены, но на улице Нотр-Дам-де-Шан о нем никогда не упоминали, во всяком случае в моем присутствии.
— Будьте откровенны, месье Фабр… Когда вы узнали, что ваш тесть умер, что его убили, когда вам стало известно, что убийца воспользовался пистолетом вашего тестя и что он действовал как человек, который прекрасно ориентируется в этом доме, вы сразу же о нем подумали?
— Не сразу…
— А что вас натолкнуло на эту мысль?
— Поведение тещи и жены…
— Жена говорила с вами о нем позже, когда вы остались вдвоем?
Он ответил после некоторого раздумья:
— Мы очень мало бывали вдвоем все это время.
— Она вам ничего не сказала?
— Сказала, что боится…
— Чего?
— Она не уточняла… Главным образом она думала о матери… Я ведь только зять… Меня соблаговолили взять в семью, но все-таки я не считаюсь полноправным членом. Мой тесть был ко мне весьма великодушен… Мадам Жослен обожает моих детей. И все же есть вещи, которые меня не касаются.
— Вы полагаете, что после вашей свадьбы дядя жены ни разу не появлялся в этом доме?
— Я знаю только, что между ними произошла какая-то ссора, что его жалели, но принимать у себя не могли по каким-то причинам, докапываться до которых я не старался… Жена говорила о нем скорее как о бедняге, заслуживающем сожаления, чем порицания, как о полусумасшедшем, если хотите…
— Это все, что вам известно?
— Все. Вы будете допрашивать мадам Жослен?
— Я обязан это сделать.
— Будьте с ней не очень жестоки. Внешне она умеет владеть собой, но это весьма обманчиво, хотя многим она кажется женщиной с сильным характером.
Я-то знаю, что она не только болезненно чувствительна, но и не способна проявлять свои чувства. Боюсь, что после смерти мужа у нее в любой момент могут сдать нервы…
— Я постараюсь обращаться с ней как можно мягче.
— Благодарю вас… Это все?
— Возвращаю вас вашим больным.
— Можно мне сказать несколько слов жене?
— Лучше, если вы не будете с ней разговаривать, а особенно с тещей.
— В таком случае передайте ей, что, если меня не будет дома, когда она вернется, значит, я в больнице… Когда я уходил, мне позвонили… Возможно, мне придется оперировать… — Уже
дойдя до двери, он вдруг что-то вспомнил и вернулся. — Простите за мой нелюбезный прием… Подумайте, в каком положении я оказался… Меня радушно приняли в чужую семью…В этой семье, как и в любой, есть свои несчастья.
Я не счел себя вправе…
— Я вас понимаю, месье Фабр.
Еще один порядочный человек, без сомнения! Вероятно, даже больше, чем просто порядочный, если верить тем, кто его знает. И на сей раз мужчины обменялись рукопожатиями.
Мегрэ открыл дверь кабинета инспекторов, где находился Эмиль, и пригласил его войти.
— Что я должен делать?
— Ничего. Оставайтесь здесь, у окна, я, видимо, задам вам один вопрос, а вы ответите на него.
— Даже если вы ждете другой ответ?
— Вы скажете правду.
Мегрэ пошел за мадам Жослен, которая встала одновременно с дочерью.
— Пройдите, пожалуйста, за мной. Нет, только вы…
Я приглашу мадам Фабр чуть попозже…
Она была в черном платье с редким серым узором, в черной шляпе, отделанной белыми перышками, и в легком пальто из верблюжьей шерсти.
Мегрэ пропустил ее вперед, и она сразу же увидела стоящего у окна мужчину, который от смущения мял в руках шляпу. Казалось, она была удивлена и повернулась к комиссару, но тот молчал, и она спросила:
— Кто это?
— Не узнаете?
Она внимательно оглядела его и покачала головой:
— Нет.
— А вы, Эмиль, узнаете эту даму?
Охрипшим от волнения голосом официант ответил:
— Да, господин комиссар, это она.
— Это та самая дама, которая пришла в начале недели днем во франко-итальянскую пивную, где ее ждал мужчина лет сорока? Вы уверены?
— Она была в этом же платье и этой шляпе… Я же говорил вам утром…
— Благодарю вас. Вы свободны.
Эмиль бросил на мадам Жослен взгляд, словно просил прощения за содеянное.
— Я вам больше не нужен?
— Думаю, что нет.
Они остались в кабинете вдвоем, и Мегрэ указал ей на кресло, стоявшее напротив его письменного стола.
— Вы знаете, где сейчас ваш брат? — спросил он тихо.
Она посмотрела прямо на него темными, блестящими глазами, как и прежде, у себя дома, но на сей раз в ней не чувствовалось такого нервного напряжения.
Казалось, она даже испытывала некоторое облегчение.
Особенно это стало заметно, когда она решилась сесть в кресло. Словно она наконец отказалась от роли, которую играла против своего желания.
— Что вам сказал мой зять? — спросила она, отвечая вопросом на вопрос.
— Почти ничего… Он только подтвердил, что у вас есть брат, впрочем, я это и без него уже знал…
— От кого?
— От очень почтенной дамы лет девяноста, которая до сих пор живет на улице Даро, в том доме, где вы раньше жили с отцом и братом…
— Это должно было случиться, — еле слышно произнесла она.
Он повторил свой вопрос:
— Вы знаете, где он сейчас?
Она покачала головой:
— Нет. И клянусь вам, что говорю правду. До прошлой недели я вообще была уверена, что он где-то далеко от Парижа.