Мегрэ в меблированных комнатах

Комнаты, намного просторнее, чем в других подобных отелях, скорее напоминали номера в хороших провинциальных гостиницах. Почти вся мебель была старинная: высокие, глубокие шкафы, пузатые комоды.

Мадемуазель Клеман неожиданно для Мегрэ поставила несколько цветов в вазу на круглом столе: скромные цветы, которые она, должно быть, купила на рынке, когда ходила за провизией.

Она поднялась вместе с ними:

— Вы не возражаете, если я разложу ваши вещи?

Мне кажется, для вас это дело непривычное. — И добавила, смеясь каким-то особым, горловым смехом, от которого задрожал ее бюст: — Конечно, если только в вашем чемодане нет таких вещей, которые мне нельзя видеть.

Он подозревал, что она вела себя так со всеми жильцами, и не из раболепства, не из профессионального долга, а просто ей так нравилось. Он даже подумал, не принадлежит ли она к породе женщин типа мадам Мегрэ и, не имея мужа, тешится тем, что нежно заботится о своих жильцах.

— Давно уже вы держите эти меблированные комнаты, мадемуазель Клеман?

— Десять лет, месье Мегрэ.

— Вы уроженка Парижа?

— Нет, Лиля. Точнее — Рубэ. Знакома вам фламандская пивная в Рубэ? Мой отец более сорока лет прослужил там официантом, и все его знали. Мне не было еще двадцати лет, когда я поступила туда работать кассиршей.

Слушая ее, можно было подумать, что она тогда играла в кассиршу, как девочкой играла в куклы, а теперь в хозяйку меблированных комнат.

— Я всегда мечтала переехать в Париж, завести собственное дело, и, когда мой отец умер и оставил мне небольшое наследство, я приобрела этот дом. Я не смогла бы жить в одиночестве. Мне необходимо, чтобы вокруг меня кипела жизнь.

— Вам никогда не приходило в голову выйти замуж?

— Тогда бы я перестала быть сама себе хозяйкой.

А теперь будьте так любезны и спуститесь на минутку вниз. Мне неловко разбирать ваши вещи при вас.

Я предпочла бы остаться одна.

Мегрэ сделал знак Воклену следовать за ним. На лестнице они услышали звуки фортепиано и распевающий женский голос. Звуки доносились из комнаты на первом этаже.

— Кто там живет?

И Воклен, уже знавший всех жильцов, тут же объяснил:

— Месье Валентен Декер. Тридцать лет назад он был довольно известным опереточным певцом.

— Если я не ошибаюсь, комната налево?

— Да. Даже не комната, а целая квартира: маленькая гостиная, где он дает уроки пения, спальня, ванная и даже кухня. Он сам занимается стряпней. Его ученицы — чаше всего молоденькие девушки.

Когда они спустились на первый этаж, Воклен вытащил из кармана какие-то бумажки:

— Я приготовил для вас план дома с фамилиями жильцов и краткими сведениями о каждом из них.

Впрочем, это не понадобится. Мадемуазель Клеман и без вашей просьбы обо всех расскажет. Странный какой-то дом! Вот вы сами увидите. Люди толкутся везде, как у себя дома, заходят на кухню, варят себе кофе, а так как телефон висит в коридоре, каждый знает подробности обо всех соседях. Мадемуазель Клеман предложит вам столоваться у нее, она и мне предлагала, но я предпочел ходить в маленькое бистро неподалеку отсюда.

Они отправились туда вместе. На террасе, под большим тентом, стояли два круглых столика, а в зале за бутылкой белого вина сидел какой-то каменщик.

Трудно было себе представить, что в двух шагах отсюда на бульваре Сен-Мишель бурлила жизнь. Посреди улицы, словно в маленьком провинциальном городке, играли дети. Слышались удары молотка из соседней мастерской.

— Я думаю, мне придется несколько дней столоваться у вас, — сообщил Мегрэ хозяину.

— Если вы не слишком разборчивы, хозяйка для вас постарается…

К одиннадцати часам утра оружейный эксперт Гастин-Ренетт прислал отчет, который обеспокоил Мегрэ. Пуля, ранившая Жанвье, вылетела из револьвера крупного калибра, скорее всего из кольта с барабаном.

Оружие это тяжелое и громоздкое, его не спрячешь в кармане пиджака, и потому им обычно пользуются только в армии.

— Никто с сегодняшнего утра не бродил вокруг дома? — спросил комиссар, чокаясь с Вокленом.

— Несколько журналистов. Фотографы из газет.

— Не было интересных звонков по телефону?

— Нет. Только какой-то мужчина вызывал мадемуазель Бланш, и она спустилась в халате, наброшенном на ночную сорочку. Красивая девушка.

— В котором часу?

— В одиннадцать.

— И она ушла?

— Нет. Видимо, снова легла в постель.

— Чем она занимается?

— Ничем. Говорит, что она драматическая артистка. Ей случалось исполнять маленькие роли то ли в театре «Шатле», то ли в каком-то другом. Два или три раза в неделю ее навещает дядя.

— Дядя?

— Я говорю со слов мадемуазель Клеман. Впрочем, не знаю, строит ли хозяйка из себя дуру или она в действительности настолько наивна. Если так, то она настоящая корова. «Вы понимаете, — сказала она мне, — мадемуазель Бланш учит свои роли. Поэтому она почти все время проводит в постели. Дядюшка очень о ней заботится. Он хочет сделать из нее большую актрису. Она совсем молоденькая, ей не больше двадцати двух лет…»

— Ты видел этого дядюшку?

— Еще нет. Его день — завтра. Я знаю только, что это человек «прекрасно воспитанный» и «удивительно корректный».

— А как другие жильцы?

— Конечно, тоже очаровательные. В этом доме все «очаровательные». Над месье Валентеном, на втором этаже, живут Лотары. У них годовалый ребенок.

— Почему они живут в меблированных комнатах?

— Приехали в Париж недавно и, кажется, не могли пока найти квартиры. Они готовят в туалетной комнате на спиртовке. Я к ним заходил. Через всю комнату протянута веревка, на которой сушится белье.

— Чем занимается Лотар?

— Служит в страховой компании. Мужчина лет тридцати, длинный и унылый. Жена его, низенькая толстуха, время от времени спускается поболтать с мадемуазель Клеман, оставляя дверь из своей комнаты открытой, чтобы услышать, если закричит ребенок.

Она ненавидит месье Валентена из-за его фортепиано. Но месье Валентен тоже должен ее ненавидеть из-за малыша, который орет ночи напролет.

— Они тоже занимают квартиру?

— Нет, у них только комната и туалетная. За ними, в комнате, окна которой выходят во двор, живет студент. Оскар Фашен. Он зарабатывает на жизнь перепиской нот, и по его лицу видно, что ему удается поесть не каждый день. Время от времени мадемуазель Клеман поднимается к нему в комнату с чашкой кофе.

Он сначала всегда отказывается, очень гордый. Когда уходит из дому, хозяйка идет к нему за носками, чтобы заштопать их. Он прячет свои носки, но она их находит…

Что делает Паулюс в этот час, когда они сидят у оловянной стойки, болтают, попивая белое вино, и воздух, нагретый солнцем, врывается в бистро через открытую дверь?

У полиции имелось описание его примет. Он, должно быть, знал, что за домом на улице Ломон ведется наблюдена, потому что после первого обыска ни разу туда не возвращался.