Механизм чуда
Шрифт:
Сумку принесла Ксю. Она вынырнула из-за спин преподавателей. Растерянная. Испуганная.
— Там только учебники и тетради. Остальное уже как-то раскатилось. — Она совала в онемевшую руку Евы ремень портфеля. — Все спрашивают, что случилось. А что случилось?
Ева подобрала длинную лямку, прижала к себе сумку. Зеркало разбилось. Жаль. Плохая примета. Или уже неважно? Конечно, неважно, она же умирает!
Ковыляла домой, пряча глаза от сочувственных взглядов прохожих. Что они о ней думают? Какую-нибудь глупость. Вот ужас-то!
Неплотная куртка, на груди покачивается жук. А все из-за него…
Больше или равно.
Папа пришел пораньше. Милый, добрый папа. Наорал, повез в поликлинику. Врач оказался пожилым мужчиной с морщинистым лицом, уши у него были слегка оттопырены, как ручки у древнегреческой вазы. Наверное, по этим морщинам, как по рисунку на вазе, можно было прочитать его жизнь. И по ушам тоже.
— Сколько тебе лет? — не отрываясь от заполнения бланка, устало спросил хирург.
— Шестнадцать.
— Как же ты ухитрилась так разбиться?
— Я шла. Шла. — Вспомнились кусты, как жук зацепился за ветку. — Шла. А потом споткнулась. И упала.
— Споткнулась, — недоверчиво кивал врач. — Никто не толкал?
Жук толкал. Но этого не скажешь. Взрослые. Они вечно ничего не понимают.
— Что это у тебя там играет? Выключи сотовый.
— Это не у меня.
Музыка… Что-то негромкое, как будто птица поет.
— А у кого? — Хирург исподлобья глянул на свою толстую медсестру. Темные короткие волосы, круглое улыбчивое лицо, ярко подведенные глаза. Вздернутые вверх плечи, словно она все время была удивлена.
Она и была удивлена, потому что сотовый звонил из-под Евиной кофты, наброшенной на сумку.
Музыка умерла и тут же возродилась.
— Вон, в сумке, — хохотнула медсестра.
Ева дотянулась до молнии. По сумке шла вибрация. Это и правда звонил ее телефон. Кто бы мог подумать!
— Выключайте мобильные, входя в кабинет, — обреченно произнес хирург, а у самого что-то мелькнуло во взгляде. Лукавое. Как будто он все понимал, но все равно брюзжал. Для проформы. — Садись ровно, сейчас лангету наложим.
Сотовый замолчал, испугавшись незнакомого слова.
Когда Ева выползла в коридор с перебинтованной ногой, папа закатил глаза.
— Что тебе спокойно не живется! — ворчал он всю дорогу домой. — Земля не держит?
Ева открыла рот, чтобы сказать: с землей у нее как раз все отлично, во всем виноваты жук, командарм Че, Пушкин и отец Антона. Но папа был раздражен, папа зло покусывал губы и покрикивал на не вовремя перестраивающиеся перед ним машины. Не услышит. Будет опять и опять бранить ее, весь свет и заодно погоду. Промозгло на улице, холодно. Но теперь Ева не умирала. Передумала. Звонки ее интересовали больше. Она полезла в сумку. Кто мог ей звонить в поликлинике? И что опять творится с настройками?
Номер телефона не знаком. В настройках какие-то «Песни птичек». В сердцах Ева постирала весь плей-лист, оставив обыкновенные гудки на все входящие.
Кто и зачем вбивает ей в телефон новую музыку? Или она подцепила вирус, и мобильник теперь сам решает, какая мелодия будет у нее на дозвоне? Ничего не понятно. Как говорили египетские боги: надо возвращаться к истокам, к паровым
машинам, когда все было разумно и доступно. Уже давно техника начала править человеком, и человек это зачем-то допускает…— Ева! Ты взрослый человек, — выговаривал папа дома. — Что за детские шалости с беготней наперегонки?
— Но она у меня телефон отняла!
— Ева! При чем здесь телефон? Ты себе чуть ногу не оторвала! Ты когда-нибудь собираешься головой думать?
— Это случайность!
— Почему же я случайно не разбиваю коленки?
— Потому что ты взрослый и с тобой ничего не может произойти!
— Ева! Это несерьезно! Твои увлечения, твои игры! Эти жуткие украшения. Теперь ты во всем будешь упрекать жука.
— Буду!
Она бы ушла, хлопнув дверью, но для этого надо снимать ногу с табуретки, ползти, держась за столешницы и спинки стульев… Нет, так не пойдет. Остается закрыть глаза и представить, что она это сделала: встала, пошла и, может быть, даже дверью хлопнула.
— Я ничего не понимаю, — папа рубил воздух ладонью. — Ничего! Мракобесие какое-то! Вокруг все просто и понятно. Солнце встает, земля вертится. Законы физики, в конце концов. Зачем усложнять? Ты учишься, потом поступишь в институт — это правильно. Ты встречаешься с друзьями — нормально. Тебе нравится Антон — отлично. Но все остальное — лишнее. Эти букеты, встречи случайные, жуки на цепочках, машины времени! Ева! Остановись!
— А раньше понимал? — Она все-таки сползла с табуретки и повисла на столешнице.
— Наверное, и раньше не понимал. Но сейчас ты летишь в пропасть. И не надо мне говорить про переходный возраст. Если у человека нет мозгов, они не появятся после двадцати. Думать надо сейчас!
Она думала. Так крепко думала, что мозги закипали. Если бы она хоть что-нибудь понимала! И никакая там была не пропасть. Только старая загнутая труба, о которую она споткнулась. А споткнулась она, потому что запуталась. Окончательно запуталась.
Как же хотелось, чтобы ее поддержали, сказали доброе слово. Отец? Нет, он сейчас будет только ворчать. С мамой вообще говорить не стоило. У нее были свои представления о прекрасном. Зачем лишний шум?
А поговорить надо. Жизненно необходимо. Кто у нее оставался? Не с Ксю же все это обсуждать.
Она взяла телефонную трубку, дохромала до своей комнаты, набрала номер Антона. После первого же звонка на соединении щелкнуло, гудок изменился — определитель номера. Теперь Антон знает, кто звонит. И может взять трубку, а может и не взять. Если до сих пор сердится, то не возьмет. Особенно после письма. Но они уже больше недели не разговаривали, и ей так хотелось услышать голос.
Сыпались гудки.
Еще вариант: нет дома.
Щелкнуло, гудки пропали. Ева вздрогнула.
— Алло! — Голос недовольный, сонный. Сказал с тяжелым вздохом. Как же много она успевает заметить за секунду.
— Привет! Это я.
— Кто — я?
— Антон! Это я, Ева.
— Какая Ева?
— Антон!
— Не знаю такую.
— И давно?
— С тех пор, как ты стала гулять с моим отцом.
— Ты что, издеваешься?
— Это ты издеваешься!
Повисла пауза. Ева чуть не бросила трубку, но ждала, надеясь на другие слова. Готовясь опередить, если Антон даст отбой первым.