Механизм чуда

— Нормально.

Вот уж чего-чего Ева не ожидала от Че, так это вселенской тоски. Она у нее была разлита во взгляде, в ленивых движениях, в сутулых плечах. Даже в небрежном макияже читалась скука.

— А их нет. Обычно в это время уже бывают, а сейчас что-то не торопятся. Ушли, наверное. Знают, что я их жду, вот и ушли.

Ева кивнула. Их нет, нет, нет. А что же есть?

— Ты тоже к ним? — спросила Че грустно.

— Просто мимо шла, — неловко соврала Ева.

— Ну да, мимо. А телефончика у тебя так и не появилось?

— Нет у меня никаких телефонов.

— Жаль. — Че ссутулилась. — Значит, до понедельника.

Что в понедельник? А! В понедельник первый урок спецкурс по истории искусств. Практиканты опоздают минут на десять. Как всегда. Но ей-то они нужны были прямо сейчас. Ева полезла в карман за сотовым. Кто? Кто ей поможет сию минуту, пока она не успела впасть в отчаяние? И не наделала глупостей? Кто ей объяснит, чего хочет Антон?

Некстати вспомнила про Александра Николаевича. Он, конечно, все знает, но звонить ему нельзя. Потому что это будет против Антона. И против нее тоже. Александра Николаевича нужно забыть, как лондонский кошмар.

— Не понимаю, что ты все бегаешь? — лениво протянула Че. — Сидела бы уж дома. А то как кукла вышагиваешь.

Как кукла… Кукла Олимпия. Вот ведь словно сговорились… Была у нее в детстве такая кукла. Алисой звали. Если держать за руку, кукла вышагивала дерганой рваной походкой. Упав, механически жаловалась: «Мама». И закрывала глаза.

Ева внимательней вгляделась в печальную Че, и в голове у нее все соединилось. Конечно! Кукла, сделанная Коппелиусом. Кто еще мог придумать такую дурацкую шутку? Не бывает подобных совпадений. Левшина попросил Антон. Пушкин дружит с Антоном… А Че?

— Тебе Кузьмин звонил? — спросила осторожно. Могла и не попасть. Ошибка — это плохо. Ошибка обнажает слабое место.

— Тоха-то? — Че прищурилась, собрав вокруг глаз сухие морщинки. — Ну да, проявился как-то. Смешной он стал. И что ты в нем нашла? Он же никакой.

— Почему?

— С закидонами. Так сложно объяснял. Все твердил: «Шутка, шутка». Я и не думала, что он будет тебя бояться. Проверяет, дурачок. Никак не наиграется. А ты ведешься, как младенец. Бегать начала. Ну и бегай.

Че равнодушно дернула плечами и побрела вдоль улицы. Спина у нее была темная. Тонкие ноги из-под короткой юбки. Ботинки. Ей, наверное, холодно.

— Что мне делать, чтобы не бегать? — крикнула в эту грустную спину Ева.

— Не бегать, — бросила через плечо Че. — Хотя… тебе же это нравится.

Слов не хватало. Они, конечно, были, но не те. Ева прошла несколько шагов следом за одноклассницей.

— Кстати, — повернулась Че, — давай я тебе новый музончик поставлю.

Ева безвольно вытащила из кармана сотовый. Че поколдовала над ним, глянула в свою трубку и вернула.

— Не скучай! — она пятясь пошла прочь. — В понедельник появишься?

— Если нога заживет.

— А ты вроде уже не хромаешь.

Че потопала к перекрестку, больше не оглядываясь. Ева осторожно наступила на раненую ногу — ничего не болит. Железный штырь сломался, майский жук сбежал, она снова может ходить.

Мигнул зеленый сигнал светофора, и Че исчезла за поворотом. Ева присела на низкий заборчик. Идти некуда. Ничего не хочется. Вокруг холодно и неуютно. В голове вспыхивали и гасли сумасшедшие мысли.

Что делать? Что обычно делают в таких ситуациях?

Она натянула очки — в них думалось лучше. Фланель приятно легла на кожу, на затылке появилось знакомое натяжение резинки.

Когда все плохо, ведьмы садятся на метлу и летят мстить обидчикам. Мафиози нанимают киллеров. Мировые злодеи подсовывают фотонную бомбу и ставят счетчик, чтобы тикал. Обиженные дамы подсыпают яд в вино. Учителя ставят двойки и тащат к директору. Родители лишают карманных денег и заставляют сидеть дома. Подружки плетут интриги. Звонят друг другу и рассказывают гадости, толкают в спину, настраивают против тебя класс. Друзья… Что делают друзья? Ничего не делают. Молчат и отказываются встречаться, потому что заняты. Когда весело — пожалуйста. А когда грустно… Друзья.

Что она хочет? Слушать музыку через наушники, танцевать, новые сапоги и чтобы не болела нога. И чтобы Антон улыбнулся. А еще хочет чуда. Вернуться назад во времени и доказать, что права она, а не они. Что паровой двигатель, в котором все понятно, лучше, чем электроника, которая может подвести в любую секунду. Что переменная Планка условна. А кот Шредингера жив. Это ей рассказал Ра. Был такой ученый Шредингер, доказавший, что в квантовой механике есть такие условия, при которых кот может быть одновременно и мертвым, и живым.

Нет, врете, никакая она не кукла! Куклы ничего не хотят, они только повторяют то, что в них заложили. А у нее есть свои желания. Нормальные. Человеческие. И она будет добиваться их исполнения.

Ева склонила голову на руки. Все-таки мальчишки дураки. О чем они думают? При чем тут кот? Почему больше или равно, а не четко — равно? Или четко — люблю. Без неравенств. И ведет себя Ра странно. Дарит подарки и говорит о квантовой механике. Легко уходит. Легко звонит.

Поискала глазами вокруг, может, где-нибудь найдется ответ. Ответа не было. Было много затоптанной земли и грязи. Взгляд подмечал плохое, словно хорошее вычеркнули из жизни. Словно ей поменяли глаза, и мир повернулся грязной стороной. Опустошенный газончик между низкими заборчиками, мусор, облезлая краска, окурки. Нелепый рисунок на боку училища. «Танк, что ли?» — «Банкетка!»

Пора садиться на машину времени и мчаться туда, где все понятно и просто. Но машина еще не собрана. Жаль. Просто не будет. Потому что кот, потому что Коппелиус.

— Как тебе еще сказать, чтобы ты не приходила? — рявкнули над головой. — Что сделать? Родителям твоим пожаловаться? Директору? Что на тебя подействует, если своих мозгов не хватает? Под конвоем домой отвести?

Слова падали на плечи, барабанили по согнутой спине. Ева медленно, очень медленно выпрямилась.

— Ладошина?

Смотреть сквозь очки на Петра Павловича было странно. Практикант закатил глаза.

— А ты тут что делаешь? Я думал, это опять Чембарцева на пост номер один заступила.

— Она ушла. — Ева улыбалась. Никогда бы не подумала, что будет так рада встрече.

— А ты пришла. Тебе-то что нужно?

Рядом неслышно присел Ираклий.

— Что ты, Петька, постоянно орешь. Дай человеку сказать. А то она в следующий раз вместо очков наушники наденет.

— Ладно, говори. — Петр Павлович был полон ярости и дышал как паровоз. — А с ногой что? Ударили?