Механизм влияния

Он терпеливо слушал. Записывал и переспрашивал. Искал суть. Но с каждой новой историей начинал ощущать, как под кожей копится усталость. Не от количества. От бессмысленности. Большинство просителей не несли информацию — они выливали эмоции. И если в начале дня он ещё пытался разобраться, то к полудню понял: многие приходят не за решением, а за тем, чтобы их услышали.

На пятый день, ближе к вечеру, он сидел за столом, уставившись в список жалоб. 90% из них — не по профилю, не по ведомству, не по логике. Одни приносили фотографии разбитых подъездов, другие — ругательные письма к соседям, третьи рассказывали, как их обижает продавщица в местном магазине. Он слушал, кивал, записывал, надеялся понять. Но понимание не приходило.

Он понял, что пытался помочь всем. А стал виноватым для всех. Один упрекнул в равнодушии, другой — в чрезмерной формальности, третий — в том, что «слишком молодой, чтобы понимать». Мозоль вышел на улицу, вдохнул горячий летний воздух и вдруг почувствовал, как внутри что-то хрустнуло — не больно, но с отчётливым звуком внутренней трещины.

Он вспомнил слова Самойловича: «Информация — это не поток. Это шум. И среди шума нужно искать не главное, а подлинное». Сейчас эти слова обретали плоть. И что самое трудное — не врать себе, когда ты думаешь, что помогаешь, но просто боишься признать — ты бессилен.

Глава 9 Архитектура потока

Август всё чаще возвращался к новостным лентам. В его закладках — десятки ссылок, заголовки, которые сами по себе становились индикаторами будущего. Он просматривал Bloomberg, The Economist, The Wall Street Journal, Le Monde. Заголовки тех месяцев были красноречивыми: «Информационный передоз: эксперты предупреждают о синдроме избыточной обработки данных», «GPRS выходит из тени: мобильный интернет делает первый реальный шаг», «Microsoft вновь под ударом: обвинения в монополии вызывают волну переходов в open-source», «Гарвард и MIT переходят на Linux», «Профессора и программисты выбирают Mozilla и Apache вместо традиционных решений».

Он читал это — и почти физически ощущал сдвиг. То, что вчера было маргинальным — становилось новым стандартом. То, что считалось устойчивым — рассыпалось в прах от одного публичного отчёта или судебного иска.

Он задумался:

«Рынки не перегреваются. Перегревается сознание. Мы вступаем в эру, где скорость информации превосходит скорость мышления. Значит, победит не тот, у кого больше данных. А тот, кто зацепить сознание людей без его перегрузки». Его особенно зацепил термин — информационный перегрев. На фоне растущего количества источников, каналов, отчётов и анализа — количество людей, способных обработать это адекватно, стремительно сокращалось. Он видел в этом окно: Fortinbras должен стать не фильтром., к которому будут безоговорочно прислушиваться.

Параллельно он следил за ростом GPRS и первыми попытками создать браузерные интерфейсы на мобильных телефонах. Он знал, к чему это приведёт. К 2010 году — расцвет смартфонов. К 2020 — абсолютная мобильность, короткие форматы, TikTok, манипуляции скоростью подачи.

Но в 2002-м он думал иначе. Ему нужны были предикторы. Он писал:

В то же время локальные новости его сильно забавляли — он помнил эту эпоху только из рассказов людей, но теперь воспринимал её через призму стратегического наблюдателя. На экране мелькали заголовки:

— «НТВ больше не независим: дело Гусинского завершено?» — «Путин укрепляет власть: новые полномочия президента» — «Восточная Европа приватизирует: играют все» — «Dotcom-рынок продолжает сжиматься: инвесторы уходят в офлайн»

Особенно его позабавил один из заголовков в международной колонке: «Конец Путина: какие ошибки ставят крест на молодом лидере». Он завис на несколько секунд, затем откинулся на спинку кресла и рассмеялся — долго и от души.

«Вы будете сильно удивлены», — подумал он, и едва заметно усмехнулся.

Ситуации, которые казались катастрофами или концом эпохи, на самом деле были лишь началом. Началом того, что он уже видел — и теперь мог наблюдать, словно режиссёр, смотрящий раннюю версию фильма, финал которого знает наизусть. Всё шло по сценарию, который он должен был лишь немного подправить в нужные моменты.

Он знал: эпоха начинается. И она — на его стороне.

Fortinbras перешёл на следующий уровень. Он больше не был просто сетью, бюллетенем, лабораторией идей. Он стал экосистемой. Подвижной, реагирующей, распределённой. Там, где раньше был аналитический центр, теперь появлялись узлы. Независимые, локальные, но синхронизированные.

Этот поворот возник не на пустом месте. Август в течение нескольких месяцев наблюдал за тем, как начинают «ломаться» перегруженные каналы: объемы данных увеличивались, скорости принятия решений падали. В ситуациях с инвестированием, реакцией на внешние события и внутренними кейсами было ясно: централизованное управление ограничивает рост.

— Центр больше не нужен, — написал он в своём докладе, присланном Савве в три утра. — Он тормозит эволюцию.

Документ содержал схему: децентрализованная структура на основе четырёх уровней автономии, алгоритмы принятия решений, внутренние протоколы оценки эффективности и принципы передачи данных через зашифрованные стеки. Каждый региональный узел получал ограниченный, но самостоятельный инструментарий. Доступ к ClearSignal — в базовой версии. Подключение к Novapuls — через автономный канал. Своя локальная сеть аналитиков. И — полная ответственность.

Савва прочёл. Долго молчал. Потом написал:

— Мы превращаемся в организм.

— Мы им и были, — пришёл ответ.

Киев. Кабинет Саввы. Июльское солнце лениво пробивается сквозь старинные жалюзи. Он смотрит на новостные сводки: мировой рынок нестабилен, доллар колеблется после слов Алана Гринспена о возможном ужесточении кредитной политики, в Азии нарастает напряжение из-за территориальных споров в Южно-Китайском море, а в Украине затягивается приватизация стратегических объектов.

На фоне этих событий Fortinbras запускает децентрализацию. Вильнюс, Рига, Москва, Харьков — четыре пилотных узла. Каждому — свой лидер, свой ритм. Новая модель должна была пройти испытание на устойчивость. Цель тестирования была проста и одновременно фундаментальна: проверить, смогут ли региональные центры не просто воспроизводить методологию Fortinbras, но и адаптировать её к локальному контексту, сохраняя синхронность в решениях и приоритетах. Нужно было понять, как работает система, если центральный механизм отходит в тень — и сможет ли она выработать устойчивость к внешним колебаниям без прямого вмешательства. Этот эксперимент был не столько проверкой технологической инфраструктуры, сколько этическим и управленческим стресс-тестом всей философии Fortinbras.

Вместе с этим Август начал разрабатывать план включения ИИ в будущие проекты. Он понимал: пока что это невозможно — отсутствовали фреймворки, кластерные вычисления были уделом научных центров, а сама NVIDIA только начинала свой путь и вскоре столкнётся с серьёзным кризисом. Август сделал пометку: «2002–2003 — период перегруппировки NVIDIA. На этом этапе их акции уязвимы, но потенциал — колоссален. Записать: инвестировать скрытно через открытый инвестиционный фонд Fotinbras». Он внимательно изучал отчётность компании, анализировал интервью её основателей и выстраивал цепочку влияния на их продуктовые направления — особенно на будущую технологию CUDA, которую они запустят только в 2006 году. Именно в этот момент, по мнению Августа, и нужно было внести «вдохновение» в виде предложений и контактов.