Механизм влияния

Facebook. Google. RSS.

— Что за компания — Facebook? Никогда не слышал о ней, — написал Савва, при этом прищурившись. — И что такое RSS? Почему это вообще может быть кому-то интересно?

Август выдержал паузу. Он знал, что не может сказать правду — не может сказать всю правду. Но мог построить логику, достаточно убедительную, чтобы звучала как блестящий анализ, а не память о будущем.

— Facebook — это пока только зачаточный проект в Штатах. Университетская сеть. Но, если ты посмотришь, как студенты взаимодействуют с цифровыми профилями, ты увидишь: они хотят иметь точку цифровой идентичности. Не просто профиль, а интерфейс «я в сети».

— И?

— И если это превратить в инфраструктуру, где человек сам строит свою цифровую персону, а потом начинает ею управлять — то это уже не просто социальная сеть. Это будет платформа, через которую можно анализировать мышление поколений. Маркетинг, социология, даже политическое поведение — всё будет отражаться в таких платформах. И кто туда войдёт на раннем этапе, сможет направлять динамику.

— А RSS?

— Это более скучная, но гораздо мощнее штука. Технология подписки на новостной поток. Пока она хаотична, но если мы поможем сформировать стандарт — мы будем знать, как миллионы людей получают информацию. Что они читают, как быстро реагируют, какие темы триггерят волну интереса. Мы будем на входе и на выходе.

Савва молчал, но уже писал себе в блокноте.

— Я не могу это доказать, — мягко добавил Август, — но ты знаешь, я редко делаю ставки на пустом месте. Тут — не просто тренд. Тут — архитектура управления вниманием. И если мы сейчас расставим точки доступа — через ClearSignal, через фонды, через прокси-компании — то через три года нам не придётся бороться за влияние. Мы уже будем внутри.

— Вот ядро, — продолжил Август, глядя в таблицу на экране. — Facebook, Google, RSS. Они не просто платформы — это инфраструктура будущего влияния. Facebook станет экосистемой идентичностей. Не соцсетью — структурой, где человек сам себя регистрирует в системе управления. Мы не на витрине. Мы — в протоколах, в системных слоях.

Савва нахмурился:

— Откуда ты знаешь, что именно они выстрелят?

— Я изучал тренды. Профили запуска. Движение команд. Поведение инвесторов второго эшелона. Это не гарантии — но вероятности выше 80%.

— И Google?

— Мы не сможем конкурировать напрямую. Но можем встроиться. Через рекламные системы, серверные цепочки, а главное — через инструменты адаптации данных. Нам нужно создать сервис, который будет выглядеть как полезный алгоритм, но под капотом он будет считывать поведение. Это и будет ClearSignal.

— И использовать в войне?

— Уже сейчас. Мы будем измерять реакцию на вбросы. Моделировать траектории инфоударов. Проталкивать нужные нарративы, замеряя поведенческую отдачу. Война давно перешла в сигнальную фазу. Просто они ещё не осознали этого. А мы — уже в ней.

— Мы не можем просто купить долю и появиться в отчётах, — начал Август, медленно перелистывая список ранних инвесторов и структуры собственности. — Это будет выглядеть как вторжение. И старые фонды, и государственные регуляторы мгновенно нас зафиксируют. А вот если мы рассеем влияние через небольшие пула инвестиций — институциональные, региональные, а главное, юридически несвязанные между собой — тогда никто не увидит, что за всем стоит единый центр.

Он сделал пометку рядом с названием Facebook и продолжил:

— Оптимальный уровень контроля — двадцать, максимум двадцать пять процентов, — сказал Август, проводя пальцем по экрану, где отображались схемы будущего распределения акций. — Но он не должен быть явным. Мы не можем позволить себе публичное доминирование. Это будет выглядеть как вмешательство. Вместо этого мы дробим владение между независимыми структурами, каждая из которых формально ничем не связана с другой.

— Один пакет — через фонд в Латвии, другой — через венчурную компанию, зарегистрированную в Ирландии. Третий — через акселератор, якобы связанный с технологическим университетом. И так далее. Все вместе — они дают нам возможность не только участвовать в управлении, но и иметь право вето на ключевые решения. Алгоритмы, рекламные контуры, сбор данных, эксперименты с пользовательскими интерфейсами — всё, что мы захотим держать под контролем.

Он говорил не как человек, покупающий доли, а как архитектор, строящий невидимую надстройку над целой экосистемой.

— По Facebook на март 2004 — оценка около пяти миллионов. Чтобы обеспечить нужный процент, нам потребуется вложить от одного до 1,25 миллиона долларов. Это дорого, но если учесть последующую капитализацию, наши 20–25% через три года превратятся в рычаг влияния, который нельзя будет игнорировать.

— А MySpace?

— Там мы сделаем двойной заход: часть через инфраструктуру, часть — через венчурное представительство. Для стратегической доли нам нужно около двух миллионов. Этого хватит, чтобы участвовать в формировании медиаполитики, повлиять на систему рекомендаций и интегрировать элементы ClearSignal в инструменты анализа пользовательского поведения.

— Ты хочешь проделать то же самое с Google?

— Нет, здесь нужна другая логика. Мы входим не как акционеры, а как незаменимый поставщик — через наш рекламный движок. Он должен работать лучше, чем всё, что они видели. Я сам помогу его написать. И когда они его интегрируют, мы станем частью их экосистемы, без необходимости иметь официальную долю. Данные будут течь к нам сами… — Но не в одной точке. Мы дробим участие на четыре-пять юридически не связанных структур, каждая из которых входит через разные механизмы: один — через стратегический венчурный фонд, другой — через юридическую надстройку на Кипре, третий — через университетский акселератор.

Он говорил уверенно, но спокойно, как человек, который уже просчитал не только экономику, но и реакцию системы.

— Этого будет достаточно, чтобы участвовать в формировании архитектуры продукта: от алгоритмов ленты до пользовательского API. Но недостаточно, чтобы кто-то начал искать источник координации. Мы не заинтересованы в управлении. Мы заинтересованы в проникновении.

Савва внимательно вникал, не перебивая. Он понимал, что это не просто стратегия — это инъекция в само тело системы. Не внешний контроль, а внутренний симбиоз. Потом сделал паузу и добавил:

— Ладно, влияние, архитектура, контроль — я понял. Но скажи прямо: какую прибыль ты ожидаешь от всего этого? Помимо власти.

Август откинулся на спинку кресла и посмотрел на диаграмму, как будто искал на ней не цифры, а смысл.

— Если мы правильно зайдём, то через три-четыре года только по Facebook мы получим x30 от первоначальных вложений. А это — десятки миллионов. MySpace даст меньше, но даст быстро — два года, и их выкупят или реструктурируют. Google — это длинная игра, там отдача будет не в прибыли напрямую, а в доле в инструментах. Но эти инструменты потом будут продаваться тем, кто сам станет частью спецслужб. Или уже ими является. Мы просто встанем между ними и рынком.

— Заходим на наши деньги? Не клуб, не структуры. Наши?

— Только личные, — кивнул Август. — Ни одна из этих долей не будет пересекаться с Fortinbras напрямую. Более того, у нас не будет ни одной транзакции, которую можно было бы отследить как цепочку.

— Но компании ведь могут сложить два и два?

— Только если им кто-то подскажет, где искать. А мы не оставим даже намёка. Все связи будут в распределённом облаке доверенных. Те, кого никто никогда не свяжет с нами. Ни одной линии впрямую.