Мексиканка

– Ну да. Он же оттуда выносил пластинки показывать. Но никогда туда не приглашал. Мы всё время сидели в гостиной. Странно, да?

– С ним всё странно. Было странно.

– Было, – грустно кивнул Дара. – Посмотрим?

Он пошёл к двери в библиотеку. Салли вдохнула, как перед прыжком с вышки в бассейне, и несмело двинулась за Дарой. Дара толкнул дверь и та поддалась: внутри горел яркий свет. Он заглянул внутрь, распахнул пошире и вошёл.

– Хотя знаешь, – сказал Дара, – пожалуй, ничего странного. Здесь просто сесть негде.

Салли встала на цыпочки и заглянула в комнату поверх плеча Дары: с тех пор, как она здесь побывала, в комнате стало ещё больше всего: книги и виниловые пластинки не помещались на стеллажах и лежали стопками на полу. К стенам были прислонены картины в рамах, на стеллажах под потолком стояли в растопырку механизмы и роботы, похожие кто на паука, кто на картофелину. Салли встретилась взглядом с братом-близнецом Хили. Он был выключен и невинно улыбался, как бы говоря: «Это не я шумел».

На фоне молочно-белых стеллажей, забитых разноцветными корешками выделялись три мольберта, завешанных чёрной тканью.

– А это явно для нас, – сказал Дара и прошёл в комнату.

Салли сделала шаг и увидела, что в комнату втиснуты два маленьких кожаных пуфика.

– Поверить не могу, что он всё это оставил, – сказала Салли. – Это же вся его жизнь.

Дара протянул руку к мольбертам, но не решился поднять ткань.

– Хм, – сказал он. – Помнишь, он говорил: «я не любитель искусства – моя жизнь искусство». Может, у него появилась какая-то теория, из которой следует, что от репродукций нужно избавляться, потому что настоящая картина у тебя внутри. Ах да, кстати! – Дара щёлкнул пальцами. – Я как-то к нему зашёл, а в гостиной висела картина. То есть, не картина, а рама, в которой… А вот же она!

Дара перешагнул стопку книг, нагнулся, стараясь не опрокинуть статую женщины в накидке и поднял стоявшую у стеллажа раму и показал Салли. Салли подняла бровь. В раме была не картина, а белый лист, на котором элегантным шрифтом с засечками было написано:

«Можешь попытаться украсть гранат. Но только на льдине появится женщина – пускай тигров из рыбы. Из пасти первого, как помнишь, вылетит винтовка. Ею женщину и атакуй. Только не забудь опять про слона!»

Салли взяла раму в руки и дважды, хмурясь, перечитала текст. Перевернула раму, чтобы убедиться, что с обратной стороны ничего нет и перечитала ещё раз.

– Типичный Мёрфи, – сказала она. – Иногда я устаю от его загадок, если честно. Даже не могу сказать «уставала», потому что Мёрфи исчез, а загадки остались.

Салли села на один из пуфов и вытянула ноги, разглядывая носки туфель.

– Дай угадаю, – сказала она. – Он показал тебе этот текст, картину Дали ты узнал, но вопросов от этого у тебя появилось больше, чем ответов. Ты и спросил, что это всё значит.

– Ага, – сказал Дара, опускаясь на пуф рядом с Салли. – Главный вопрос: почему пересказ во втором лице?

– И ты ожидаешь, что сейчас Мёрфи прочтёт тебе целую лекцию, но вместо этого…

Что-то щёлкнуло и в комнате погас свет. Дара услышал, как у Салли перехватило дыхание. Наощупь он вынул из её рук картину и сжал её ладонь в своей. Скрипнула дверь и в комнату кто-то зашёл.

Дара выпустил руку девушки, встал, сделал шаг вправо, чтобы оказаться между Салли и визитёром. Визитёр сделал несколько быстрых шагов по комнате, но не в их сторону. Что-то зашуршало. Глаза Дары немного привыкли к темноте и в свете уличных фонарей, который пробивался сквозь стопки книг, которые загромождали подоконник, он увидел, как по комнате задвигалось что-то большое и тёмное, будто вошедший снял пальто и готовился набросить его на Дару.

– Кто здесь?! – спросил Дара не своим голосом.

Вошедший вместо ответа прошуршал ещё раз, открыл дверь и быстро вышел из библиотеки в гостиную.

– Кто здесь?! – крикнул Дара вслед и было двинулся вслед за фигурой, но Салли поймала его за руку.

– Ты чего? – прошептал Дара.

– Постой. Я думаю, это для нас.

– Что для нас?

– Не знаю, что. Какое-то представление от Мёрфи.

– Думаешь? Почему? Кто это вообще может быть?

– Тот, кто вытирает пыль. Заметил, что в комнате пыли нет?

– Но…

– Садись в кресло. Догнать и ударить всегда успеешь.

Дара послушался и опустился на краешек кресла, готовясь вскочить в любой момент.

Дверь снова открылась и в комнату вплыло несколько огоньков, за ними высокая фигура. Фигура повернулась в их сторону и Дара, прищурившись, разглядел робота, который держал в руках тяжёлый подсвечник на шесть свечей.

– Реджи! – сказала Салли.

Дара выдохнул и осел. Это был робот-камердинер Мёрфи, который почти не появлялся на первом этаже дома. Мёрфи прозвал его в честь Дживса из романов Вудхауса и пару раз разыгрывал с подачи робота смешные диалоги, уморительно имитируя выговор британской аристократии.

– Реджи, привет! – сказала Салли.

Робот аккуратно поставил подсвечник на комод и скрылся за дверью.

– Ну и что всё это значит? – спросил Дара в пространство.

– Наверное, Мёрфи оставил нам сообщение.

– Какое?

– Не знаю. Реджинальд не ответил. Значит… значит, словами сообщение передать нельзя.

– Поч… А хотя… – Даре было понятно, почему: простыми человеческими словами Мёрфи объяснялся редко.

Он зажмурился, чтобы глаза быстрее привыкли к полумраку и снова огляделся: в комнате явно что-то изменилось, но библиотека была набита под завязку всякой всячиной и Дара, как ни силился, не мог понять, что именно не так. И только когда Реджинальд появился с ещё одним подсвечником, он понял, что робот снял тёмные покрывала с трёх мольбертов.

Под покрывалами оказались картины Рембрандта неизменно висевшие в гостиной напротив дивана. Робот внёс ещё один подсвечник, клацнул зажигалкой и стал зажигать свечи прямо в комнате. Наконец в комнате стало достаточно светло, чтобы Дара и Салли увидели, что нарисовано на картинах – но по-другом. В гостиной картины были хорошо подсвечены специальными лампами и ребята знали каждый квадратный сантиметр репродукций. Но сейчас с картинами происходила странная алхимия.

Жёлтое стало золотистым. Красное стало багровым. В цветах появилась теплота и движение неровно горящего пламени свечей, отчего лица из правдоподобных превратились в живые. Движение языков пламени заставило дрожать и воздух в нарисованном пространстве. Тени на репродукциях слились с темнотой комнаты, а персонажи выступили вперёд.

– Рембрандта нужно смотреть при свечах, – сказала Салли.

Реджинальд повернулся на её голос и церемонно кивнул.

Они сидели, не говоря ни слова, ещё очень долго, может быть полчаса, может час, пока планшет Салли не пиликнул. Они пошли домой и по дороге Дара наконец заговорил.

– При свечах. Конечно. Совсем не удивительно, если задуматься. Но я, конечно, никогда не задумался о том, что Рембрандт жил при свечах. При факелах, при кострах, при каминах. Ни он сам, ни его мольберт, ни модели, ни Саския, ни Даная, ни Матфей и его ангел никогда не знали ровного, предсказуемого, уверенного электрического света. Только живой непостоянный свет солнца, только дрожащий, горячий, пахнущий дымом свет огня.