Мексиканский для начинающих

– Шурочка, мне хочется переспать с тобой прямо здесь, под государственным стягом! – Конечно, сказывалось отсутствие духа. А бедная душа не могла управиться с распоясавшейся плотью.

– Вась, – мягко сказала Шурочка, – у нас еще все впереди.

Из узких центральных улочек они выбрались на какую-то авениду. Ослепительное солнце раскатывалось по ней, а вдоль стояли небольшие бронзовые герои и генералы на скромных постаментах. Высоко в лазурное небо уходили, как слоновьи ноги, серые стволы пальм, а кроны их напоминали архитектурные сооружения для небожителей. Золотой ангел с трубою застыл среди них, вроде раздумывая, в которое въехать.

Машина пронеслась по сплетению виадуков и туннелей, остановилась у светофора, где некий человек выпускал изо рта последовательно красное, желтое и зеленое пламя, проскочила пару улиц, плотно укрытых деревьями без листьев, но с пурпурными и лиловыми цветами, так что небо виделось то лиловым, то пурпурным, и нырнула в прохладное подземелье пирамидального отеля.

– Приводи себя в порядок, сеньор Прун, – сказала Шурочка. – Через пару часов будь готов – программа у нас напряженная. В общем – переведи дух! – И ласково потрепала по щеке.

Поскольку дух уже перевелся, Ваське ровным счетом нечего было делать. С двенадцатого этажа разглядывал он этот непонятный город, в котором так стремительно очутился, без видимых на то причин. «Могла же Шурочка все подстроить, – раздумывал он. – Специально! Со мною хочет побыть».

И надо сказать, в этом размышлении, довольно нелепом, Васька очень приблизился к истине. Но как всякая, эта раскроется не так быстро, как хотелось бы, – по крайней мере, автору – путь достаточно, увы, тернист…

– Вась, – послышалось. – Опохмелиться бы, – это был весьма родной, а в настоящее время замученный голосок. – Загляни-ка в барчик, – просила душа. – Вот-вот, под телевизором!

Оказавшиеся там бутылочки были настолько малы, какие-то дамские пальчики, слезы кукушкины, что пришлось хватить десяток.

– Большой, указательный, средний, мизинец, – загибал Васька. – Полегчало?

– А безымянный?

– Ах да! Чего еще пожелаете?

– Шурочку бы, – вздохнула душа.

– Погодите до вершины пирамиды, – успокоил Васька, раздеваясь в ванной. – Там, говорят, энергетические потоки! Чувства по гиперболе! Однако с носками меня подвели, все те же носки, с дырками.

Спасение на вершине

Город никак не кончался. Казалось, состоял из островов, соединенных меж собой некоторыми перешейками. Машина попадала то на небоскребный остров, мгновенно перетекавший в остров кучерявых особняков, с башенками, колоколенками, куполками, то въезжала на остров длинных заборов, из-за которых ничего не высовывалось, то вдруг оказывалась в тропическом лесу, за ним возникало море стеклянных пирамид и мостов, уносящихся в хвойные дебри, где было свежо, как в Подмосковье. Все, казалось, выехали. Да не тут-то было! На опушке, как гигантский кедр, стоял собор, пара стадионов, бесконечные лавчонки от виднейших фирм и магазины, подобные соборам.

Город был немыслим, трудно вообразим, как сокровища ацтеков. В конце концов он полез куда-то ввысь – на пригорки, холмы да старенькие обессилевшие вулканы. Перелез-таки и долго тянулся еще вдоль дороги. Меж домов паслись горбатые зебу, скакали сомбреристы, пыля и щелкая бичами, а город вновь набирал мощь, растекался вширь, вдаль, взмывая под небеса, соскальзывая в ущелья иссохших рек.

На последнем его издыхании стоял косопирамидальный каменный парус, в который, казалось, удерживая город, били все ветры вселенной, создавая внезапный сельский покой: мирные разноплеменные стада средь автомобильных свалок, казахский с виду полустанок в зелени текильных кактусов, придорожно какающий мальчик и девочка на кубе. А впереди среди гор возникли пирамиды. Они напоминали оструганные горы. И выглядели хорошо, моложе вулканов – то ли дети, то ли внуки.

Машина остановилась, и быстрым шагом приблизился господин в ослепительно белом костюме, высокого собачьего роста. И красив – нечто между сенбернаром и сан-франциско. Разве что лобик подкачал. Усеченный плоский треугольничек. Напомнил Ваське сковороду, на которой можно поджарить глазунью, – не более чем из одного яйца.

– Бьенвенидос, – сказал господин.

– Добро пожаловать, – перевела Шурочка. – Сеньор Франциско – наш гид!

– Чего тут гидеть-то, – буркнул Васька. – Сами бы разобрались. – Он чувствовал, как Шурочкина теплота стремительно раздваивается, отдавая большее количество килокалорий внезапному сеньору Франциско. – Обойдемся без гидальго! – И повлек Шурочку к пирамидам, выбрав наибольшую.

Но Франциско не отставал, цепляясь неразборчивой испанской речью:

– Эсто эс антигуасьюдад преколомбиана се яма теотиуакан…

– Какая к фигам яма? – раздражался Васька.

– Город доколумбовой эпохи, – переводила Шурочка, – под названием Теотиуакан.

– Да хрен с ним! Ты за моим пальцем гляди, – оттеснил Васька гида. – Вот перед нами две типичные пирамиды – одна побольше, другая поменьше. Это такие тела, ограниченные равными треугольниками, составленными вершинами в одну точку.

– Ну сразил! – ахнула Шурочка. – Исчерпал тему – одним глотком!

– Аки убосакрифисиос уманос, – подтявкивал сзади Франциско, не соображая своими сенбернаровскими мозгами, с кем вздумал тягаться. – Порарива!

– Здесь имели место человеческие жертвоприношения, – покорно вздохнула Шурочка. – Там, на вершине.

«Вот где мы спасемся от Франциско, – решил Васька, – и объяснюсь с Шурочкой, до дна». И по широким ступеням, обскакивая спускающихся и восходящих пирамидян, потянул ее вверх-вверх. Шурочка чуть повизгивала, но влеклась. А Франциско притормозил у подножия.

Солнце стояло прямо над головой, обливая пирамиду раскаленной едва заметной лавой. Ваське казалось, что кто-то подталкивает вверх. Обернулся на Шурочку – вид ее был уныл и бледен, будто все тепло свое оставила внизу, у Франциско за пазухой.

– Милая, еще рывок и мы поймем друг друга на вершине! – взывал он. – Две-три ступени – и сольемся в Беломорканал!

Какой Беломорканал? Откуда на мексиканской пирамиде? Полная, конечно, перегретость полуденным солнцем! Хотя кое-что массово-грандиозное наблюдалось – было тесно и разноплеменно, множество воздетых голов и, вероятно, вдвое больше раскинутых рук. Все насыщались, предполагая улучшиться и улучшить. И Васька, позабыв о Шурочке, почувствовал, как наполняется, – вроде чистым кислородом, замешанным с запахами корицы, ванили и джина с тоником.

Хотелось взмахнуть руками и полететь нал городом Теотиуакан к белеющим вдали вулканам и далее, сея над миром, как листовки, чистую энергетическую истину.

Он, было приподнялся над вершиной, как услыхал:

– Не валяйте дурака, любезный. Я только что возвратился и хотел бы передохнуть в вашем теле.

– Это ж твой дух, – пояснила душа, чувствовавшая себя виноватой за кое-как прожитый день. – Снизошел! Не признал, что ли?

Василий, долго глядевший на солнце, чихнул и прикрыл глаза. Действительно, в положенном месте находилось нечто по имени Илий, что придавало Ваське очевидную целостность. Он внезапно ощутил, что видит и понимает то, чего не видел и не понимал ранее. Стоя в толпе на плоской вершине, где был когда-то храм, венчавший пирамиду Солнца, он оглядывал под ногами Место Рождения Богов – город Теотиуакан.