Мексиканский для начинающих

– Клиент в хорошей форме, – добавила Шурочка по-испански.

– Прекрасно! – кивнул Пако, давя педаль, – поддерживай, и все устроится, как нельзя лучше.

Машина вылетела на неимоверно прямую автостраду, прорезавшую горы Сьерра-Мадре, перемахивавшую ущелья и каньоны, летящую мимо кактусов, напоминавших храмовые органы, мимо-мимо, мимо – ко второй вершине серебряного треугольника городу Акапулько, омываемому водами условно Тихого океана.

Второй угол

Пальмовое напряжение

Когда на свет Божий является дитя человеческое, в тот же миг рождается какой-нибудь зверушка и на всю жизнь связаны их судьбы.

Васька Прун родился вместе с кроликом Точтли. Они были, как говорится, на короткой ноге. Бог пьянства и распутства без труда мог свернуть Ваську с пути истинного. Хотя кто с уверенностью отличит истинный от ложного? Это дело потяжелее, чем разобраться в опятах. Шаг влево, шаг вправо…

Слева и справа от дороги стройными рядами шли корабельные пальмы. Ваське казалось, что крепкие стволы подрагивают в любовном напряжении, извергая взрывообразно ажурную крону.

Уже тихоокеанский воздух дурманил голову, и Васька возбудился всем организмом, один из членов которого затвердел, как кокосовая пальма.

Чудилось, в легкой тени пальмовых рощ мелькают нагие нимфы, наяды и особенно пальмейры. То тут, то там высверкивали округлые, как грейпфрут, величины и достоинства.

– Шурочка, разобьем бивуак! На всю оставшуюся жизнь!

– Чего он хочет? – вмешался Пако. – Пипи или попо?

– Думаю, меня, – оживилась Шурочка. – В завуалированной форме. Под пальмой.

– О! – воскликнул Пако. – Губа не дура, как говорили в городе Теночтитлан. Амор под пальмой в традициях древних ацтеков. Пальма – стимулятор. Есть тысяча способов под пальмой! Но один, высочайший, – в кроне! В гнезде священной птицы пито. Будет время – проведу экскурсию.

Шурочка прикрыла глаза и влажной, как океанский воздух, ладонью провела по Васькиной щеке. Это было неизбывно-нежное прикосновение пальмового листа. Васька живо представил себя здоровенным чешуйчатым стволом, проникающим в трепетную крону.

– Ах! – выдохнула Шурочка, – скоро мы достигнем бивуака, где пальмы, пальмы, пальмы…

Телепортация

Из сложных слов, имеющих началом «теле», наиболее привлекательно – телепортация. Наукообразность смягчена простым составляющим – порты. И, вытесняя телегу, телепортация утверждается в русском языке и быту. Мгновенное перемещение в пространстве становится заурядным. Путешествие из Петербурга в Москву бывало раньше событием, подчас литературным. Теперь же человек присядет на Гоголевском бульваре и, моргнув, обнаруживает Царское, к примеру, село. А собачка тоскливо воет, привязанная к скамейке. Кто знает, какие тут силовые потоки действуют…

В Мексику телепортируются особенно часто. В середине шестнадцатого века филиппинский стражник очутился у подножия пирамиды Солнца. За миг до этого, как выяснилось на допросе, он прохаживался по крепостной стене в Маниле. Через три десятилетия русский боярин возник меж кактусов агавы. Исторические хроники упоминают, что в руке его была намертво зажата куриная ножка. Судьбы телепортированных складывались по-разному. Боярин не прижился, тосковал, чахнул и вскорости, не покладая ножки, мумифицировался. Зато некий француз по имени Хосе де ла Борда, припортированный на заре восемнадцатого, так преуспел, что стал богатейшей персоной континента.

Последний случай отмечен в шестидесятые годы прошлого столетия. Супружеская пара из Бразилии проснулась посреди футбольного поля стадиона Ацтека, где до сих пор пытаются произрасти какие-то амазонские злаки.

Характерные черты телепортации – стремительность, внезапность и отсутствие свободы выбора. Может, человек хотел в Тулу. А его закидывают в Акапулько.

Васька давно ощущал телепортированность. Неведомые силы хватали за шиворот и перемещали с дикой скоростью, куда хотели. То и дело! Впрочем, известно, человек под градусом особенно подвержен.

Автор этих строк однажды чудесным розовым утром нашел себя в городе Сухуми у фонтана, посреди которого безмолвно, точно цапля, стоял маленький, зеленый Феликс Эдмундович в телогрейке на плечах.

Потрясение было, потому что за миг до этого тот же автор, утепленный телогрейкой, пребывал в московской рюмочной рядом с площадью большого в шинели.

О Боже, сколько раз мы закрываем и открываем глаза! А это не безобидный процесс – постоянно рискуешь потерять или обнаружить нечто. Свиное рыло на соседней подушке или черную повсеместную дыру. Да, страшно-страшно порою отворять.

И Васька не решался. Он понимал, что где-то лежит. И, кажется, голый. Что-то ласково грело и обдувало. Имелся приятный шелест, влажные всплески и отдаленные девичьи голоса. Все располагало к открытию. Лишь одно удерживало – под ухом раздавался храп с французским акцентом, причем знакомый.

«Нет, – размышлял Васька, – Шурочка не способна. Она спит, как колибри. Может, Пако? Но французский акцент!»

Конечно, немыслимо разобраться в принадлежности храпа с закрытыми глазами.

Холодея от предчувствий, Васька приоткрыл окна души, стараясь выглядывать понезаметней, и увидел на расстоянии ладони грубовулканический материк Сероштанова.

– Мать моя грешница! – невольно вскрикнул он, и материк подскочил, прижимая к груди бутылку «Кубанской».

– Васек проснулся! А я караулю! Вот приберег, – скалистым зубом он сорвал бескозырку и быстро наполнил два стакана, прикопанные в песке. – Ничего, что теплая. Зато родная!

Видно, Сероштанов долго загорал, обнимая бутылку. На груди его остался четкий силуэт и даже проглядывал красноватый казак в черной папахе.

Помимо собственных сорока водка нагрелась еще до пятидесяти и быстро настроила на сердечную беседу.

Они сидели на пляже под пальмовыми грибками. Красная голова Цонтемока утопала в тихоокеанской пучине среди белых парусов и круизных теплоходов. Разноцветные рыбки толклись у прибрежных камней. Со скалы, увенчанной голубым дворцом, низвергался водопад, через который время от времени перекидывались радужные мостики. Средь банановых гроздей порхали райские птички, и красногрудые попугаи в просторных клетках хором пели церковные гимны.

Что может быть прекраснее тропического вечера? Разве что тропическая «кубанская».