Мелкие боги

Забравшись на очередной бархан, отряд остановился.

— Мы стали мягкими, Брута. Изнеженными, испорченными, — сказал Ворбис.

— Да, господин Ворбис.

— И открытыми для пагубного влияния. Это море, Брута. Оно омывает нечестивые берега, служит источником крамольных мыслей. Люди не должны путешествовать, Брута. Истина содержится в центре. Чем дальше ты от него уходишь, тем больше ошибок совершаешь.

— Да, господин Ворбис.

Ворбис вздохнул.

— Во времена Урна мы плавали в одиночку на лодках из шкур и попадали туда, куда посылали нас Господь и ветер. Вот как должен путешествовать поистине святой человек.

Крохотная искра неповиновения, разгоревшаяся в Бруте, сообщила, мол, ради того, чтобы твои ступни и морские волны разделяли две надежные палубы, она бы, пожалуй, пошла на риск совершить пару-другую ошибок.

— Я слышал, Урн однажды доплыл до острова Эребос на мельничном жернове, — промолвил Брута для поддержания разговора.

— Нет ничего невозможного для сильного в вере, — ответствовал Ворбис.

— А ты попробовал зажечь спичку об желе?

Брута замер. Не может быть, чтобы Ворбис не услышал этот голос!

Голос черепашки, казалось, раскатился по всем окрестностям.

— Это что еще за козел?

— Пошевеливайтесь, — велел Ворбис. — Нашему другу Бруте не терпится подняться на борт.

Он послал лошадь вперед.

— Где мы? Кто это такой? Здесь жарко, как в аду, можешь мне поверить, я знаю, о чем говорю.

— Я не могу сейчас разговаривать! — прошипел Брута.

— Эта капуста воняет, как какое-то болото! Я хочу салата! Немедленно дай мне листочек!

Лошадей выстроили вдоль пристани и начали по одной заводить на судно. Короб на плече Бруты принялся бешено раскачиваться. Брута заозирался с виноватым видом, но никто не обращал на него внимания. Не замечать Бруту было довольно просто. Существовали тысячи занятий куда более привлекательных, чем наблюдение за Брутой. Даже Ворбис оставил его и сейчас разговаривал с капитаном.

Брута нашел себе место на остроконечной корме, где одна из мачт с парусом загораживала его от случайных взглядов. Потом с некоторым страхом он открыл короб.

— Орлов поблизости нет? — раздался из недр панциря осторожный вопрос.

Брута посмотрел на небо.

— Нет.

Из панциря высунулась голова.

— Ты… — начала черепашка.

— Я не мог разговаривать! — попытался оправдаться Брута. — Вокруг было слишком много народу. А ты разве… разве ты не можешь брать слова прямо у меня из головы? Ты же должен уметь читать мысли.

— Мысли смертных совсем другие, — отрезал Ом. — Думаешь, слова в голове возникают как на небе? Ха! С таким же успехом можно искать смысл в куче отбросов. Намерения— да. Эмоции— да. Но не мысли. Если зачастую ты сам не знаешь, о чем думаешь, почему это должен знать я?

— Потому что ты — Бог, — резонно ответил Брута. — Бездон, глава LVI, стих 17: «Он знает о мыслях смертного, и нет от Него секретов».

— Бездон — это тот, у которого были гнилые зубы?

Брута повесил голову.

— Послушай, — сказала черепашка. — Я — это я. И я не виноват, если люди думают иначе.

— Но ты же знал о моих мыслях… Там, в саду… — пробормотал Брута.

Черепашка несколько помедлила с ответом.

— Тогда было совсем по-другому, — наконец сказала она. — Это были… не мысли. Это была вина.

— Я верую в Великого Бога Ома и Справедливость Его, — сказал Брута. — И буду продолжать верить, что бы ты там ни говорил и кем бы ты ни был.

— Приятно слышать, — горячо поддержала черепашка. — Придерживайся этих убеждений и дальше. Кстати, где мы находимся?

— На корабле, — ответил Брута. — В море, и нас болтает.

— Мы плывем в Эфеб на корабле? А чем пустыня вам не угодила?

— Ни один человек не может перейти пустыню. В ее сердце не выживает никто.

— Но я-то там выжил.

— Плавание займет всего пару дней, — успокоил Брута, и его желудок сжался, хотя судно едва отошло от пристани. — Говорят, Господь…

— …То есть я…

— …Послал нам попутный ветер.

— Я посылал? О да, послал. В общем, доверься мне. И не волнуйся, море будет гладким, как мельничный поток.

— Я имел в виду мельничный пруд! Мельничный пруд!

* * *

Брута словно прилип к мачте.

Некоторое время спустя рядом с ним на бухту троса опустился матрос и с интересом посмотрел на юношу.

— Можешь ее отпустить, святой отец, она сама прекрасно стоит.

— Море… Волны… — пробормотал Брута, стараясь не открывать рот, хотя блевать уже было нечем.

Матрос задумчиво сплюнул.

— Ага, — кивнул он. — Наверное, они такой формы, чтобы лучше гармонировать с небом.

— Но корабль весь трещит!

— Это ты точно подметил.

— То есть… то есть это не шторм?

Матрос вздохнул и удалился.

Через какое-то время Брута рискнул отпустить мачту. Никогда еще ему не было так плохо.

И дело было не только в морской болезни, он не понимал, где находится. А Брута всегда знал, где находится. Место, где он находится, и существование Ома были единственными несомненными фактами в его жизни.

Этим он походил на черепах. Понаблюдайте, как передвигается черепаха, и вы заметите, что периодически она останавливается, словно запоминает пройденный путь. Где-то в множественной вселенной наверняка существуют маленькие приборы передвижения, контролируемые электрическими разумными двигателями под названием «черепахи».

Брута всегда знал, где находится, — он помнил, где был до этого, постоянно подсчитывал шаги и подмечал все ориентиры. Внутри его головы находилась особая нить памяти, которая, если обратно подключить ее к тому, что управляет ногами, заставила бы Бруту пятится назад по дорогам жизни к самому месту рождения.