Memento mori

Глава пятая

Миссис Энтони чутьем знала, что миссис Петтигру – добрая женщина. Чутье обманывало миссис Энтони. Но когда миссис Петтигру поступила к Колтонам ухаживать за Чармиан, первые недели она подолгу сиживала на кухне и рассказывала миссис Энтони о своих горестях.

– Вы закурите, – сказала миссис Энтони, разливая крепкий чай и указывая локтем на пачку на столике. – Бывает и хуже.

Миссис Петтигру сказала:

– Не знаю уж, куда хуже. Тридцать лет жизни я положила на Лизу Брук. Все знали, что деньги ее причитаются мне. А потом откуда ни возьмись объявился этот. Гай Лит. Ни в каком браке они не состояли. Не настоящий это был брак.

Она пододвинула к себе чашку чаю и, склонившись к уху миссис Энтони, поведала ей, как жестоко и по какой давней причине Гай Лит обманул Лизу Брук и не смог вступить с нею в супружеские отношения.

Миссис Энтони основательно отхлебнула чаю из чашки, которую держала обеими руками и в которую выдохнула так, что душистый пар уютным теплом обволок ее нос.

– Ну и все же, – сказала она, – муж есть муж. Раз законный.

– Лиза его никогда открыто не признавала мужем, – сказала миссис Петтигру. – Пока она не умерла, никто и не знал, что она замужем, вот же свинюшка паршивая.

– А вроде вы говорили, что она ничего, – удивилась миссис Энтони.

– Я про Гая Лита, – сказала миссис Петтигру. – Это он паршивая свинюшка.

– Ах, вон что. Ну, миленькая, суд еще свое слово скажет, когда время придет. Вы сигарету-то берите.

– Я с вами прямо курякой стану, миссис Энтони. Спасибо, я возьму, а вот вам не мешает курить поменьше, поберегли бы здоровье.

– С двадцати пяти лет по двадцать штук в день курю, а вчера перевалило за семьдесят, – сказала миссис Энтони.

– Как за семьдесят! Господи, да куда же...

– Семьдесят лет мне вчера исполнилось.

– Ах, семьдесят лет. Ну, так вам самое время на отдых. А то с этими... – миссис Петтигру кивнула на кухонную дверь, имея в виду Колстонов, пребывающих где-то за нею.

– Да нет, у них неплохо, – сказала миссис Энтони. – Сам-то он прижимистый, а она хорошая, она-то мне нравится.

– Прижимистый по части денег? – спросила миссис Петтигру.

– То есть не дай бог, – сказала миссис Энтони, повращав глазами и обратив взгляд на собеседницу для пущего понимания.

Миссис Петтигру поправила волосы, густые, крашенные в черный цвет и отлично подстриженные, как ее научила Лиза.

– Вот сколько бы лет вы мне дали, миссис Энтони? – спросила она.

Миссис Энтони, не поднимаясь со стула, откинулась назад, чтобы лучше разглядеть миссис Петтигру. Она взглянула на ее черные замшевые туфли, на ее гладкие ноги – ни одной вздувшейся вены, – на плотные бедра и подобранный бюст. Затем миссис Энтони склонила голову набок, чтобы окинуть взглядом, под углом в пятнадцать градусов, лицо миссис Петтигру. От носа к углам губ пролегли складочки, ротик был накрашен вишневой помадой. Двойной подбородок только-только наметился. Лоб пересекали две морщины. Глаза темные и ясные, нос твердый и приплюснутый.

– Ну что ж, – сказала миссис Энтони, скрестив руки, – я бы дала вам года шестьдесят четыре.

Голосок миссис Петтигру удивительно не вязался с ее яркой внешностью. Он прожурчал еще нежнее обычного, когда она сказала миссис Энтони:

– Прибавьте пять лет.

– Шестьдесят девять, значит. Столько вам никак не дашь, – сказала миссис Энтони. – Ну, у вас-то времени, конечно, хватало следить за собой, и потратиться тоже могли – на пудру, то да се. Вам бы служить, что ли, где.

На самом-то деле миссис Петтигру было семьдесят три, но, накрасившись, она выглядела куда моложе своего возраста.

Между тем она провела рукой по лбу и медленно покачала головой. Ее тревожили денежные дела – в суде все, вероятно, затянется бог весть как. И родня Лизы в свою очередь предъявила свои права.

Миссис Энтони стала мыть чайную посуду.

– А Уорнер-то старик там еще, с нею? – спросила она. – Или ушел?

– Н-да, – подтвердила миссис Петтигру. – Он там.

– Вот и хорошо, можно об ней покамест не волноваться, – сказала миссис Энтони.

– Между прочим, – заметила миссис Петтигру, – в бытность мою у Лизы Брук меня обычно вызывали привечать гостей. И ни перед кем меня не стеснялись.

Миссис Энтони принялась чистить картошку, что-то напевая.

– Пойду туда, – сказала миссис Петтигру, поднимаясь и одергивая свою ровную юбку. – Мало ли что ей там нравится или не нравится, я уж хоть за ней-то пригляжу, затем все-таки наняли.

* * *

Войдя в гостиную, миссис Петтигру сказала:

– О, миссис Колстон, а я подумала, может, вы утомились.

– Соберите, пожалуйста, со стола, – сказала Чармиан.

Миссис Петтигру собирать со стола не стала, она позвонила миссис Энтони и ставила на поднос блюдечко за блюдечком, чувствуя, что гость Чармиан ее оглядывает. Чармиан сказала миссис Петтигру:

– Спасибо, Тэйлор.

Миссис Петтигру не раз видывала Алека Уорнера у Лизы Брук. Он улыбнулся ей и кивнул головой. Она присела и вынула сигарету из своей замшевой сумочки. Алек поднес ей огонь. Миссис Энтони, прогромыхав посудой, удалилась на кухню вместе с подносом.

– Так вы говорили... – сказала Чармиан своему гостю.

– Ах да. – Он повернул седую голову и серое лицо к миссис Петтигру. – Я тут объяснял, как у нас образовалась демократия на Британских островах. Очень скучаете по миссис Брук?

– Да, чрезвычайно, – сказала Мейбл Петтигру, выпустив длинную струю дыма. Она приняла светский вид. – Пожалуйста, дальше про демократию, – сказала она.

– Когда я поехала в Россию, – сказала Чармиан, – царица выслала мне эскорт...

– Ну, погодите, пожалуйста, минуточку, миссис Колстон, пока мистер Алек Уорнер расскажет нам про демократию.

Чармиан странно поглядела на нее, потом сказала:

– Да, Эрик, в самом деле, насчет демократии.

– Не Эрик – Алек, – сказала миссис Петтигру.

Алек Уорнер успокоительно повел перед собой своей старческой твердой рукой.

– Демократия поистине восторжествовала на Британских островах, а именно в Шотландии, при посредстве мочевого пузыря королевы Виктории, – сказал он. – Как вы знаете, в принципе демократия и так существовала, но в жизнь она воплотилась из-за маленького недомогания королевы.

Мейбл Петтигру рассмеялась, закинув голову. Чармиан глядела отуманенным взором. Алек Уорнер медленно продолжал, как бы отмеряя голосом время разговора. Глаза у него были очень внимательные.