Memento
Шрифт:
— Мерзкий слизняк. Сопит и потеет, как свинья. А воняет! Мышь скользкая, — всхлипывает Ева.
На плечах у нее обязательно останутся синяки от стиснутых пальцев Михала.
— Обещай, что никогда больше туда не сунешься! Ты же любишь меня! Я убью тебя, если пойдешь еще раз!
— Что мне делать, Михал? — всхлипывает Ева на его плече.
— Пойдем к врачу. Он должен тебе помочь.
Она тут же отодвигается. Кричит:
— Добровольно засесть на полгода в психушку? Ты спятил?
— Тогда пробуй сама. Но туда ты больше не пойдешь!
Вот так мне приказывал отец, осеняет Михала. И чувствовал,
— Как же мне выдержать на работе? — шепчет Ева.
Все было лишь вопросом времени. Рихард точно вычислил, насколько мы втянулись. И когда надо перестать снабжать нас кайфом.
Вечный страх — выдержит ли Ева целый день на работе, а потом еще весь вечер. Ужасная ночь с кошмарами до самого утра и снова дневная круговерть.
Я умираю от ревности. В мозгу засела одна и та же картина — толстое, потное тело дергается на худенькой фигурке Евы. И с каждым днем вероятность того, что это повторится, все правдоподобнее. Никого и никогда я не видел на таком дне, как Еву. А что, если я могу этому помешать?
На пятый день Михал позвонил в дверь Рихарда. Ради нее или ради себя? Помочь Еве или самому хотя бы на минуту сбросить напряжение?
Врезать бы разок по этой ухмыляющейся харе. Михал прячет руки в карманы. От греха подальше.
— Для тебя найдется что-то совершенно сногсшибательное, — улыбается Рихард. — Такая комбинация никому и не снилась.
Интересно, подождет он, пока кайф начнет действовать? Конечно. Он всегда был очень предупредительным. На диване грубая ткань пледа с огромными цветами. Они словно сплетаются друг с другом.
Ткань царапает кожу. Все тело разом как в огне.
Господи боже!
Ева! Господи боже!
Нет, так жить нельзя! Запасов от Рихарда хватило ровно на два дня. Скорей бы уж приезжали предки. Пусть будет скандал. Пусть хоть что-нибудь произойдет. Даже конец света!
Что завтра?
Что послезавтра?
Вообще не спорить с Евой! Запихнуть в такси и отвезти к врачу, который был в тот раз в вытрезвителе.
Рак воли, говорят о наркомании.
— Если хотите услышать мой совет, не пытайтесь сейчас спасти Еву. У вас нет никаких шансов. Скорее, не вы вытащите ее, а она затянет вас… Это жестоко, я знаю. Но для вас это вопрос жизни.
Плевать мне на такую жизнь!
Куда же она отсюда сбежала? Откуда я знаю! В голове картина: жирное тело и тщедушная фигурка Евы. Уйма других тел. Свиньи! Любой ценой вызволить ее из этого! Судорога ревности до самого желудка.
— Спокойно, пан Отава, спокойно… Вам приснилось что-то страшное? У вас температура. Не бойтесь, мы вам поможем.
Как мама, когда я болел. Улыбка в лучиках морщинок.
Он кивнул, что понял.
— Попробуйте хотя бы выпить чаю…
Сестра с подносом.
Желудок свело, но рвать было нечем.
— Нога болит?
Он кивнул. Болело, как никогда раньше. Жар от щиколотки к бедру, боль, стреляющая снизу вверх.
— Придется сделать вливание с антибиотиками. Если вообще удастся найти участок вены, куда можно ввести иглу. Да, серьезно вы над собой поработали, скажу я вам. Когда же вы начали колоться?
Сколько
прошло лет? Пять, шесть? Почти десять уже. Он вдруг понял, что не может говорить. Язык приклеился к нёбу. Изо рта вырвался хрип. Потрескавшиеся от жара губы разлепились лишь на секунду и снова замкнули за собой то, что он силился сказать.Что нужно было сделать, черт побери, чтоб все закончилось совсем иначе? Ну что?
Добровольное лечение у Аполлинара [16] . Чумовоз вызвали прямо в поликлинику.
— Что с тобой, Михал? — перепуганная мама.
16
Психиатрическая лечебница в Праге.
Возвращение из-за границы, какое не приснится и в страшном сне.
— Я знала, не надо было мне никуда уезжать! Давай заберу тебя домой? У тебя будет все, что захочешь…
Ну конечно. И Еву я буду видеть. И кайф доставать.
— Спроси лучше у врача, мам.
Не было сил объяснять. Такое чувство, что нет вообще никаких сил.
— Но почему все это? Не хочешь учиться? Ладно. Отцу я попробую объяснить. Ты не волнуйся. Слышишь?
А что, если врач прав? Неужели, чтобы спастись самому, надо бросить Еву на произвол судьбы? А что у меня тогда останется?
— Михал! Не убивай меня, ну пожалуйста… Не нужно было нам уезжать, я знаю. Ты еще ребенок. Вернемся домой. Я возьму отпуск за свой счет. Будем всегда вместе. Все уладится, вот увидишь. Мы привезли тебе из Канады калькулятор…
Он покачал головой.
— Ты ведь еще совсем мальчик. Я буду заботиться о тебе днем и ночью…
Слезы.
Боже мой, этого только не хватало.
— Правда, мам, спроси лучше у врача, он тебе объяснит.
Вечером, перебирая в уме весь разговор, Михал подумал, что и на этот раз сбежал от нее, как маленький. Побеги — это в моем стиле.
Но Еву я все-таки найду. Сразу, как оклемаюсь. И вытащу из этого. Любой ценой вытащу.
Тринадцать недель военной муштры в лечебнице. А вместо хэппи-энда — повестка в военкомат.
— Я уже говорил об этом с твоей матерью, Михал. В данной ситуации армия для тебя — и в самом деле шанс.
— Гениальный! — оборвал Михал своего загорелого мучителя.
— Считай, на два года она вырвет тебя из этой среды. Два года не будет доступа к наркотикам, не то что здесь. Если, конечно, не заниматься их добычей серьезно. За этот срок есть надежда выздороветь.
— Два года в казармах — терапия что надо, — ухмыляется Михал.
— И еще. Тебе полезно ненадолго оторваться от семьи.
— Не понял?
— Твоя родительница на тебе зациклилась. И это понятно. С тобой ей гораздо проще, чем с отцом. Никакого секса, надежно, безопасно. Ребенок должен любить мать, потому что зависит от нее. Вот она и не хочет, чтобы ты повзрослел. Подсознательно желает твоей зависимости. Не от наркотиков, естественно. По крайней мере пока. Она хотела бы, чтоб ты навек принадлежал только ей. Понятно, в армию ты пойдешь без особой радости. Обстановка там, конечно, стрессовая. Но если два года продержишься без наркотиков, то после демобилизации это будет уже сущим пустяком.