Memento
Шрифт:
— Я узнаю, — выдавил Моська. Он уже готов был скакать вокруг Михала.
— Погоди. — Михал сжал его плечо. — А у твоих гавриков на сырье хватит?
— Не дрейфь.
Будь у него хвостик, он бы им вилял не переставая. Думает на этом заработать? Только мне ведь нужна всего-то пара дней. Пока не сварю приличную дозу для Евиных дружков. И не найду комбинацию к болтушке, на десерт. К сожалению, Моська, придется свернуть производство раньше, чем ты наладишь сбыт по-культурному. Только тогда есть шансы, что ничего не вылезет наружу. А потом я спокойненько вернусь в квартиру Евы.
Хорошо еще, она настояла, чтобы я там прописался, подумал он. Врачей и милицию,
А если погибнут те, кто совсем ни при чем? Почему я, собственно, должен верить матери? Ради меня она способна на все.
Сплошные если, если, если… Если эта еда, которую она принесла, не была отравлена, чтобы наконец-то избавиться от меня…
— Можно шлепать, — Моська вернулся, посовещавшись с дружками.
— Да, вот еще что. — Михал вытащил из кармана брюк ключ от квартиры Евы. — Отправишь кого-нибудь за вещами… Все стекло, которое сложено в ведре под раковиной, плюс курс лекций по фармакологии.
Моська снова кивнул.
Как мы с полуслова понимаем друг друга, подумал Михал.
— А теперь я сматываюсь. Веди на место. И не вздумай лажануть…
Михал вытащил из кармана нож.
Всего на миг у Моськи сузились глаза. Потом он снова кивнул. Вспомнил про бутылку с болтушкой?
Этот готов на все. Удел каждого, кому нужен наркотик, а мозги не варят, как сделать самому. Михал наконец оставил свою жертву и двинулся к выходу.
Сколько высокомерного презрения! Старый опытный наркоман и кролики. А мог ли я тогда предположить, что мне осталось всего лишь несколько часов? Что уже этой ночью безобидные на вид кролики напихают в меня зверскую дозу и бросят между урнами, как ненужную, старую тряпку? А моя месть? Разве за свою жизнь я смог хоть что-нибудь довести до конца? Если уж мстить теперь, так не только команде. Но и Моське с его ловкими друзьями, которые сейчас без забот кайфуют на моей болтушке, очумев от счастья, как гениально все обтяпали. Как лажанули меня.
Улыбка, разбегающаяся веером морщинок.
— Итак, уважаемый, на этот раз вам удалось выкарабкаться. Для нас ваше лечение закончено. Для вас же оно только начинается. Вы так не считаете? Мы привели вашу ногу в божеский вид. Но надеяться, что вам и впредь будет везти — это большой риск. Однажды может быть поздно.
Михал кивнул.
— И обратите внимание на свою ногу. Надеюсь, мне не надо объяснять, что ваша артериальная система не в состоянии выдержать больше ни одного укола. Вы перенесли тяжелый тромбофлебит. Теперь ваш организм нуждается в абсолютном покое, чтобы по возможности залечить все, что еще возможно. Вы отдаете себе отчет, что при каждой внутривенной инъекции наркотика вашей жизни угрожает внезапный отказ дыхательного центра? Не говоря уже о том, что при уколе в вену может попасть воздух, а это, естественно, повлечет за собой мгновенную смерть от сердечной или легочной эмболии. А то и сердце остановится при чересчур большой дозе. Или инъекция нестерильной иглой приведет к воспалению сердечного эндокарда или костного мозга, гепатиту или СПИДу…
Дальше Михал уже не слушал. Сморила усталость.
— Спасибо, — бессвязно поблагодарил он.
— Ну, ни пуха ни пера, — пожелала врачиха.
Он лежал с закрытыми глазами, абсолютно ни о чем не думая. Ждал санитара, который должен был проводить его до машины. В комнате становилось жарко. Даже сквозь закрытые глаза он ощущал на лице солнечные лучики.
— Гол! —
раздалось с улицы.И шум машин в страговских переулках.
Мчатся из центра и в центр. А я? Куда я мчусь?
И снова психушка. Незаметные взгляды токсикоманов. Следят? Похоже, хотят прикончить прямо здесь? А почему тогда не в реанимации? Достаточно было подмешать чего-нибудь в чай. Или отсоединить капельницу, пока я был без сознания. Почему я не подумал об этом в больнице? Ну хорошо, а как бы они туда попали? Проклятая мания преследования. Там они не могли до меня добраться. Только тут!
Дневной распорядок от минуты к минуте до того мига, когда можно наконец лечь в постель и даже голову спрятать под одеяло. Конец.
А завтра все сначала.
Стыд перед врачом, который выписывал в прошлый раз. Нет у меня сил. Не могу я, понятно?
— Параноидальный психоз, пан Отава. Болезнь прогрессирует.
Изо дня в день одно и то же.
— Никто вас не хочет убить. Ничего не происходит. То, что вы как будто видите, — обыкновенные галлюцинации.
Разве я знаю, где тут правда, а где ложь? Что, если врач заодно с ними?
Бред. Никто меня не собирается ликвидировать. Я сам себя ликвидировал.
Коридор, где бесцельно слоняются тридцать мужчин, не знающих, как убить эти несколько свободных минут. Пальцы машинально скребут по стенке, вдоль которой они с трудом волочат ноги. Изредка сдавленные рыдания. То же зрелище, что и в прошлый раз.
Михал осторожно притирается спиной к стене, чтобы никто не очутился сзади. Сердце бешено колотится.
«Токсикоман, как и алкоголик, постепенно теряет интерес к другим людям. Перестает думать о них», — вспоминает он.
Черт его знает, кто и когда мне это говорил.
«Теряет интерес ко всему, что не связано с наркотиками».
А я вроде еще недавно мог говорить о совсем обыкновенных вещах. И даже надеяться, что они могут иметь отношение и ко мне. Могли. Если бы я не связался с наркотиками. Наивная вера, что есть шанс снова стать нормальным. Что время еще можно повернуть вспять. Сила чувства. Чувство, которое не изгладит ничто. Даже смерть, Ева. Ты. Ты живешь. Живешь во мне. Может, ты и была та — настоящая. Если бы не наркотики. Быть рядом. Рядом… Быть счастливым, не бояться, верить, что так будет всегда.
— Рихард возвращается, Рихард, — из уст в уста проносится по коридору.
Выпущен из отделения для буйных, куда его поместили после очередной облавы.
Старая команда снова в сборе? По крайней мере те, кто еще жив. В женском отделении Даша. Говорят, она привезла в поликлинику своего ребенка, уверяя, что один глаз у него на три сантиметра выше другого. Ее никак не могли успокоить, пока наконец не выяснилось, что она в улёте. В конце концов она даже призналась, что давала ребенку болтушку. По капле в день. Бедняга отлично натренировался уже в материнской утробе. Даша считала, что без болтушки он бы не выжил. Первые дни после рождения он страшно кричал от ломок.
Да. Это уже совсем не тот Рихард, что полтора года назад. Плавающий взгляд, заторможенные движения, дрожь в руках. Результат употребления нейролептических препаратов, которые применяют для успокоения буйных. Садится в углу столовой, чаще всего спиной к столу, только бы никого не видеть. Не то что говорить. И сразу после отбоя молча ложится, укрывшись с головой одеялом.
Но я хочу с тобой говорить, заводится про себя Михал.
Он стаскивает с Рихарда одеяло. Трясет его, чтобы тот наконец перестал притворяться спящим.