Memento
Шрифт:
Значит, пять дней без еды.
Она засучила рукава блузки, чтобы вымыть эту омерзительную посуду, пока подогревается мясо.
— Ты уже нашел работу?
— Ищу, — соврал Михал.
— Где?
— В национальном комитете. Где же еще?
Она примирительно улыбнулась.
— Я подыщу тебе что-нибудь. Ладно?
Как в прошлый раз? Чтобы вечно быть у тебя под надзором? Только как мне в таком виде на работу?
Он сел. Голова предательски кружилась.
Придется запихнуть в себя эту еду. Вот это у болтушки самое подлое. Когда сидишь на ней, сам не знаешь, что тебе нужно.
Мать
— Ты веришь, что я хочу тебе помочь?
Он кивнул.
— Ну так хотя бы ответь…
— Хорошо, — произнес он машинально. Совсем не вдумываясь в свои слова. Просто угадал, что она хочет услышать именно это.
Мать вернулась к кипящему мясу с подливой. И вдруг Михал увидел, как она склонилась над плитой, в которой Ева… Помочь. Но как помочь?.. Сколько раз она повторяла, что во всем виновата Ева. Что именно она вечно тянет меня назад. Сколько раз она добивалась, чтобы я бросил ее? А если она уже «помогла»? Она, а не ребята из команды!
Ева ей, конечно, открыла. Если летала, как я сейчас, значит, была уже совсем без сил. Может, даже упала в обморок… А дальше — пара пустяков! Открыть духовку, пустить газ. Избавить своего сыночка от той, что вечно его совращает. Помочь мне!
— Ты ее убила, мама! — вдруг закричал Михал.
Она замерла, склонившись над плитой. Над той самой плитой!
— Кого?
Нервы у нее хоть куда, подумал Михал. Без крепких нервов такого не сделаешь.
— Не притворяйся, что не знаешь! Еву! Ты убила ее, чтобы я вернулся к вам! Как же ты после этого можешь смотреть мне в глаза?
— Какая муха тебя опять укусила, Михал? — Она наконец выпрямилась.
— Уходи! Понимаешь? Вон! Не хочу тебя больше видеть! Никогда!
— Да ты рехнулся? Что с Евой? — Она облокотилась на плиту. Проклятую идиотскую плиту!
Он подбежал к ней, резко открыл духовку, так что дверца ударила ее по ногам.
— Не знаешь?
Мать не могла вымолвить ни звука. Да Михал и не ждал ответа.
— Уходи. Вон!
Из последних сил он бросился на нее. Стал выпихивать к входной двери.
— Михал, опомнись! Михал…
Он остервенело толкал ее.
— Не хочу тебя видеть. Никогда!
Михал распахнул дверь на лестницу, а когда она попыталась проскочить мимо него обратно в комнату, схватил ее за руки и вышвырнул вон из квартиры.
Потом захлопнул дверь. Соскользнул по ней на пол и заплакал.
Внезапно оказалось, что сейчас ночь. Повсюду темно. Из комнаты доносился запах мяса с подливой. Желудок запротестовал.
Вмазаться, чтоб не уснуть. Я уже в таком ауте, что засыпаю и от болтушки. Или, вернее, теряю сознание.
Михал вдруг вспомнил все, что произошло.
Она была так спокойна, когда я кричал на нее. Неужели все же могла решиться? Мама? Мама сделала карьеру — от машинистки до заведующей отделом. Но такое? Нет, это не может быть правдой! Паранойя. Игра воображения больного мозга. Это мы уже проходили. В психозе становишься полной скотиной. Наверное, так бывает с каждым, стоит посидеть с полгода на приличных дозах болтушки. Я сам не раз видел. А сколько уже я летаю на ней? И разве я не такой, как все?
— Это неправда. Опомнись, — повторил
он шепотом. — Это глюки. Опомнись!ЭТО НЕПРАВДА, начал он писать на стене, чтобы видеть надпись, когда придет очередной приступ. Мама никогда бы не отважилась. Для такого нужны натуры посильнее. Ясно — это ребята из команды. К тому же торчки… Им бы самое оно, реши я, что это сделала мама. Так проще меня прикончить. Неподготовленного. Безоружного, как овечка.
Но если мама ни при чем, она испугается за меня, скорее всего, тут же позвонит в психушку и вызовет перевозку. Уж это она сумеет устроить. На худой конец достаточно сказать, что я пытался покончить с собой. А может, позвонила прямо в милицию? Теперь-то она уже раскусила, что со мной по-хорошему не получится. Или еще не поняла? Но в психушку точно позвонила. А то и в «Скорую». Те, конечно, автоматом свяжутся с милицией. Скоро тут запахнет жареным.
Он прислушался к звукам на лестнице. Кто-то поднимается! Михал подполз ближе к двери и прильнул к ней ухом.
Шаги!
По спине у него стекал пот.
Убийцы?
Санитары?
Менты?
Вот кто-то прошел совсем рядом с дверью!
Сердце колотилось где-то в горле.
Протопали наверх. По-настоящему? Или они меня окружают?
Он бросился назад в комнату. Вытащил из-под матраца бутылку с болтушкой, засунул в ботинок кухонный нож, в левой руке сжал охотничий нож. Правой резко открыл балконные двери. Ткнул в темноту перед собой. Никого. Он перепрыгнул через перила, приземлившись на доски лесов.
А я ведь даже не глянул, поставили их тут снова или нет. Значит, поставили. Перебежав по лесам к лестнице, он начал спускаться вниз. В левой руке нож, драгоценная бутылка в нагрудном кармане. Правой приходилось страховаться. Закончить падением с третьего этажа — это немного смахивает на трагедию, усмехнулся он.
На улице ни души. Он спустился с лесов на крышу машины, оставленной тут как по заказу, и оттуда рискнул соскочить на мостовую, крепко прижимая к груди бутылку с болтушкой. Нечеловеческая боль в ногах. Быстро прогрессирует, мелькнула мысль. Он осторожно двинулся посреди улицы в сторону Смихова.
Смотри-ка, повезло, еще открыто.
Конечно, они сидели там. Вечная надежда, что кто-то из торчков, которые умеют варить и нуждаются в деньгах на сырье, придет продать дозу.
Моська выскочил из-за стола, как чертик из табакерки.
— Михал, ну ты и наколол. Я там часов пять прождал.
— Пять часов для наркомана — это не срок, — улыбнулся Михал. — Пора бы тебе знать. Терпение и еще раз терпение.
— А что мне было говорить ребятам, которые остались без бабок?
— Я принес.
Михал вытащил из кармана бутылку, наполненную кристалликами болтушки. Заметил, как расширились глаза у Моськи.
— Но мне кое-что надо. — Он снова спрятал бутылку. Карман заметно оттопыривался. Моська пускал слюни, как собака в опытах Павлова.
— Жилье, где можно варить. У меня стрёмно.
Моська сглотнул.
— За жилье — сто доз болтушки в месяц, — сказал он.
Михал кивнул. Скотина, подумал он. Знает, что мне деваться некуда. По крайней мере этот месяц. Пока не покончу с дружками. А там видно будет.