Мемуары генерала барона де Марбо

Тем временем, враги вот-вот могли стать хозяевами Шёнефельда, когда маршал Ней примчался на помощь этой деревне, и она осталась в руках французов. Маршал Ней был контужен в плечо, что заставило его оставить поле боя.

С наступлением ночи обе армии на основном протяжении линии фронта оставались на тех же позициях, как и в начале сражения. В тот вечер кавалеристы моего полка, а также кавалеристы всех остальных полков генерала Себастьяни привязали своих лошадей к тем же коновязям, какие служили им за три дня до этого. Почти все батальоны заняли те же самые бивуаки. Таким образом, результат подобной битвы был неопределенным, хотя враги и праздновали свой успех. Причиной этой неопределенности было то, что мы не сдали ни пяди своих позиций, несмотря на то что уступали противнику в численности и против нас шли почти все народы Европы. Кроме того, в наших рядах оказалось множество предателей!

Английский генерал сэр Роберт Вильсон, находившийся в Лейпциге в качестве британского представителя, чьи свидетельства нельзя даже заподозрить в симпатии к нам, говорит следующее об этой битве: «Несмотря на предательство саксонской армии в разгар боя, несмотря на огромную, постоянную смелость войск союзников, им не удалось отнять у французов ни одну из деревень, которые те хотели удержать в связи с важностью этих населенных пунктов для сохранения ими своих позиций. Ночь завершила все действия, принеся французам, особенно защитникам деревни Пробстхайда, славу, поскольку они сумели внушить противнику благородную зависть!»

После захода солнца, в тот момент, когда темнота начинает опускаться на землю, я получил приказ прекратить по всей линии расположения моего полка бесполезную стрельбу, которая обычно следует за серьезными столкновениями. В таких случаях не без труда удается разнять противников, только что сражавшихся друг с другом, и приказать стрелкам прекратить огонь и собраться, чтобы присоединиться к своим полкам. Нельзя сделать это, используя барабаны или трубу, поскольку враг при этом, узнав о распоряжении прекратить огонь, смог бы воспользоваться моментом и неожиданно атаковать наши передовые посты. В такой ситуации надо отдавать приказы командирам взводов, а те, в свою очередь, посылают унтер-офицеров добираться в тишине до своих постов. Враг действует таким же образом, вскоре стрельба постепенно замолкает и в конце концов полностью прекращается.

Дабы убедиться, что ни один часовой не забыт где-нибудь на поле боя и что отход к бивуаку проходит в полном порядке, я обычно приказывал командовать этим отходом какому-нибудь капитану. В тот вечер данная задача выпала на долю человека по имени Жоли. Это был образованный, очень способный и очень смелый воин, однако он отличался некоторым упрямством. Его упрямство проявилось уже за несколько месяцев до сражения при Лейпциге, когда ему было поручено распределить сред1% офицеров конское пополнение. Этих лошадей император подарил тем офицерам, кто участвовал в Русской кампании. Несмотря на мои замечания и на замечания его собственных друзей, г-н Жоли выбрал для себя великолепную белую лошадь. От нее и я, и все мои товарищи отказались именно из-за того, что она была слишком заметной. Я поначалу отдал ее трубачу. Так вот, вечером 18 октября в тот момент, когда г-н Жоли, выполняя свои обязанности, двигался шагом позади линии стрелков, его белая лошадь была так хорошо видна противнику, несмотря на темноту, что и лошадь, и ее хозяин были серьезно ранены. Капитан получил сквозное пулевое ранение. Он умер в ту же ночь в одном из домов Галлеского предместья, куда накануне я приказал перевезти майора Позака.

Рана последнего была неопасной, однако он был огорчен мыслью о тоц, что французская армия, скорее всего, уйдет, а он останется пленником противника и враги отнимут у него почетную саблю, подаренную ему первым консулом после битвы при Маренго, когда Позак был всего лишь унтер-офицером. Я постарался успокоить его, взяв на себя заботу об этой славной сабле. Один из полковых хирургов привез ее во Францию, и, когда Позак вернулся на родину, он вновь обрел свое почетное оружие.

Глава

Критическое положение. — Недостаток предусмотрительности при организации отступления. — Прощание с королем Саксонии. — Излишнее великодушие Наполеона. — Союзники входят в Лейпциг. — Преждевременное разрушение моста через Эльстер. — Какова была судьба моего полка

Наконец ужасное сражение, свидетелем которого были поля, окружавшие Лейпциг, сменилось ночным покоем. Тогда командование обеих сторон смогло рассмотреть свое положение. Позиция императора Наполеона была крайне неблагоприятной: действительно, этого великого человека уже ругали за то, что он не отступил за Заале за неделю до битвы, когда еще мог спасти свою армию, вокруг которой несравненно более многочисленные вражеские силы готовы были сомкнуть свое железное кольцо. С тем большим основанием многие военные не одобряли операции императора, когда под Лейпцигом он дал полностью окружить себя на поле сражения вражеским войскам.

18 октября в 11 часов утра австрийский корпус Лихтенштейна овладел деревней Клейнцшохер на левом берегу Эльстера, и в какой-то момент дорога из Лейпцига в Вайсенфельс, остававшаяся единственным путем отступления для французской армии, была перерезана, и вся армия Наполеона оказалась полностью окружена.

Правда, эта критическая ситуация сохранялась на протяжении всего лишь получаса, но не было ли неосторожностью подвергать себя риску ужасных событий, которые могли бы за этим последовать? Не было ли более разумным для главы нашей армии «спрятать» ее за горами Тюрингии и за рекой Заале до того, как вражеские силы сомкнутся, чтобы окружить французскую армию?

Мы подходим к критическому моменту. Французы сохраняли свои позиции в течение всех трех дней, что длилась битва, но этот моральный успех был достигнут лишь ценой громадного кровопролития. Французы потеряли около 40 тысяч человек убитыми и ранеными. Правда, противник потерял не менее 60 тысяч человек. Разница огромна и не в пользу врага. Эти потери можно объяснить исключительно бестолковым упрямством, с каким они атаковали деревни, где мы укрепились. Но поскольку количество людей в армиях союзников было неизмеримо больше, чем во французской, то наши войска, потеряв 40 тысяч бойцов, были, соответственно, больше ослаблены, чем войска противника. Добавим к этому, что французская артиллерия в течение трех дней сделала 220 тысяч выстрелов. Из этого числа 95 тысяч выстрелов было сделано 18-го числа. Запасы зарядов подходили к концу, их оставалось всего лишь на 16 тысяч выстрелов. Такое количество выстрелов может быть произведено во время боя всего за два часа. Недостаток зарядов можно было предвидеть еще до того, как мы столь далеко отошли от наших границ, тем более воюя против неизмеримо больших сил противника. Все это вместе делало для Наполеона невозможным продолжение сражения, которое он, может быть, и выиграл бы. По всем этим причинам ему пришлось решиться отдать приказ об отступлении.

Выполнение этого приказа было крайне трудным. Причиной тому оказалась сама местность, занятая нами. На этой территории было очень много сырых лугов, ручьев, протекало три реки, и поэтому вся местность представляла собой множество отдельных небольших переправ, передвижение через которые должно было осуществляться на глазах противника и на небольшом расстоянии от него. Враг мог легко внести сумятицу в наши ряды во время этого губительного марша.

Единственный способ обеспечить наше отступление состоял в том, чтобы навести очень большое количество однопролетных мостов через болотистые луга, рвы, небольшие ручьи, а также несколько более крупных мостов через реки Парта и Пляйссе и главным образом Эльстер, в который притоки впадают при входе в Лейпциг и даже в самом городе. Ничего не было легче, как построить столь необходимые мосты, потому что в самом городе Лейпциге и в его пригородах, расположенных на расстоянии ружейного выстрела, было огромное количество балок, досок, брусьев и т. п.

Вся армия была уверена, что многочисленные переправы уже были построены, начиная с момента ее прибытия к Лейпцигу, а также в том, что количество этих переправ было увеличено 16-го и особенно 17 октября, ведь 17-го весь день прошел практически без боев. Так вот! По причине неблагоприятного стечения обстоятельств и невероятной небрежности никакие меры не были приняты! И среди документов этой знаменитой битвы нельзя найти ничего, абсолютно ничего официального, никакого документа, из которого бы следовало, что были приняты хоть какие-то меры для того, чтобы в случае отступления облегчить передвижение многочисленным колоннам, двигающимся через реки и ручьи, а также через улицы Лейпцига и его пригороды. Ни один из офицеров, спасшихся после этой катастрофы, и ни один из авторов не сумели доказать, что командиры что-либо сделали для создания новых переправ и для организации передвижения по тем, какие уже существовали. Только генерал Пеле, по справедливости являющийся очень большим почитателем Наполеона, писал спустя 15 лет после сражения, что «г-н Отье, заместитель инспектора смотров, т. е. заместитель интенданта Императорской гвардии, много раз говорил, что однажды утром (он не уточняет, утром какого дня) в его присутствии император отдал приказ одному из штабных генералов проследить за строительством мостов и специально поручил ему эту работу». Генерал Пеле не сообщает фамилию офицера, которому император отдал этот приказ, однако было бы очень важно узнать это имя.

В своих «Мемуарах» г-н Фэн — секретарь Наполеона — говорит, что «император приказал построить несколько новых мостов, которые могли бы облегчить проход войск».

Я не знаю, до какой степени истинными сочтет история эти посмертные утверждения, но, считая их правдивыми, многие авторы думают, что командующий французской армией не должен был бы ограничиться тем, что он отдал приказ одному штабному генералу, в чьем распоряжении, возможно, не было ни саперов, ни необходимого материала. Эти авторы полагают, что император должен был бы поручить создание новых переправ многим офицерам, но крайней мере, одному от каждого полка в каждом армейском корпусе. Дело в том, что точно известно: никто не стал этим заниматься. И вот какова истинная причина произошедшего. В то время эта причина стала известна лишь очень немногим.