Мемуары мертвого незнакомца

Она понимала, что о главных ролях пока может только мечтать. Хорошо, если ее вообще включат в основной состав. И была к этому готова. Но не ожидала, что на нее обрушится шквал критики. Когда во время репетиции ее попросили подавать реплики исполнителю главной роли (прима опаздывала, премьер не желал бездействовать), режиссер прервал Машу довольно скоро.

— Это никуда не годится! — вскричал он. — Вы же не суфлер, а актриса. Где игра? Да, это не ваша роль, но разве это что-то меняет? Примерьте ее на себя. Или вы забыли, как это делается, за те годы, что жили вне профессии?

— Я подзабыла язык, — попыталась оправдаться Маша.

— Еще одна проблема! У вас чудовищный акцент. Пока вы можете играть только роли без слов. Но в вашем возрасте мелькать в массовке как-то неприлично…

И далее в том же духе на протяжении всего дня.

Маша так устала, как будто вагоны разгружала. Чашка кофе, выпитая на балконе, немного привела ее в чувства. Но курить все же хотелось. И чтобы как-то заглушить это желание, она отправилась на кухню, взяла гранат и стала поедать его, выбирая по одному зернышку. Выплевывая ядрышки в кулак, она стояла у окна и смотрела во двор. Деревянная лавка, на которой обычно сидел Дато, ожидая ее, давно развалилась. На ее месте была карусель, на которой в данный момент катались три женщины примерно Машиного возраста. Они хохотали, перебрасывались шутками. Две из троицы едва втиснули бедра между ручками кресел, третья, самая полная, не смогла, но не осталась в стороне — она приводила карусель в движение. Маша с улыбкой наблюдала за развеселой компанией. Она немного, по-белому, конечно же, завидовала этим женщинам. Такие дружные! А у нее тут никого, с кем она могла бы вот так же подурачиться.

Ей сейчас хотелось вот так же… на карусели… с хохотом!

Маша собралась уйти из кухни, когда увидела въезжающий во двор шикарный белый «Мерседес». Даже на фоне машин, что стояли на парковке, а были там весьма и весьма неплохие иномарки, все же дом элитный, этот «мерс» выделялся. Он был так чист и блестящ, что казалось, пыль и грязь просто отлетают от него. Кроме того, диски на его колесах сверкали, будто обработанное алмазом золото. Уменьшенную в десятки раз копию одного из них не отказалась бы повесить на шею в качестве украшения ни одна женщина.

Водительская дверь открылась, и из салона показался мужчина. Маша сразу поняла: это не хозяин машины, а водитель. Он обошел «Мерседес» и открыл заднюю дверь.

— Вот черт… — выругалась Маша, увидев, кто выбрался из салона. — Как же я могла забыть?..

Она бросилась в ванную, стянула растянутую футболку, в которой ходила по дому, швырнула ее в машинку. Тут же метнулась в комнату, открыла шкаф, достала джинсы и майку. Натянула. Волосы кое-как пригладила. Ничего другого она сделать не успеет. А жаль…

По квартире разнесся звонок. Маша бросилась в прихожую. Если бы она глянула в глазок, то знала бы, что визитер не один, их двое. Но она этого не сделала, и ее ждал сюрприз.

— Добрый вечер, Машенька, — приветствовал ее Або Адаладзе, старый друг покойного отца, который сегодня обещал заехать, да она забыла об этом.

— Здравствуй, — произнес его спутник. Маша узнала его! Племянник Або Ираклий. Они год проучились в одной школе, он в параллельном классе.

— Приветствую вас. Проходите, пожалуйста.

Она посторонилась, давая мужчинам войти. Первым переступил порог Або, очень худой мужчина с белыми, как снег, волосами. Он всегда был поджарым, но возраст иссушил его, и теперь он выглядел болезненно. При том, что со здоровьем, по его словам, все было в порядке. Его племянник, напротив, с годами раздался. Грузины в массе своей ширококостны. И если серьезно не следят за собой, годам к тридцати становятся пухлыми, с тяжелой попой, выпуклым животом, вторым подбородком. Ираклий поправился за те годы, что Маша его не видела, кило на двадцать. Тело заплыло, а вот лицо оставалось таким же красивым, с точеными чертами, разве что щеки округлились.

— Это тебе… — Ираклий протянул Маше цветы. Они ее восхитили: невероятно крупные оранжево-красные герберы в окружении сочной зелени и сухих стеблей, обернутые в ткань леопардовой расцветки. Ее всегда больше привлекали оригинальные, креативные букеты, нежели богатые, из сотни роз, к примеру.

Она поблагодарила Ираклия и проводила гостей в гостиную.

— Чай, кофе, что желаете? — спросила она, лихорадочно соображая, а есть ли у нее чай. Кофе имелся точно, его она пила в огромных количествах, поэтому строго следила за тем, чтобы он никогда не кончался.

— Ничего не хотим, Маша, мы поужинали, — заверил ее Або. — Надеюсь, ты узнала Ираклия?

— Конечно.

— Не против, что я взял его с собой?

— Конечно, нет. Я очень рада видеть вашего племянника. — Она тепло улыбнулась Ираклию.

— Я тоже вернулся в Тбилиси не так давно, — сказал он. — В Европе последние восемь лет жил. Но домой всегда тянуло. Устав бороться с собой, поддался зову сердца и… И ничуть не жалею.

— Тбилиси не отпускает, я теперь это точно знаю, — заметила Маша.

— Как ты тут обжилась? — поинтересовался Або. — Тбилиси, несмотря на нерушимые традиции, не тот, к какому ты привыкла.

— Я еще в процессе… привыкания.

— Помощь нужна?

— Вы сделали все, что могли, дядя Або.

Это на самом деле было так. Именно Або Адаладзе Маша была обязана и своим двойным гражданством, и тем, что квартира, в которой она выросла, осталась ее собственностью.

Або откинулся на спинку кресла. Оно противно заскрипело.

— Это я или мебель? — пошутил дядя Або.

В кармане его идеально отглаженного и такого же снежно-белого, как «Мерседес», пиджака затренькал телефон. Або, извинившись, ушел разговаривать в другую комнату.

— А я ведь был в тебя влюблен, — выпалил Ираклий.

— Что?

— Да, ты не ослышалась. Втюрился, как тогда говорили, с первого взгляда. А увидел тебя на сцене. Теперь могу признаться, что и в другую школу, где ты училась, перевелся поэтому.

— Это новость для меня.

— Все видели, что я влюблен… Кроме тебя. А все потому, что ты не замечала никого, кроме своего… как твой отец его называл?

— Башибузука?

— Точно.

— Что поделать. Я любила его.

— Да. Поэтому я не пытался влезть между вами.

«А может, ты боялся? — парировала она мысленно. — Зная, какой Дато скорый на расправу…» Маша многим парням нравилась. Она это знала. Но ни один не попытался за ней всерьез поухаживать. Преградой был Давид Ристави. Ее башибузук…

— Ты женат? — спросила Маша.

— Был. И дочка есть. Но мы развелись. Они остались в Бельгии, а я вернулся сюда. А как у тебя на личном?..