Менделеев

Менделеев также очень энергично выступал устно и в печати по поводу завершения работы комиссии, но, читая его тексты сегодня, за их всегдашней сложностью и многословностью явственно ощущаешь некоторую растерянность автора от того громадного и непредсказуемого резонанса, который получила эта история. Он хотел помочь близкому человеку, «поскользнувшемуся» на мистицизме, а вместо этого нанес ему тяжелую обиду. Он хотел выполнить свой долг ученого и показать обществу мошенническую сущность медиумов, а вместо этого довел до истерики их поклонников и возбудил к мошенникам еще большее сочувствие. Но самое главное, он обнаружил, с какой легкостью русское образованное общество готово безоглядно идти на раскол, даже по такому далекому от политики и вообще от жизни поводу, и что доводы науки в ряде случаев не имеют никакого значения — недаром же подходящие случаю стихи Якова Полонского с одинаковой горячностью цитировали обе стороны. И он тоже их цитировал:

Но никаких задач науки Всех этих душ безличный рой, Ни их сомнительные стуки, Ни их мелькающие руки, Своей таинственной игрой Не разрешат…

И еще Менделеев увидел, каким огромным может быть число заблуждающихся.

Подписанный всеми членами комиссии текст заключения, протоколы заседаний и вообще все материалы комиссии были переданы Дмитрию Ивановичу с правом распоряжаться ими по своему усмотрению. Он прочел по итогам работы комиссии еще две лекции, а затем издал книгу «Материалы для суждения о спиритизме». Треть сборов за лекции, которые были организованы Славянским комитетом, пошла в пользу славян, пострадавших при восстании в Боснии и Герцеговине, треть — на помощь пьющим литераторам, треть — в фонд постройки дирижабля, с помощью которого Менделеев намеревался внести б'oльшую ясность в данную проблему. В суете полемики как-то само собой проявилось и его новое отношение к религии. Среди писем, которые Дмитрий Иванович получал от своих сторонников и противников, сохранилось послание некоего преподобного отца Иоанна, который, совершенно не беря во внимание то обстоятельство, что общение с духами предков суть язычество и не к лицу православному священнику, писал: «Как бы Вы ни опровергали спиритические явления, господин Менделеев, я всё равно буду в них верить, ибо святые Божий человека учили в древние времена, что души умерших людей приходят с того света к боголюбцам и духознатцам. Не трогайте мою веру, родную мать христианской религии! Пусть наука идет своим путем, а вера — другим!» На обороте письма Дмитрий Иванович написал черновик ответа: «Не трогать веру нельзя. Она — основа религии, а любая религия в наши дни — грубое и примитивное суеверие. Суеверие есть уверенность, на знании не основанная. Наука борется с суевериями, как свет с потемками…»

Менделеев был уверен, что после опубликования выводов комиссии болезненный интерес к спиритизму утих. Он говорил потом сыну Ивану: «Наше расследование, как его ни ругали, произвело в обществе решительное впечатление. С тех пор спиритизм как рукой сняло».Тут мы, возможно, имеем дело с некоей формой самовнушения, связанного с чувством научной правоты и необходимостью обретения душевного равновесия, потому что факты, о которых пишут исследователи этого вопроса, свидетельствуют: утихли разве что шумиха в печати и разговоры в университетской среде, в прочих же слоях именно с этого времени русский спиритизм начинает превращаться в массовую практику и в салонную игру. Но этого Дмитрий Иванович мог и не знать. Он сделал всё, что должен был сделать, и для себя со спиритизмом покончил.

К 1877 году изучение упругости газов застопорилось, поскольку Дмитрий Иванович остался без соратников. В 1875 году умер его ближайший помощник и единомышленник М. Л. Кирпичев, несший на себе огромную часть работы. Его в какой-то степени заменил В. А. Гемилиан, которого Менделеев высоко ценил как за научный талант, так и за обязательность, великую усидчивость и аккуратность в работе — качества, которых сам он был лишен. Однако через небольшой срок Гемилиан обратился к Менделееву с просьбой помочь ему занять вакантную должность профессора химии в Варшавском университете. «А он — в опытах характера чисто физического — только что взошел в силу, ведя работу, подготовился к дальнейшему делу. Но упустить случай такой, какой представлялся ему для дальнейшей судьбы, — значило испортить ему жизнь. Рад тому, что в действительности всё, что слышу из Варшавы о В. А. Гемильяне, всё оправдывает мое отличное о нем мнение».Дмитрий Иванович начал сотрудничать с Н. Н. Каяндером, пришедшим в его лабораторию еще студентом. Два года Каяндер весьма успешно вел работу по изучению расширения газов — до тех пор, пока ему не была предложена штатная должность в Киеве. Его место на полтора года занял И. Г. Богусский, приглашенный Дмитрием Ивановичем из Варшавы. Богусскому было поручено исследование упругости газов при давлении выше одной атмосферы, чем он с усердием занимался, пока не вернулся на родину.

Несмотря на частую смену помощников, Менделеев смог добиться серьезных результатов. В первую очередь специалисты называют выведение уравнения состояния идеального газа, содержащего универсальную газовую постоянную, что сыграло большую роль в дальнейшем развитии физики газов и термодинамики. (Впрочем, другие, не менее уважаемые специалисты утверждают, что данное уравнение к тому моменту уже пару лет использовалось в специальной литературе. В этом случае можно говорить о самостоятельном подтверждении полученного ранее результата.) Кроме того, Менделеев нащупал верный путь к известным в настоящее время уравнениям для реальных газов. И всё время он продолжал искать эфир. В том, что эфир существует, его убеждало, например, то обстоятельство, что у воздуха при нулевом давлении есть некоторая плотность. Что же это может быть, кроме эфира?

Под руководством Дмитрия Ивановича было создано большое количество совершенно нового оборудования, включая, например, дифференциальный барометр, пригодный не только для лабораторных исследований, но и для метеорологических целей, а также в качестве высотомера для нивелирования. Для этого прибора, выпускавшегося серийно, Менделеев написал специальное пособие, содержащее не только практическое руководство, но и большое введение с изложением теории изменения давления с высотой.

Вообще он всё больше интересовался метеорологией и атмосферным пространством, что ощущалось уже в ходе изучения спиритических сеансов: каждый раз Менделеев не забывал обратить внимание на то, какая за окнами облачность. Для него было вполне логичным, не оставляя экспериментов с газами, вплотную заняться метеорологией. А еще Дмитрию Ивановичу было важно знать, верен ли закон тяготения для малых расстояний. В этой связи он высказывает идею о влиянии химической природы вещества на гравитацию. Одновременно Менделеев продолжал заниматься проблемой соотношения атмосферного давления и высоты, для чего перелопатил большое количество данных о температуре воздуха, полученных с помощью аэростатов, пытаясь вывести эмпирическую формулу ее линейной зависимости от давления. И как всегда, он не мог чувствовать себя удовлетворенным, если общественность была не вполне информирована относительно его интересов. С целью пропаганды метеорологических знаний ученый отредактировал русский перевод известной книги по метеорологии Г. Мона, снабдив ее обширным предисловием и большим количеством собственных комментариев. Само собой, его работы порождали горячую полемику, чему он был только рад: «Я счастлив был тем, что на многие мои работы являлась критика, — значит, там было новое и внимания достойное».Особенно важной он считал проблему изучения верхних слоев атмосферы, в связи с чем начал разработку конструкции высотных летательных аппаратов, открывая для себя еще одну область деятельности — воздухоплавание.

Даже эта глыба занятий не мешала ему заниматься главными своими детищами — Периодическим законом и «Основами химии». В 1875 году Лекок де Буободран на основе собственной таблицы для группы элементов открыл галлий. Не обладая целостной системой химической классификации, француз сделал вполне понятную ошибку: сопоставляя новый элемент только по ряду алюминий — галлий — индий, он определяет его плотность в 4,7. Менделеев, располагая большим числом соотношений элементов, сразу же указал Буободрану на эту ошибку. Учитывая свойства элементов еще и по ряду медь — цинк-мышьяк — селен, русский ученый предположил, что плотность галлия (экаалюминия) должна быть значительно больше. Так оно и вышло: в сентябре 1876 года в «Докладах Парижской академии наук» появилось сообщение Буободрана о том, что, улучшив технику эксперимента, он получил значение плотности галлия, практически совпадающее с предсказанным Менделеевым: 5,94.

Открывался новый этап в развитии Периодического закона, и Дмитрий Иванович уверенной рукой приступает к переработке своего учебника. Третье издание «Основ химии» (вышло в свет в 1877 году) содержит не только полное изложение нового закона, но и приобретает более совершенную структуру. Особенным изменениям подверглась вторая часть, которая получила новые главы: 27-ю, ставшую ключевой, под названием «Сходство элементов и их система», и 31-ю, посвященную свойствам галлия, индия, таллия, церитовых и гадолинитовых металлов. Изменился, стал более логичным и сам порядок изложения тем второй части. Закон помогал заполнять пустоты и выстраивать материал с невиданной по тем временам логикой.

В 1876 году Русским техническим обществом была учреждена специальная особая комиссия для рассмотрения нефтяного вопроса в России, в которую конечно же был включен профессор Менделеев (как он сам себя называл, «волонтер нефтяного дела»), в свое время много писавший о вреде откупов, то есть передачи за определенную плату государственных промыслов в частные руки. Положение на российском нефтяном рынке в то время действительно нуждалось в коренном исправлении. В 1872 году был отменен нефтяной откуп, а нефтеносные участки распроданы В. А. Кокореву, П. И. Губонину, И. М. Мирзоеву и другим таким же вчерашним откупщикам. Производство керосина тогда же было обложено акцизом по 15 копеек с пуда. Одновременно привозной керосин придавили пошлиной в 55 копеек с пуда, чтобы не мешал развиваться внутреннему производству. Менделеев в ту пору был категорически против акциза, но был вполне согласен с мерами, сокращающими ввоз керосина в страну, и считал, что, став свободным, нефтяное дело пойдет в гору. И действительно, в первые же годы после отмены откупов заработало столько новых (и старых, прежде не используемых) месторождений, забило столько фонтанов, заполнилось столько колодцев, копанок и ям, что нефть стало некуда девать. По соседству с Баку возникла сотня новых перегонных заводов. Город стал перерабатывать четыре с половиной миллиона пудов нефти, что давало рынку полтора миллиона пудов русского керосина. Но прошло совсем немного времени, и заводы стали закрываться — в начале 1876 года их осталось всего 14. Свою роль в этом сыграли акцизные формальности, не дававшие переводить предприятия на безостановочную технологию (как тогда акцизные чиновники уследят за объемами производства?); но главная причина состояла в том, что «изничтоженный» было непомерной пошлиной американский керосин всё равно начал забивать русский по соотношению цены и качества. К 1875 году американский керосин подешевел вдвое — с четырех до двух рублей за пуд; бакинский стоил 1 рубль 75 копеек, но был хуже.

Комиссии предстояло выработать рекомендации правительству. Но что, собственно, она могла рекомендовать? Убрать лет на десять акцизы? При ближайшем рассмотрении данного варианта вскрылось столько неясностей, что решено было командировать профессора Менделеева в Америку, чтобы он там выяснил, наконец, почему у них такой дешевый и качественный керосин. Тем более что в Филадельфии в это время проходила Всемирная выставка — мероприятие из разряда тех, которые он посещал с удовольствием. Дмитрий Иванович испытывает трудности с английским языком? Значит, нужно отправить с ним толкового переводчика. Кого бы вы, господин Менделеев, предложили? Он выбрал Гемилиана, который в ту пору еще был его сотрудником.

В мае Менделеев и его спутник доехали поездом до Парижа, оттуда добрались до Гавра, где сели на большой комфортабельный пароход «Лабрадор», направлявшийся в Нью-Йорк. Десятидневное плавание при хорошей погоде не могло не подействовать на Дмитрия Ивановича благотворно, но оно же и сыграло с ним недобрую шутку: после райского путешествия было очень трудно привыкнуть к адской жаре, которой их встретила Америка. Два дня они пробыли в Нью-Йорке, потом еще три дня в Вашингтоне, собирая с помощью русского посла Н. П. Шишкина статистику и прочую информацию, касающуюся нефтяной промышленности, затем отправились на выставку в Филадельфию. Это была первая Всемирная выставка на американском континенте, и посвящалась она столетию независимости Северо-Американских Штатов.