Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки
Шрифт:
Отталкиваясь от последнего тезиса, становится очевидно следующее: разноплановость объективных составляющих преступного деяния предопределяет то, что в ряде случаев субъективное, психическое отношение лица к ним может варьироваться, укладываясь либо в конструкцию небрежности, либо в конструкцию неосторожности, либо в конструкцию знания, либо, наконец, в конструкцию цели в том их виде, в каком они сформулированы применительно к различным объективным элементам преступления. Таким образом, именно потенциальная многозначность, вариативность элементов виновности по отношению к различным объективным явлениям, включённым законодателем в описание конкретного преступления, является базисом элементного анализа, смысл которого, в свою очередь, сводится к допущению установления различных элементов виновности по отношению к различным объективным элементам содеянного. [786]
786
См. подр.: Robinson P.H., Grail J.A. Op. cit. P. 691 et seq.
Соответственно, данный элементный анализ и был заложен в М.Р.С. в качестве одной из составных, концептуальных основ теории виновности. Отражён он в двух взаимосвязанных, уже приводившихся нормах, в повторении которых сейчас следует лишь специально выделить его характерные черты. Итак, согласно § 2.02(1) М.Р.С., «… лицо не виновно в правонарушении, если оно не действовало с целью, со знанием, неосторожно или небрежно, как может того требовать закон, по отношению к каждому
Для понимания сущности и действия элементного анализа обратимся к § 221.1(1) М.Р.С., определяющему понятие бёрглэри, и дополним в [квадратных скобках] с пояснениями дефиницию данного преступления, даваемую М.Р.С., элементами виновности, подразумеваемо включёнными в неё в силу §§ 2.02(1), 2.02(3) М.Р.С.
Итак, прибегнув к элементному анализу, можно получить следующее развёрнутое определение бёрглэри:
«Лицо виновно в бёрглэри, если оно входит [, будучи осведомлено о физической стороне своего действия, – применены §§ 2.02(2)(b)(i), 2.02(3) М.Р.С., т. е. добавлен элемент виновности «со знанием», поскольку элементы виновности «неосторожно» и «небрежно» не определены в М.Р.С. относительно объективного элемента поведения] в здание или занимаемое помещение либо его отдельно огороженную и занимаемую часть [, относительно которых оно сознательно игнорирует непосредственный и неоправданный риск того, что их статус окажется таковым, каковой только что перечислен, – применены §§ 2.02(2)(с), 2.02(3) М.Р.С., т. е. добавлен элемент виновности «неосторожно» относительно объективного элемента сопутствующего обстоятельства] с целью [единственный элемент виновности, изначально содержащийся в тексте нормы] совершить преступление внутри, если в данное время недвижимость не открыта для публики или действующему лицу не разрешено или не предоставлено право войти [, относительно каковых обстоятельств лицо сознательно игнорирует непосредственный и неоправданный риск их отсутствия – применён § 2.02(2)(с) М.Р.С., т. е. добавлен элемент виновности «неосторожно» относительно объективного элемента сопутствующего обстоятельства]».
Приведём в аналогичном плане ещё один пример элементного анализа, приложив его к части состава изнасилования, предусмотренного § 213.1(1) М.Р.С.:
«Мужчина, имеющий половое сношение [787] [, будучи осведомлён об этом, – применены §§ 2.02(2)(b)(i), 2.02(3) М.Р.С., т. е. добавлен элемент виновности «со знанием», поскольку элементы виновности «неосторожно» и «небрежно» не определены в М.Р.С. относительно объективного элемента поведения] с женщиной, не являющейся его женой, [когда он сознательно игнорирует непосредственный и неоправданный риск того, что потерпевшее лицо окажется таковым субъектом, каковой только что указан, – применены §§ 2.02(2)(с), 2.02(3) М.Р.С., т. е. добавлен элемент виновности «неосторожно» относительно объективного элемента сопутствующего обстоятельства] виновен в изнасиловании, если:…
787
Использованному в первоисточнике обороту– «who has sexual intercourse»– и в настоящем исследовании, и в имеющемся переводе текста М.Р.С. на русский язык (см.: Примерный уголовный кодекс (США). С. 136) предлагается именно такой перевод. Нельзя не отметить его непривычность для нормальной русской речи, однако иной вариант найти было бы достаточно сложно. – Г.Е.
… (с) женщина находится без сознания [, непосредственный и неоправданный риск какового состояния сознательно им игнорируется, – применены §§ 2.02(2)(с), 2.02(3) М.Р.С., т. е. добавлен элемент виновности «неосторожно» относительно объективного элемента сопутствующего обстоятельства]; или
(d) женщина младше десяти лет [в силу § 213.6(1) М.Р.С. элемент виновности в данном случае относительно объективного элемента сопутствующего обстоятельства не требуется [788] ]».
788
См. начало настоящего параграфа.
Используя такую же методику, каждому преступлению, предусмотренному М.Р.С., можно дать соответствующее развёрнутое определение, применив тем самым элементный анализ.
Изложенное отражает формально-юридическую сущность теории виновности, созданной М.Р.С. и покоящейся на двух взаимоувязанных основаниях: во-первых, на объединённых в единую систему иерархической градации и наполненных психологическим содержанием понятий, именуемых элементами виновности, и, во-вторых, на элементном анализе, позволяющем приложить указанные элементы к каждому объективному элементу преступления, введённому законодателем в его дефиницию.
Дальнейший анализ норм М.Р.С. о виновности требует перехода уже к иному, собственно теоретическому этапу оценки.
Рассматривая под этим углом зрения схему виновности, выстроенную М.Р.С., с точки зрения её понятийного аппарата и разработки последнего, нельзя не признать, что в своей согласованности с исторической традицией, в своей иерархической упорядоченности и в своей психологической проработке на уровне общих положений она не имела и не имеет доныне себе равных.
§ 2.02(2) М.Р.С. внёс психологическую ясность в ранее замутнённые характеристиками моральной злобности многочисленные понятия, при помощи которых на протяжении столетий ad hoc описывались субъективные составляющие конкретных преступлений. Сделано это было, во-первых, посредством бесспорно удачного выделения из хаотического массива терминологии четырёх элементов виновности и, во-вторых, посредством их чёткого определения применительно к трём объективным элементам деяния. Вполне обоснованным исключением здесь стали лишь дефиниции неосторожности и небрежности в приложении к элементу поведения: связанные с игнорированием и неосознанием риска соответственно, они не могут быть сконструированы относительно поведения в узком смысле этого слова, т. е. относительно поведения, взятого как исключительно реальные физические движения действующего и отсечённого от характеристик последних, образующих его социальную сторону. [789]
789
Следует отметить, что в понимании объективного элемента поведения в приложении к отдельным элементам виновности (т. е. к цели и знанию) составители М.Р.С. оказались непоследовательны, определяя первый не просто как физическое движение, а в соединении с его характером, каковой, конечно же, следовало бы относить к объективному элементу сопутствующего обстоятельства.
В конечном счёте подобная рассогласованность норм М.Р.С., равно как и объединение в едином термине при описании преступления двух или даже всех трёх объективных элементов, также практикующееся по тексту кодекса, негативно сказываются на теории виновности в преломлении конкретных элементов виновности.
См. подр.: Robinson Р.Н. Reforming the Federal Criminal Code: A Top Ten List // Buffalo Criminal Law Review. Buffalo (N.Y.), 1997. Vol. 1, № 1. P. 235–239; Robinson P.H., Grail J.A. Op. cit. P. 706–712, 719–723.
Предпринятое далее составителями М.Р.С. иерархическое упорядочение элементов виновности только подтвердило ценность избранного подхода, поскольку полностью совпало с традицией англоамериканского уголовного права, согласно которой минимально необходимым, как правило, уровнем морально упречного настроя ума деятеля, оправдывающим применение к нему уголовно-правовых санкций, является неосторожность, в то время как небрежность может быть уголовно наказуема лишь в исключительных ситуациях.
Комментарий к М.Р.С. следующим образом обосновал предпринятую кодексом криминализацию небрежности: «Осведомлённость о том, что осуждение и приговор могут последовать за поведением, которым невнимательно создаётся излишний риск, подвигает людей в определённой степени к подстёгиванию внимательности в использовании ими данных им способностей и привлечении ими имеющегося у них опыта к измерению возможностей предполагаемого поведения (курсив мой. – Г.Е.). По крайней мере, в некоторой степени этот мотив может способствовать осведомлённости и, таким образом, привносить некоторую добавочную меру контроля. Более того, невнимание может иметь место вследствие отсутствия осторожности по отношению к интересам других людей, а не просто вследствие отсутствия интеллектуальной способности понимания. Таким образом, отрицать, что законодательство может, опираясь на эти предположения, действовать вполне справедливо, представляется исключительным догматизмом. С другой стороны, полностью справедливо и то, что ответственность за небрежность следовало бы рассматривать как исключительный, а не обычный вариант, и её не следовало бы беспечно налагать повсюду». [790] Соответственно, согласно М.Р.С., небрежное причинение вреда наказуемо только в следующих преступлениях: убийство по небрежности (§ 210.4 М.Р.С.), причинение вреда здоровью по небрежности с использованием смертоносного оружия (§ 21 l.l(l)(b) М.Р.С.) и причинение ущерба имуществу вследствие использования особо опасных средств совершения преступления (§ 220.3(1)(а) М.Р.С.). Особым случаем криминализации небрежности, упомянутым ранее, является, по М.Р.С., применение уголовно-правовых санкций за правонарушение, считающееся иначе нарушением строгой ответственности, при доказанности небрежности в его совершении. И, наконец, ограниченная сфера использования небрежности связана с истолкованием ряда положений М.Р.С., относящихся к основаниям защиты.
790
Цит. по: Wechsler Н. Symposium on the Model Penal Code: Forward // Columbia Law Review. N.Y., 1963. Vol. 63, № 4. P. 592.
Всё, изложенное только что, касается теоретической оценки схемы виновности М.Р.С. в её построении на уровне общих положений. Соответственно, теперь следует сказать несколько слов о достоинствах и недостатках элементного анализа, которым схема виновности преломляется в аспекте конкретных преступлений.
Достоинства элементного анализа, как представляется, неоспоримы, поскольку ясно, что, во-первых, разноплановость характеристик, составляющих уголовно наказуемое деяние с его внешней, физической стороны, неотъемлемо связана, во-вторых, с разноплановостью и неодномерностью наполнения субъективной составляющей преступления, могущей, таким образом, в-третьих, быть описанной с привлечением не одного, а нескольких элементов виновности, что, в-четвёртых, требуется и одновременно обуславливается надлежащей оценкой содеянного, предопределяющей, в-пятых, правильное и справедливое применение уголовно-правовых санкций. Суммируя изложенное, элементный анализ является, бесспорно, крупным шагом вперёд в развитии представления об уголовном наказании как оправдывающемся не просто самим фактом совершения преступления и задачей превенции, а преимущественно идеей соразмерной с заслуженным ответственности с вытекающей из неё целями и кары, и исправления. Иными словами, элементный анализ позволяет адекватно оценить с уголовно-правовых и, что более важно, с социальных позиций два идентичных с внешней точки зрения, точки зрения actus reus, деяния, дав им ту характеристику, которой они соответствуют в плане mens rea и которая предопределяется последней. [791]
791
Относительно элементного анализа см. соотв.:
американскую литературу: Simons K.W. Rethinking Mental States // Boston University Law Review. Boston (Mass.), 1992. Vol. 12, № 3. P. 535–538; Robinson P.H., Grail J.A. Op. cit. P. 691 et sec/.;
и английскую литературу: Criminal Law: Report on the Mental Element in Crime. P. 13–15; Dine J., Gobert J. Op. cit. P. 72–74, 136, 140, 164–165; Cremona M. Op. cit. P. 25–26; Sullivan G.R. Intent, Subjective Recklessness and Culpability// Oxford Journal of Legal Studies. Oxford, 1992. Vol. 12, № 3. P. 384–385 et cet; Marston G. Contemporaneity of Act and Intention in Crimes // The Law Quarterly Review. L., 1970. Vol. 86, № 342. P. 208–211; Smith J.C. The Guilty Mind in the Criminal Law. P. 80–85; Smith J.C. Two Problems in Criminal Attempts // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1957. Vol. 70, № 3. P. 422–429.
Помимо своей собственно теоретической здравости, элементный анализ покоится также на весомых соображениях практического и общеправового плана. Во всяком случае, он, с одной стороны, основывается и им же, с другой стороны, поддерживается принцип законности, ограничивающий судейское правотворчество и побуждающий легислатуры более точно формулировать дефиниции преступлений, давая тем самым гражданам точное представление о сфере запрещённого поведения. Кроме того, элементный анализ позволяет избежать громоздкости в формулировании уголовноправовых норм, делая возможным извлечение требуемого элемента виновности из общих положений уголовного закона. [792]
792
См. подр.: Robinson P.H., Grail J.A. Op. cit. P. 700–704.
Теоретическая рациональность элементного анализа, таким образом, очевидна, но в М.Р.С. он не оказался доминирующим, будучи дополнен остатками анализа правонарушения. Так, согласно § 2.02(4) М.Р.С., «когда закон, определяющий правонарушение, предписывает вид виновности, который является достаточным для совершения правонарушения, без различения среди материальных элементов последнего, такое положение должно применяться ко всем материальным элементам правонарушения, если явно не явствует противоположная цель». Тем самым данной нормой [793] составители кодекса закрепили старый анализ правонарушения с его подходом одно-преступление-один-элемент виновности, создав очевидное противоречие между § 2.02(4) М.Р.С. и §§ 2.02(1), 2.02(3) М.Р.С. В оправдание положения, сформулированного в § 2.02(4) М.Р.С., был положен довод о том, что подобный подход наиболее точно отражает подразумеваемое законодательное намерение, поскольку, если бы законодатель считал необходимым связать различные объективные элементы с различными элементами виновности, он так бы и сделал. [794] Однако, нося не более чем практический характер (к тому же отчасти неоправданный сам по себе, поскольку в равной мере доказуемо и противоположное: если законодатель подразумевал, что определённый элемент виновности должен быть приложим ко всем объективным элементам, то не менее обоснован и тот вывод, что именно об этом следовало бы указать непосредственно в тексте закона), такой довод не в состоянии разрешить подмеченного теоретического конфликта. В конечном счёте, последний в данном случае остался неразрешённым составителями М.Р.С.
793
Остатки анализа правонарушения, кроме того, встречаются и в других положениях кодекса, равно как на элементный анализ указывают не только §§ 2.02(1), 2.02(3) М.Р.С., но и другие нормы (см. подр.: Ibid. Р. 715–719).
794
См., напр.: Wechsler Н. Codification of Criminal Law… P. 1437.
Герберт Уэкслер, кроме того, попытался в обоснование § 2.02(4) М.Р.С. отвергнуть теоретическую здравость элементного анализа в целом, указав на спорность такого резкого различения между элементами виновности в одном преступлении (см.: Ibid.). В отсутствие дальнейших доводов в опровержение элементного анализа в его позицию, как видится, нет необходимости углубляться.
См. также: Holley D. The Influence of the Model Penal Code’s Culpability Provisions on State Legislatures: A Study of Lost Opportunities, Including Abolishing the Mistake of Fact Doctrine // Southwestern University Law Review. Los Angeles (Cal.), 1997. Vol. 27, № 1. P. 246–247; Robinson P.H., Grail J.A. Op. cit. P. 714–715.