Меншиков

Сокрушённо вздохнул. — Ка-ак солдаты в траншеях сидят?!

Пётр старательно зарисовывал разрушения, причинённые артиллерийским огнём, наносил на план крепости проломы в стенах, башнях, куртинах.

— Проломы-то проломы, мин херр, — многодумно выговаривал Меншиков, зорко всматриваясь в укрепления, — а входы-то на стену в сих местах всё-таки остались круты!..

— Ну и что?

— Да без штурмовых лесенок, пожалуй, не обойдёмся!

Пётр снисходительно улыбнулся.

— Догадлив ты, Данилыч, живёшь. — Обернулся к стоящим сзади Карпову и Голицыну: — Как приедем, проверьте, всё ли сделано, как я наказывал. Чтобы довольно лесенок было! И длину их, — показал пальцем на крепостную стену с проломами, — по месту прикинуть!

— Есть, государь!

— Ну, как, горячие головы? — мотнул Пётр подбородком. — Вы-то уж. поди, давно порешили, что пора штурмовать? — рассмеялся.

Меншиков развёл руками, приподнял плечо:

— Да ведь и в самом деле, мин херр…

Пётр похлопал его по плечу:

— Теперь и я вижу, брудор, — пора! Приедем — скажи Борису Петровичу, чтобы вызвал охотников.

Охотников кликнули. Их оказалось хоть отбавляй: в Преображенском полку прапорщик Крагов и 42 солдата, в Семёновском сержант Мордвинов и 40 солдат, в других полках тоже постольку примерно.

Заготовили штурмовые лесенки; места приступов определил и расписал по отрядам сам Пётр.

Рано утром 11 октября по сигналу — три залпа из пяти мортир — охотники ринулись к крепости.

Первый приступ шведы отбили. Тогда на помощь охотникам были брошены штурмовые отряды гвардейских полков. Преображенский отряд повёл майор Карпов, Семёновский — Михайло Голицын. Меншиков с остальными гвардейцами был оставлен в резерве фельдмаршала.

Целый день гремела баталия. И всё же ворваться в проломы русские не смогли. Уж очень был убоен, жесток огонь шведов. Пушки их били по наступающим картечью и калёными ядрами почти что в упор. А своя артиллерия — как умерла. Не стреляла, — боялась своих поразить.

Не предвидя успеха, Пётр дал приказ отступить. Но посланный, как доложили ему, «по тесноте до командиров пройти не мог». А Михаил Голицын, видя, что некоторые солдаты дрогнули и собираются уже ретироваться с поля боя, распорядился: отчалить от острова все порожние лодки.

И штурм опять закипел.

Стоя наготове вёрстах в трёх выше крепости, Меншиков деятельно готовился к высадке: выстраивал своих людей по отрядам, рассчитывал их по ладьям, рассаживал, после чего устраивал примерные высадки… Не раз, используя время, собирал своих офицеров.

— Видели? — спрашивал, показывая на крепость — Лесенки-то некоторые всё-таки коротки оказались — много ниже проломов… А у нас? — в который раз выяснял. — Все проверили?

— До одной! — за всех отвечал прапорщик-преображенец Фёдор Мухортов, непомерно высокий, худой и вёрткий гвардеец с пышными чёрными усами и блестящими злыми глазами. — Кои нарастили, а больше из двух одну делали.

— А этак-то хватит?

— Хватит! — махал Мухортов рукой. — Наготовили пропасть!

После погрузки невесть сколько времени сидели в ладьях, ожидали сигнала.

В середине крепости било вверх смоляное, багровое пламя, чёрный дым окутывал зубцы башен и стен, над проломами висела жёлтая пыль. В трубу были видны колеблющаяся щетина штыков, знамёна, живые стенки-лестницы из солдат. Лезли и по плечам, карабкались и по выбитым ядрами выступам. Проломы кишели солдатами. По ним с флангов шведы упорно били из ружей, а они всё лезли и лезли…

— Бьют… — шептали в ладьях, — наших!.. — И ногти впивались в борта, хмурились лица, желваки играли над скулами; скрипели зубами: — И-эх-х!.. Сидим тут!…

Надрывно хрипели:

— О-о-осподи!.. Отчалить бы, а?

— Может, забыли про нас?

Александр Данилович стоял на носу передней ладьи. Шляпа на самом затылке; в одной руке труба, в другой — пышнейший парик. Платок он потерял где-то на берегу; отирал голову, лоб париком. Полусогнутая левая нога мелко дрожала.

Шумно гулял в лесной чаще и весело нёсся по берегу в своей ухарской пляске порывистый ветер, перемешивая листву и песок; замирал, словно припадая и слушая, и снова принимался гудеть в седом зубчатом строе хмурого ельника, будто притаившегося вместе с гвардейцами в ожидании боевого сигнала. По небу неслись дымчатые, лохматые тучи. Темнело.

— Пора, Александр Данилович, — сипел за спиной Фёдор Мухортов. — Ей-богу, пора!

— Отзынь, чёрт! — надрывно выкрикнул Меншиков; швырнул на парусину трубу; впился в парик, рванул — только шерсть полетела.

— А может, отчалить?! — изменившимся голосом внезапно выкрикнул, выдавил из себя, повернувшись к гвардейцам. — И впрямь?! А?.. Мухортов?..

Вдруг над берегом с левого фланга взвилась и рассыпалась в небе красными звёздами ракета, другая, третья…

— А-а-а-а! Наконец-то!

— Отча-а-ливай?! И ладьи понеслись.

Прямо с лодок, на бегу перестроившись, — кто с лестницами, вперёд, — гвардейцы ринулись к крепости.

Высокие штурмовые лестницы сплошной решёткой одели основания стен, вымахнули до самых проломов.

И гвардейцы полезли… Ещё минута… Сошлись!..

Зазвякала сталь, заплясали кругами клинки… И… забыл бомбардир-поручик Меншиков все наставления государя… Забыл всё, кроме того, что надо уничтожать, колоть их… вот этих… в куцых серых мундирах… Этого вот… Гнётся клинок, втыкаясь во что-то упругое, и круглая рыжая голова, роняя шляпу, виснет набок, к плечу, оседает. Рыкающие, как львы, гвардейцы как бы пляшут возле него, он грудью с маху их оттирает, и тут же, сразу, какие-то два великана, вырвавшись откуда-то сбоку, заслонили всё впереди. Они машут прикладами направо и налево, глушат мечущихся шведских солдат, врезаются в самую гущу противника. Но их обходят с боков, к ним подбираются…

— А-а, дьяволы!.. Та-ак!.. — невольно вырывается у Данилыча. — Выручай!

С кем-то вдвоём он кидается на помощь. Пробивается… Но шведы ускользают, справа и слева неожиданно появляются свои… И те двое, что так лихо рубились… Ба! Да это же Мухортов и его сержант Колобков! Вот они, всего на два шага в стороне.

А впереди… Вдруг впереди становится как-то неожиданно пусто.

Шведы выскакивали из проломов, валились вниз, как ошпаренные тараканы, разбегались по верху стен.

Удар был так стремителен, настолько силён, что шведы опешили… дрогнули. Увлекая за собой остальных, гвардейцы месили ряды неприятеля, рвали их на мелкие группы, сшибаясь грудь с грудью, бились насмерть. Пушки одна за другой замолкали. Крик, рёв, лязг переносились за стены; жидкое вначале, «ура» перекатывалось по проломам и с той стороны, изнутри, всё громче, мощнее, увереннее.

И тогда… Заревели трубы б крепости, зарокотали барабаны…

Шлиппенбах ударил «шамад».

Пётр был на своей батарее. Услышав сигнал сдачи, сам ударил в барабан.

Пальба прекратилась. Штурм кончился. Орешек был взят.

14 октября шведский гарнизон, по договору, выступил к Канцам. В тот же день фельдмаршал Шереметев со всем генералитетом вступил в Нотебург.

При троекратной пушечной и ружейной стрельбе крепость переименована в Шлиссельбург, [23] на «Государевой башне» Пётр приказал укрепить поднесённый ему комендантом ключ — в ознаменование того, что «взятием Нотебурга отворились ворота в неприятельскую землю».

23

Ключ-город (Питер писал: „Шлютельбурх“).