Меншиков

— Постарайся, как лучше, — наказывал ей Меншиков перед отъездом на верфь. — Он царь, а простой. Ты с ним веселее: смейся, шути, — он это любит. Угощать будет — пей, ему тоже нравится. А выпьет, пойдёт танцевать — завертит…

У Марты было засветились в глазах огоньки, но тут же потухли.

— Страшно, майн герр, — пролепетала она, ощущая, как лёгонький холодок пробегает по рукам и спине. — Всё-таки ца-арь!..

— Ничего, ничего… Увидишь сама… А царём не зови.

— Как же?

— Просто «герр Питер».

Марта словно куда-то проваливалась, нужно было за что-нибудь зацепиться, и она, понимая, что Александр Данилович хочет потребовать от неё что-то большее, чем от простой экономки, заминаясь, сказала первое, что пришло на язык:

— А потом… танцевать я могу, а вина ведь не пью…

— Надо учиться, — улыбнулся Меншиков. — Не пьют на небеси, а тут — кому ни поднеси!

Губы у Марты вздрагивали, и по ним она часто проводила кончиком алого языка. И глаза матовели, когда, наклонив голову со спутанными тёмными волосами, она, густо краснея, спросила в упор:

— А зачем всё-таки вы меня везёте туда?

— Показать Петру Алексеевичу, — без тени замешательства ответил Данилыч. — Всё равно увидит когда-нибудь. — Взял Марту за подбородок и, отдалённо улыбаясь, проговорил, глядя в глаза: — Что же… царь… молодой… сейчас свободен, с Монсихой разошёлся [29] …

— Не говорите так, Александр Данилович, — пробормотала Марта, резко отвёртываясь.

Меншиков поймал её за руку, притянул.

— Ну, до этого, думаю, не дойдёт, — медленно проговорил и, поцеловав девушку в румяную щёчку, быстро пошёл, направляясь к двери столовой. — У меня он тебя вряд ли пожелает отнять, — прибавил, оборачиваясь с порога.

29

...с Монсихой разошелся... — Имеется в виду любовница Петра I — Анна Монс, с которой он познакомился в Немецкой слободе в Москве.

Так полагал Меншиков. А вышло иначе.

Дочь простого лифляндского крестьянина Самуила Скавронского, бедная, безграмотная сирота оказалась большим баловнем счастья, чем бывший коробейник-пирожник.

— Как посмотрел на неё, так и… кончено, — говорил Пётр. — Приглянулась… Хотя какой там «приглянулась» — в самую душу вошла. И чем только взяла? — делился с Данилычем.

— Эх, мин херр, — вздыхал Меншиков, закрывая глаза, — когда знаешь, за что, значит, не любишь. — И, поднимая плечо, добавлял: — Вот в этом-то и загвоздка в ихней сестре. Сам вклепался, как белогубый щенок.

— Заметно! — сказал Пётр, словно бы огрызнулся, и деланно, как показалось Данилычу, рассмеялся. — Губа не дура, язык не лопата.

— И что? — спросил Меншиков с вызовом, удивившим его самого. — Осерчал!.. Ну за что?! — жалостно вскрикнул. — За что?! За то, что мы с Мартой… отменно мы ладили?

— Дурак ты дурак, — вздохнул Пётр, с укоризной глядя в глаза. — Ведь я полагал, что ты с понятием в этих делах. Что ты хочешь? Чтобы я… Да нет! Ты, я вижу, дурак!

Меншиков взялся за шляпу.

— Что прикажешь — я всё!..

— Погоди! — остановил его Пётр.

Встал, заложил руки за спину, принялся шагать взад и вперёд.

Разговор получался несклёпистый. Данилыч примолк. Что же вымолвишь? И лицо безучастное сделал, подумав: «Уйти, не уйдёшь, и… не клеится».

А Пётр всё ходил и ходил.

— Сам понимаешь, — словно выдавил он, наконец. И внезапно нахмурился. — Слушай! — Остановился, положил руки на плечи Данилыча. — Можешь дать мне честной пароль, Александр?

Меншиков без раздумья:

— Могу!

— Дай честной пароль, что при жизни моей… Никогда чтобы с Мартой… Ни-ни!

«Ах, порченый чёрт!» — чуть не выпалил поражённый Данилыч, мгновенно подумав: «Пала слава на волка, а пастух овец крадёт», — но, вовремя спохватившись, только тряхнул головой:

— Для тебя сейчас умереть! — блеснул глазом и с привычной сноровкой прижал руки к груди.

— Кончено? — спросил Пётр.

— Кончено! — ответил Данилыч. — Честной пароль на всю жизнь! — Бойко перекрестился. — Провалиться на этом месте! Лопни глаза!

С тех пор 1 марта, день первой встречи с Мартой-Екатериной, сумевшей так сильно привязать к себе Петра, стало семейным праздником для него.

«Желаю ведать, — писала позднее Екатерина Петру, — изволили ли ваша милость в 5 число апреля [день её рождения] выкушать по рюмке водки, так же как и в 1е число марта. А я чаю, что изволили запамятовать. Прошу ко мне отписать».

11

Необходимость укреплять положение своего любимого детища — Санкт-Петербурга — заставила Петра возобновить весной 1704 года наступательные операции на западе. Там остались ещё неотвоеванными крепости — древнерусские города Юрьев и Нарва. Надо было спешить с их присоединением, пока «швед увяз в Польше», по выражению Петра.

И Шереметеву даётся приказ: «Идти и осадить Дерпт, чтобы не пропустить случая, которого после найти будет нельзя».

Фельдмаршал Огильви с другой частью армии в это время осадил Нарву. «Шумел там, — как Пётр говорил, — но пока что не сильно».

Огильви принадлежал к числу таких военачальников, которые, будучи уверены, что все нынешние войны обязаны развиваться по тем же канонам, что и прежние, подробно описанные в военных историях, мысля новые войны как повторение прошлого, плотно закрывали глаза на появившиеся позднее боевые приёмы и новые формы боевых операций. Но известно, что новое непреложно вторгается в жизнь. Вынужденные в таких случаях волей-неволей принимать это новое, они занимались приращением нового к ранее существующему, тщательно растворяя его в старом, известном. Новое учит: «Нельзя успешно наступать, если сила сопротивления врага не парализована более или менее внезапными действиями». «Чепуха! — отмахиваются они. — Классические примеры сражений — это битвы с открытым забралом!»

И когда таких генералов «внезапно», «по-новому», били, они с редчайшим упорством продолжали оправдывать свои действия, приводя известные им примеры, опять-таки из военной истории.

Какая бы неудача их ни постигала, они не изменяли своего поведения, будучи твёрдо уверены, что в следующий раз дело пойдёт на лад, — непременно!

Таков был иноземец фельдмаршал Огильви.

В качестве «государева ока» при нём состоял Александр Данилович Меншиков.

Дерпт был взят в начале июля, и Пётр тут же после взятия крепости помчался к Нарве. Туда же приказал подтянуть и армию Шереметева.

— Как Огильви? — первым делом спросил он, приехав.

— Да как тебе сказать, мин херр… — Данилыч слегка развёл руками. — Всё по часам… И встаёт, и завтракает, и обедает, и спит среди дня. И работает по часам… И на каждый шаг, — улыбнулся, потёр шею, — пример из истории… Если бы он командовал немцами, — пожал плечами, — может быть, и вышел бы толк…

Пётр нахмурился:

— А что, нашим порядок не нужен?

— Я не против порядка, мин херр, — Меншиков мотнул головой, поднял кулак. — А дерзость? А лихость? А военная смётка да хитрость?.. — Расширил глаза. — Они что, мин херр, нам не надобны?!