Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]

При этом наш бригадир понимал значение того, что он делал:

— Вот увидите, — говорил он, — я получу орден Трудового Красного Знамени!

Это казалось недостижимой мечтой. Тогда «наградной дождь» шёл регулярно где–то там, — на «целине» или больших «комсомольских стройках». И наш бригадир очень часто использовал этот «козырь» в споре с начальством:

— Если…, уеду в Братск!

И ему верили, что действительно уедет.

Но фамилия у бригадира была какая–то не «наградная» — Хряков, или в просторечии — «Хряк»…

— Ты, всё ещё не передумал?

Этот вопрос относился ко мне. Бригадир задавал его, по привычке, уже на протяжении нескольких месяцев. Дело в том, что «Хряк» сначала отнёсся ко мне с большим недоверием, так как ему пришлось взять мальчишку «по протекции», и как я подозревал, при этом ему обещали, что это — «на время». Никто тогда, и, прежде всего, я сам, не верил в то, что мое пребывание на стройке окажется долгим. Не потому, что я не знал физического труда. Напротив, живя раньше в «глухих» военных гарнизонах, мне пришлось немало «повкалывать». Проблема была в другом, — в моем, мягко выражаясь, неуправляемом характере: — дисциплина и подчинение для меня всегда были совершенно разные вещи. Если первое я приучен был уважать с детства, то необходимость второго для меня всегда была сомнительна.

Поэтому я понимал, что стройка будет нелегким, прежде всего, психологическим испытанием для меня. Но в то время усердно насаждался в стране лозунг о «трудовом воспитании молодежи», и потому я тогда чувствовал себя, если не героем, то, во всяком случае, мужчиной.

А повода для этого у меня было каждый день более чем достаточно. Несмотря на мой несовершеннолетний возраст и явно «непролетарское» происхождение, в бригаде мне не было никаких скидок. Да их на стройке и не могло быть, так как работа каждого зависела от работы другого. А от моей работы зависели все. Как единственный «разнорабочий» в бригаде, я должен был выполнять любую необходимую работу: нагрузить или разгрузить машину, поднять на этаж или на крышу кирпич, раствор (иногда сам его приготовить), «столярку» или бревна для стропил и прочее. И, конечно, по окончанию работ убрать мусор из помещения, чтобы наутро оно было в «рабочем» состоянии. Если у меня выдавалось несколько свободных минут, то я должен был помогать кому–нибудь из бригады. «Перекуров» для меня не было, так как я тогда не курил.

В конце концов, я втянулся в эту тяжелую работу и начал ощущать определенную удовлетворенность от соучастия в конкретном общем деле. Приятно было видеть дома и «объекты», к созданию которых и ты «приложил руки». Особый запах строительной пыли у меня уже ассоциировался с положительными эмоциями. Ребята из бригады, несмотря на разницу в возрасте и в образовании, никогда не злоупотребляли моим положением. Я никогда не был «на побегушках», выполняя свое дело наравне со всеми. И этим гордился…

При этом я понимал, что своим равным положением в бригаде обязан, прежде всего, «Хряку». Он никогда не относился ко мне покровительственно, но и грубости себе не позволял, хотя я нередко, особенно поначалу, допускал рабочие промахи. Он был со мной суров, как со всеми. Может быть несколько больше, но это было нормально. Иногда мне казалось, что он воспринимает меня как экзотическое существо, вроде «умного» попугая, залетевшего случайно на стройку. Я же, со своей стороны, никогда не демонстрировал ему своего «верноподанничества», хотя и строптивости тоже. Похоже, его это устраивало.

Надо сказать, что у этого человека был один очень заметный недостаток, который создавал ему, вероятно, много личных проблем. Он был высокого мнения о себе самом и с этой высоты смотрел на всех остальных. Нельзя сказать, чтобы он всех презирал. Нет. Он просто не видел вокруг себя никого, равного ему. В той безликой толпе случайно собранного «вербованного» люда такая личность, как «Хряк», конечно, выделялась. В этом он мне напоминал героя Николая Рыбникова в фильме «Высота», а, может быть, он ему и подражал. Это, разумеется, не нравилось многим. И, наверняка, у него было немало недоброжелателей, которые очень надеялись на то, что он когда–нибудь на чём–нибудь «споткнется»…

Машина шла по дороге вдоль берега моря. Волнение на море было небольшое, но ночью, очевидно, штормило. Март выдался дождливым, и сегодня моросил дождь. Мы подъехали к нашему «объекту» и вышли из автобуса.

Это был необычный строительный «объект». Четыре бетонных спальных корпуса нового лагеря воздвигались прямо на берегу моря. Странно, как эта мысль могла прийти в голову проектировщикам. Правда, было найдено оригинальное решение: вместо обычного фундамента здание было смонтировано на бетонных «подушках», вкопанных на большую глубину. Наша бригада была переброшена на этот «объект» тогда, когда монтаж зданий уже закончился. Проводилась обычная «доводка», то есть работа внутри помещений.

«Хряк», выйдя первым из машины и подойдя к корпусу, на котором мы работали, вдруг громко чертыхнулся. Когда мы подошли к нему, то поняли причину его неудовольствия. После ночного шторма подмыло открытый котлован одной из угловых «подушек» и он с одной стенки был засыпан галькой и песком. Ясно, что придётся «зачищать» котлован для предстоящего бетонирования. Бригадир обернулся ко мне:

— Ну, что, ты всё понял?

— Что тут не понять? — ответил я. — Дело не сложное, бери лопату и кидай. Только вот не совсем понятно, куда кидать: вверх или вниз? Тут глубина метра три будет. Я же не метатель груза в высоту.

— Ладно, молодой, не остри. На крыше остался подъёмник с электрической лебедкой. Иван, ты у нас электрик. Вот и проверь, чтобы там всё было в порядке. Для подъёма грунта возьмите вон ту железную бочку. В общем, сами разберетесь. К концу дня чтобы яма была зачищена. Я договорюсь, придёт машина с бетоном.

Бригадир сел в поджидавший его автобус и уехал.

Аргентинец отправился на крышу. Я привязал верёвкой к крюку подъемника бочку и в ней Хуан спустил меня в котлован. Ребята разошлись по своим рабочим местам.

К обеденному перерыву моя работа подходила к концу. По моим расчётам, оставалось совсем немного, и я решил не вылезать из котлована и зачистить оставшийся участок. Все остальные расположились отдыхать внутри здания, так как опять заморосил дождик. Спустился с крыши и «аргентинец». Работая, я не заметил, что загружаемая мною металлическая бочка осталась подвешенной невысоко над землей.

В какой–то момент я почему–то поднял глаза вверх и увидел, что на меня с крыши летит подъемник. Укрыться в яме было негде, бетонная опора не давала возможности развернуться. Я даже не присел, так как не успел испугаться. Всё произошло моментально, подъемник обрушился на котлован…

Но он упал так, что лег стрелой прямо на края ямы, которые его остановили.

Наступившая тишина казалась вечной. Потом я услышал, как подбежали ребята, но никто первым не мог произнести ни слова, так как не знали, что со мной. Первым голос пришлось подавать мне:

— Вы, …, — я не стеснялся в выражениях, — вытащите меня, в конце концов, из этой проклятой ямы?!

Они не сразу смогли сообразить, что надо делать, так как двигать подъемник вручную было опасно, меня могло засыпать галькой. В конце концов, догадались вытащить меня на веревке. Виноватого искать не пришлось, он был тут же. На аргентинца смотреть было тяжело.