Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]

Я постепенно приходил в себя, ещё до конца не осознав, что могло произойти.

— Ну, что теперь с нами сделает «Хряк»? — произнес кто–то.

«А что будет с ним, когда узнают в управлении о том, что произошло?» — подумал я.

Ясно, что скрыть от бригадира произошедшее было невозможно, так как подъемник по–прежнему лежал на краях котлована. Все понимали, что здесь ещё был один очень важный момент. Это случилось с «несовершеннолетним» и бригадир вполне мог быть подведён под определённую «статью» за грубое нарушение «техники безопасности». Для него это означало конец карьеры.

Все молча смотрели на меня. Я промолчал…

На попутной машине меня отправили домой. Домашним я ничего не сказал. Как объяснялись ребята с бригадиром, я так и не узнал, но произошедшее не имело никаких последствий. Только иногда я замечал на себе взгляд «Хряка» с некоторым удивлённым уважением…

Вскоре я уволился и через некоторое время надолго покинул Гурзуф. «Хряка» я больше никогда не встречал. Вероятно, он всё–таки уехал на какую–нибудь «Ударную комсомольскую стройку». Интересно, получил ли он свой вожделенный орден?

Спасатель

Моя смена подходила к концу. День выдался нежаркий. Море слегка штормило. Народ с пляжа потихонечку стал собираться по домам. Я лежал в покачивающейся лодке и думал о том, что сегодня вечером у нас с Генкой прощальная встреча с нашими «чешками». Собственно, они были не «чешками», а словачками из Братиславы. Познакомился я с ними две недели назад, когда они подплыли к моей лодке с соседней зоны пляжа молодежного лагеря «Спутник», где они отдыхали. Две недели пролетели быстро. Мы с Генкой показали им все окрестности Гурзуфа. Больше всего их поразила встреча с Юрием Гагариным в парке Военного санатория. Прошло всего два месяца со дня его полета, но он приезжал в Гурзуф не первый раз и здесь к нему уже привыкли. А «посторонние», как правило, редко узнавали его, не связывая газетные портреты с молодым парнем, в спортивном костюме или гражданской одежде свободно разгуливавшим в кампании друзей по набережной или игравшим в волейбол на спортивной площадке санатория.

Генка был младшим братом моего школьного друга Вадима, который сейчас учился в Одесской мореходке. Вернувшись домой из Ленинграда после неудачной попытки поступления в «Макаровку» и, проработав полгода на стройке, я решил перед второй попыткой взятия Питера немножко «отдохнуть». На спасательной станции начальником работал отец моей одноклассницы и партнер моего отца по шахматам. Он охотно взял меня к себе. Команда подобралась прекрасная. Во главе ее стоял настоящий боцман — Петр Кузьмич, дед лет за пятьдесят, под командованием которого было четыре матроса–спасателя, два моториста катера и два водолаза. Самому старшему из команды было двадцать пять, самому младшему, то есть Генке, — шестнадцать.

До начала «купального сезона», до 15 мая, Кузьмич весь месяц гонял нас, матросов, как «салаг». Сначала мы зачистили и покрасили наши четыре «яла», что оказалось делом совсем нелегким. Затем начались тренировки «на воде». Мы выходили на веслах на «траверз» Артека или Ай — Даниля, и там далеко от берега сдавали «нормы» по плаванию на дистанцию, нырянию с маской, «поиску» на дне, транспортировке «утопленника» и пр. Экзамены принимал начальник станции с сопровождавшего катера, на котором, «на всякий случай», находились водолаз и наш врач–женщина. Заключительным экзаменом был многокилометровый поход на шлюпках в Никиту и обратно. Было трудно, но интересно…

Подняв голову из лодки и посмотрев на часы, висевшие на павильоне соседнего санаторского пляжа, я решил, что пора собираться «домой». Я увидел, как Генка, который дежурил на «ближнем» городском пляже, уже направился к станции. Мне же, поскольку мой пляж считался «диким», предстояло подойти к берегу и собрать оставленные у кромки воды деревянные «лежаки». Было ясно, что ночью будет небольшой шторм. Вытянув лодку на берег, я начал оттаскивать к опорной стене «лежаки». Людей на пляже уже почти не было. Это был тот самый «мертвый час», когда отдыхающие, намучившись весь день под палящим солнцем, отправлялись по «квартирам», чтобы отдохнуть и перекусить, прежде чем вечером вновь спуститься на гурзуфскую набережную.

Подбирая очередной «лежак», я увидел на нем аккуратно сложенную мужскую одежду. Осмотрев внимательно море, я не заметил ни одной головы над водой. На берегу невдалеке сидела супружеская пара с девочкой. Я подошел к ним и спросил:

— Вы не видели здесь недалеко от вас мужчину?

— Нет, — небрежно ответил солидный глава семейства. — Мы здесь давно и никого не видели.

— Да нет, — встряла женщина, — я видела, как какой–то мужчина заходил в воду. Но я не видела, когда он вышел.

— Он не выходил, — категорически заявила их дочь, явно дошкольного возраста.

Мне стало не по себе. Я выскочил наверх на набережную. Она фактически была пустынна, где–то вдалеке удалялись несколько человек.

Я вернулся на пляж, быстро оттолкнул лодку от берега и выгреб на линию заградительных буйков. Достав ракетницу и зарядив ее, я выстрелил вверх. Это был сигнал, что у меня «происшествие». Это, действительно, было ЧП. Если человек утонул среди «бела дня» в моей «зоне ответственности», меня ждали, мягко говоря, «большие неприятности». Как только я увидел, что над станцией был поднят черный флаг, означавший тревогу, и от причала отошел наш катер, я надел маску и бросился в воду.

Подо мной было метров восемь–десять. Я быстро достиг дна и огляделся. Из–за волнения моря дно просматривалось плохо. Ничего подозрительного не заметив, я оттолкнулся от дна и… понял, что «опоздал». Ныряя с ластами, привыкаешь к тому, что у тебя несколько больший запас времени на всплытие, чем обычно. На этот раз я нырнул без ласт, без которых мой подъем был слишком медленным из–за привязанного на мне «свинцового» пояса (для быстрого погружения и передвижения по дну). Но «дергаться» было нельзя… Когда мне уже казалось, что «все», легкие мои разорвутся, я пулей вылетел из воды. Схватившись за борт своей лодки, я несколько секунд не мог сказать ни слова.

— Что у тебя случилось? — спросил с подошедшего катера наш водолаз Толя Скрипка.

В катере были моторист Иван, врач Наталья Ивановна и Генка.

— У меня утопленник, — сказал я, влезая в лодку.

И рассказал, что случилось.

Пока я рассказывал, Толя надел акваланг и, прежде чем надеть маску, спросил:

— Где он, твой утопленник?

— Откуда я знаю, — ответил я. — Я его не видел.

Толя выругался и прыгнул в воду.

Поиски длились долго. Толя выныривал и возвращался вновь на дно. Катер следовал за ним. Моя лодка держалась рядом. Все молчали, понимая, что будет, если мы этого «утопленника» не найдем. Наконец Толя устал и вылез на катер:

— Все! На сегодня все. На дне уже темно. Продолжим завтра.

— Ты иди на берег, забери одежду, — сказала мне Иван. — Мы возвращаемся на станцию.

— Я с тобой.

Это Генка, понимая мое состояние, перебрался с катера ко мне в лодку. Мы пошли к берегу. Прибой уже усиливался. Поэтому Генка остался в лодке на веслах, а я, спрыгнув в воду, вышел на пляж. На пляже не было ни души, кроме одного мужика, который сидел на «лежаке» и задумчиво смотрел вдаль. Одежды там, где я ее оставил, не было. Я выругал себя за то, что не забрал ее сразу, и подошел к мужику, который явно был местный и, на первый взгляд, показался мне знакомым.