Меня любил Ромео

Ромео наклоняется к Джульетте и целует ее прохладные губы, а затем откупоривает маленький флакон и жадно пьет из него. Вот бы выбить эту дрянь у него из рук! Но я не могу. Я всего лишь мерцание. Я — воздух и сожаление.

— О, аптекарь попался честный, — горько усмехается Ромео. — Быстро же действует твой яд. Вот так, с поцелуем, я и умру.

И он валится на пол, сбитый с ног непонятной отравой.

Не знаю, сколько времени мы провели в склепе втроем — спящая Джульетта, мертвый Ромео и бесплотный я. Когда сюда ворвался какой-то клирик, мне казалось, что мы там пробыли целую вечность, но, вероятно, прошло всего лишь несколько минут.

Сначала священник замечает окровавленный меч. Потом того, кто владел им, а затем и жертву — Париса.

— Ромео! — восклицает монах. — О, какой бледный! Кто еще? Парис? И тоже весь в крови?

Его лицо искажается жуткой смесью отчаяния и вины.

Вдруг на каменной плите шевелится Джульетта. Надежда в ее глазах, ее чистая улыбка разбивает мне сердце. Она — сама жизнь, само счастливое предвкушение будущего. Будущего, которое, отравленное, валяется на полу.

Монах поворачивается к ней, когда она поднимается.

— А где мой муж? — спрашивает Джульетта у него.

Монах сообщает ей ужасающие факты, и ее взгляд падает туда, где лежит Ромео. Слезы, как расплавленные бриллианты, скапливаются и блестят в ее глазах. Снаружи раздается какой-то шум, который пугает монаха, но Джульетта его не слышит.

Когда священник просит ее последовать за ним, она сопротивляется со всей страстью, на которую способна.

— Идите, бегите отсюда, — говорит она ему. — А я не уйду! Я останусь.

Монах делает последнюю попытку убедить ее, но это не срабатывает, и тогда он поспешно уходит, оставив Джульетту одну среди мертвых. Она выглядит маленькой, растерянной и совершенно неуместной в этом страшном месте.

Ох, если бы я только мог подойти к ней и призвать не совершать поспешных действий. Но боль узурпирует разум, и Джули тянется к склянке, которая все еще зажата в руке Ромео. Она ее переворачивает, но яд не вытекает.

— Всё выпил и мне ни капли не оставил! — издает Джульетта истеричный смешок.

Потом она целует Ромео в губы и, под звуки всё нарастающего шума, одним изящным движением достает кинжал из ножен своего возлюбленного.

Всё, чего я хочу, это чтобы она этого не делала. Но всё, что я есть — ничто.

Она быстро оглядывается и бормочет что-то, чего я не могу расслышать. Я лишь беспомощно смотрю, как моя кузина вонзает себе в грудь проклятое лезвие и падает на грудь Ромео. Кровь просачивается сквозь лиф ее платья, словно распустившаяся роза.

Если бы я мог заплакать, я бы рыдал и выл, как дикий зверь.

Я ожидаю, что дух Джульетты поднимается в воздух рука об руку с призраком Ромео, и они присоединятся ко мне в этом странном лимбе, но духи не поднимаются. Смерть опять откладывается? Их смерть, как и моя собственная, задерживается. Но я чувствую, как душа Джульетты мечется в ее теле.

На один краткий миг во мне вспыхивает надежда. Я молюсь, чтобы Джули нашла в себе силы исцелиться и жить дальше, но это невозможно. Рана слишком глубока, и кровь из нее уже стекает на пол. Голос разума и мироздания хором кричат, что ей пора умирать.

Однако же душа Джульетты отказывается это делать. Я безмолвно взываю к ней, как ангел к ангелу, призрак к призраку.Сдавайся, милая кузина. Отпусти себя.

Ее дух содрогается. Я чувствую, что она боится. Ее душа сожалеет о том, что сотворила рука. Стыд омрачает ее дух, и она молится, чтобы всё это отменилось, вернулось как было, но увы, это необратимо. Душа сердится и стыдится, и, поскольку Джульетта добровольно приняла этот клинок, она сомневается, что небеса ее примут.

Она ошибается, но я не настолько мертв, чтобы сказать ей об этом. Она всё еще меня не слышит. Но ей отчаянно нужен кто-то, кто наконец-то выслушает ее и успокоит. Может, я подойду для этой цели? Тот, кто учил ездить верхом и лазать по деревьям в отцовском фруктовом саду. Кто предлагал ей выпить бургундского, пока родители не видят, и подбивал нарвать вражеских лилий.

Да. Я провожу ее. Попробую. В конце концов, я должен убедиться, что моя сестрица благополучно устроилась в вечности и больше ничто ее не потревожит.

Я толкаю себя вверх и вперед и несусь по темному небу Вероны к месту, где лежит мое тело. Впервые за эти бесконечные дни я возвращаюсь к себе, чтобы окончательно умереть.

Глава 37

Я чувствую точный момент, когда умирает мой двоюродный брат. После разговора с Джузеппой я выбралаего. И здесь среди аромата трав и уюта, Бенволио сидит рядом со мной и учит Виолу писать буквы ее имени, а меня внезапно охватывает паника.

Я вскакиваю со стула и через комнату спешу к Тибальту, растянувшему перед огнем.

Возможно, горе и сожаление сводят меня с ума, но мне кажется, что на долю секунды я чувствую на себе его объятия. Это похоже на волны невесомого тепла и нежности. А голос Тибальта беззвучной песней доносит до моего слуха слова:Не плачь обо мне, ибо в твоем сердце я переживу самого себя.

Разочарование слишком велико, чтобы его вынести. В один момент Тибальт жил, а в следующий его не стало. Как будто призрачная его часть всё это время оставалась среди нас, а теперь навсегда покинула этот мир.

— Он ушел, — шепотом говорю я целительнице.

Приходится сдерживать ком в горле.

Джузеппа подходит к Тибальту, прижимает палец к его шее и кивает. Я поворачиваюсь к Бенволио, который уже встал, готовясь помочь мне нести мертвое тело в гробницу Капулетти. Пока он укладывает его на своем плече, меня за рукав дергает Виола.

— А можно мне с вами? — спрашивает она. — Я хочу помочь.

Я решительно мотаю головой.

— Нет, ребенку нечего делать ночью на кладбище. Оставайся здесь, а мы скоро придем.

— Ну пожалуйста, Розалина, — просит Виола.

Ее красивое лицо становится серьезным, и она внимательно изучает стены, пока ее не озаряет идея.

— Я могу нести лампу! — говорит она. — У вас ведь руки будут заняты, а я помогу вам увидеть дорогу в темноте.

Несмотря на тяжесть момента, я смеюсь ее и поворачиваюсь к Бенволио. Он тоже усмехается.

— Попробуй ей что-нибудь запретить, — говорит он. — Стоит на своем, совсем как ты.

Я обреченно вздыхаю и поддаюсь Виоле. Снимаю с крючка фонарь, чтобы вручить его ей, а затем крепко целую ее в макушку.