Меня нашли в воронке

Посреди стола красовался термос с борщом, вокруг располагались бутылки, открытые консервы, хлеб, нарезанный сыр в крышках от котелков, сало толстыми кусками. Сержант Заборских, назначенный Прощиным старшиной роты расстарался на славу.

–  Иванко, спишь что ли?

Мальчик улыбнулся и покачал головой.

–  Разговорчивый какой, весь в меня… - сказал Еж.
– Ритулька, заберете его с собой. Нам не с руки с ним таскаться.

–  Заберу, конечно. Ваня, хочешь с нами?

Ваня опять покачал головой.

–  Ишь какой… А что тогда хочешь?
– спросила Маринка

–  Кушать… - неожиданно ответил тот.

–  Заговорил, слава Богу, а я уж думал - контузия. Тогда пойдем кушать!

–  Натерпелся малец, вот и молчал. Не бойся, Ванька! Мы свои, русские люди! Православные!
– подмигнул ему дед.
– Ребенка не обидим!

Когда все разместились за столом, сержант Прощин поднял кружку с водкой:

–  Ну что ж, бойцы, говорить я много не умею. За победу!

–  Ура! Ура! Ура!
– вполголоса рявкнули двадцать три мужских глотки. Двоих бойцов Прощин снарядил на колокольню. Смотреть в обе стороны. Не нагрянет ли начальство. Или супостат вдруг вылезет.

–  Тише вы, ироды… - сказал Еж, после того как выпил.
– Ребенка напугаете.

–  Еж, а из тебя хороший папа получится. Заботливый, - улыбнулась Маринка.

–  Не… Я еще слишком молод для этого. Ты кушай, Иванко, кушай.

А дед чего-то черкал в трофейном блокнотике, время от времени грызя карандаш. Потом повернулся к Марине:

–  У тебя глазки помоложе - напиши-ка в поминальничек всех ваших.

–  В смысле всех?

–  Которые в вашем отряде-то были сначала.

–  Поняла… Сейчас, Кирьян Васильевич, напишу…

–  Так… Между первой и второй… - поднялся снова Прощин.
– А теперь как полагается, за товарища Сталина.

Чокнулись и выпили за Сталина. Мужики водку, девчонки красного мозельского вина.

–  Чего-то от Леонидыча вестей нет… - задумчиво сказал Вини.

–  Поди в Москве уже, - ответил дед.

–  Ага… А нас тогда чего не дергают? Особист в покое оставил, странно.

–  Чего уж тут странного. Мы ему зачем?

И в этот момент с колокольни раздалась короткая пулеметная очередь.

Бойцы вскочили, расхватав автоматы и винтовки.

С колокольни спустился один боец:

–  Воздух!

–  Черт, - ругнулся Прощин, - пожрать не дали, сволочи.

Дед крякнул, вытер усы и побежал наверх.

Первый разрыв ударил рядом со зданием. Затем второй, третий.

–  Эх, ты… Главное, чтобы в купол бомбой не попали. Хана нам тогда.

Стены ходили ходуном от близких взрывов. Время от времени осколки залетали внутрь, кроша кирпич. Один пробил термос с супом и разбил пару бутылок.

–  Уууу… гадские сволочи… - злобно прошипел Еж.

А сержант Прощин улучил момент и выскочил из церкви, помчавшись к блиндажу, который хотели сделать штабным.

–  Куда это он?
– спросил кто-то.

–  Связисты, наверное, телефон уже поставили…

И точно, сержант, петляя зайцем по открытому пространству, буквально нырнул в блиндаж.

–  Связь есть?
– гаркнул он на связиста

–  Была, товарищ сержант.

–  Соединяй, быстро.

Связист покрутил ручку:

–  Клумба, клумба! Я - тюльпан. Я - тюльпан. Ответьте. Клумба!

Бубнил долго. Потом посмотрел на сержанта:

–  Не отвечают, товарищ сержант. Обрыв. Или свернулись уже.

–  Как фамилия, рядовой?

–  Якшин.

–  А зовут?

–  Герман.

–  Хе… Ну ты себе и имечко выбрал, прямо сказать не подходящее на текущую политическую ситуацию.

Якшин пожал плечами.

–  Значит так, Гера. Мчись в штаб. Передай - немцы начали бомбежку. Значит атака будет. Нам подкрепления нужны.

–  Какие подкрепления? Полк-то в наступление ушел, за нами никого. Госпиталь да штаб.

–  Слышь ты, стратег фуев. Мы тут минут пятнадцать продержимся, если немцы как следует попрут. Так что хана будет и штабу и госпиталю. Понятно? Давай, Гер… Не подведи. Да подожди, сейчас немцы улетят и молнией беги.

–  Есть!

А дед, тем временем, сидел на колокольне и ругался на фрицевские самолеты. Заходили те из крутого пике, стрелять по ним не было никакой возможности - приклад пулемета упирался в пол. Вдруг деда осенило:

–  Слышь, боец…

–  Колодкин.

–  Вставай-ка на четвереньки…

–  Зачем это?

–  Вставай, вставай…

Тот встал в коленно-локтевую позу. Дед поставил ему на спину «МГ» и сказал:

–  А теперь приподымись на руках. Только башку не подымай. И не дыши, замри!

Дед стал выцеливать «Юнкерсы». Они как раз заходили на второй удар по траншеям, слава Богу, пустым. Один пошел в пике, второй, третий, четвертый…

Первый бомбы сбросил, стал выходить… Второй через ту же точку…

Когда замыкающий стал выходить - дед пустил длинную очередь в место выхода.

И «Юнкерс» влетел в эту смертельную струю!

Мотор его задымил и заглох. Немец пошел боком в сторону леса, но выровнялся. Стал планировать, видимо, в сторону своего аэродрома. Но высоты не хватило. Рухнул в лес, зацепившись крылом о высокую сосну.

Остальные шарахнулись в рассыпную.

Дед им погрозил кулаком:

–  Тевтоны чертовы! Вы мне еще в ту войну своими тарахтелками кровь попортили. Все мечтал сбить хоть одного.

–  Можно дышать-то?
– сказал «лафет».

–  Дыши, - снял пулемет с Колодкина дед. Самолеты же сбросили остаток бомб в поле и пошли, набирая высоту домой. Оказалось, что хваленые немецкие летчики очень не любили когда по ним стреляли и попадали.

Дед уже начал спускаться вниз, как красноармеец заорал:

–  Немцы! Немцы идут! С танками!

Из леса и впрямь выходили густой толпой фрицы.

–  Мать моя женщина… Сколько же их…

Танки же выруливали как раз с той дороги, куда недавно ушли наши «тридцатьчетверки».

–  Странно, как же так-то… - прошептал Колодкин.

–  Отрезали с флангов. Чего странного-то…Как кура в ощип залезли, иттить… Вниз давай

Прощин уже видел немцев, подбегая к церкви:

–  Рота к бою! Все целы?